Становление нации. Религиозно-политическая история Англии XVI — первой половины XVII в. в современной британской исторической науке - Владимир Ерохин

Но, согласно мнению консервативного историка П. Ласлетта, такой уровень грамотности в английском обществе на уровне одной трети взрослых мужчин одновременно означает, что в политической борьбе середины XVII в. примерно две трети населения не могли занять в полной мере сознательную позицию, подвергаясь влиянию со стороны грамотных, но оказывая также и давление на них{1376}. Ко времени начала гражданской войны в Лондоне уровень грамотности составлял примерно 78%, а в целом на территории, контролируемой парламентом, в среднем 29–30%. Эти данные основаны на парламентских переписях в каждой деревне на территории, где действовали парламентские власти, поскольку во время гражданской войны с жителей брали письменное заверение в их верности парламенту{1377}.

В полемике с ревизионистами целый ряд историков подчеркивал, что в событиях, происходивших в первые десятилетия XVII в., были важны политико-идеологические мотивы, не называя при этом гражданскую войну в Англии «религиозной войной»{1378}. Вопросы идеологии и политические! вопросы, как показали эти историки, действительно обсуждались в это время обычными людьми на провинциальном и национальном уровне. В этом отношении показательна подготовленная П. Зивером публикация дневника лондонского ремесленника Неемии Уоллингтона, относящегося к предреволюционному времени. Дневник человека, принадлежавшего к средним слоям общества, показывает, что его действительно интересовали религиозно-политические события общенационального масштаба{1379}.

Как отмечает П. Ласлетт, в Англии наблюдались также признаки сознательной позиции властей в ограничении образованности населения, поскольку в увеличении количества грамотных в народе виделась угроза социальной стабильности. Он считает, что динамику распространения грамотности в обществе по появлению в собственности книг изучить не удаётся, потому что распространение грамотности не находилось в прямом соотношении с увеличением количества книг в собственности — у многих из числа грамотных книг не было вообще. П. Ласлетт скептически относится к тезису Л. Стоуна об «образовательной революции» 1550–1640 гг., считая наши знания об этом периоде недостаточными для таких заявлений, но повышение уровня образованности в обществе определенно происходило, и П. Ласлетт даже сочувственно упоминает о статье М. Кертиса, который писал о перепроизводстве в Англии университетски образованных интеллектуалов в начале XVII в.{1380} Но, по мнению П. Ласлетта, влияние таких «отчуждённых интеллектуалов» не было широким и ограничивалось кругом грамотных лиц, которые могли воспринять их идеи. Неграмотность лишала человека даже возможности размышлять о том, что он мог бы изменить свое место в обществе и как-либо влиять на действия власти{1381}.

Как считает Э. Хьюз, реакция того или иного графства на события гражданской войны в первую очередь зависела от нескольких факторов: географического расположения, характера экономики графства и социального состава населения; степени сплоченности социальной элиты; религиозной ситуации в графстве. Э. Хьюз выражает сомнение в том, что жители графств были замкнуты лишь на местных интересах и не вникали в деятельность центральной администрации. Многие должностные лица на местах, например, мировые судьи, испытывали влияние центральной власти в ходе выдвижения своих кандидатур на выборах, так что им нужно было вести себя с учётом мнения центральной администрации, и они имели понятие о конфликтности политической жизни в стране и в графстве. Почти во всех графствах существовали религиозно-идеологические конфликты, выражавшиеся обычно в религиозной форме, или, по словам Д. Андердауна, в культурном расколе{1382}. В происхождении гражданской войны, как считает Э. Хьюз, споры по религиозно-политическим вопросам и проблемам, связанным с социальными изменениями, сливаясь и взаимодействуя, обостряли положение в стране. Социальные проблемы провоцировали религиозно-политические споры{1383}.

Заметным вкладом в осмысление религиозно-политической ситуации в Англии в правление Карла I (1625–1649) является работа Дж. Дейвиса «Пленение церкви Карлом. Карл I и новая формулировка англиканства, 1625–1641» (1992). Понимание деятельности Лода, как считает Дж. Дейвис, в среде британских историков остается во многом клишированным: его считали движущей силой всех происходивших при Карле I изменений в церкви, используя при этом не очень, по мнению британского историка, продуманное понятие «лодианство»{1384}.

Дж. Дейвис предлагает вместо использования понятия «арминианство» применительно к церковной политике архиепископа Кентерберийского Уильяма Лода введение в оборот альтернативного понятия «каролинианство» и вспомогательного по отношению к нему, менее важного понятия «лодианство». Использование понятия «лодианство» для описания тех церковных новаций, которые произошли в правление Карла I, ранее всегда создавало впечатление, что у этих новшеств был лишь внутрицерковный источник, в то время как Дж. Дейвис считает, что религиозная политика Лода в конечном счете опиралась на волю Карла I{1385}.

Каролинианство, как пишет Дж. Дейвис, представляло собой «политику Карла I по реализации сугубо личного понятия о священном достоинстве королевской власти с использованием своей прерогативы как Верховного правителя церкви». Хотя королевское верховенство в церкви никем из протестантов не ставилось под сомнение, новшества в церковной сфере времён правления Карла I стали восприниматься как угроза существовавшему церковно-политическому строю. Дж. Дейвис исходит из предпосылки, что появление той оппозиции, которая противостояла режиму Стюартов в 1630–40-е годы, может быть объяснено действием идеологических факторов и не отрицает значение либерального истолкования происхождения гражданской войны в Англии. Он также считает, что не следует, как это делают ревизионисты, применительно к XVII в. рассматривать отдельно вопросы религии и политики и при этом полагает, что религиозно-политическая дихотомия не может быть приравнена к оппозиции духовного и светского в общественной жизни. Дж. Дейвис, полемизируя с ревизионистами, считает, что крупнейшая конституционная проблема в отношениях между короной и оппозицией в 1630-е гг. не была просто лишь функциональной проблемой управления, и выдвигает мнение, что идеологические споры и конфликты по конституционным вопросам тоже развернулись из-за каролинианства{1386}.

В среде британских историков высказывалось мнение, что Карл I продолжил церковную политику последних лет правления Якова I, когда король стал более настороженно относиться к пуританам{1387}, и только конфликт из-за попытки ввести англиканский молитвенник в Шотландии в 1637 г. спровоцировал гражданскую войну, но всё же преобладает точка зрения, согласно которой Карл I своей религиозной политикой обострил ситуацию в Англии с начала своего правления, поскольку оппозиция критиковала действия монарха в религиозных делах сразу после его восшествия на престол{1388}. Согласно такому подходу, Карл I нарушил присущую англиканству и проявлявшуюся в церкви Англии в правление Якова I способность к интеграции в церковную организацию различных протестантских групп, в результате чего к 1640–1641 гг. церковь была подведена на грань распада: звучали призывы к ликвидации епископата, к отмене существовавшей формы службы, к ликвидации церковной юрисдикции{1389}.

По мнению Дж. Дейвиса, церковь Англии при Карле I представляла собой «роковое отклонение от первых ста лет существования реформированной церкви Англии». Условия королевской супрематии, считает британский историк, всегда накладывали отпечаток личности монарха на государственную церковь, но ни один из прежде правивших монархов в такой степени, как Карл I, не нарушал внутрицерковный консенсус. Дж. Дейвис полагает, что каролинианство привело к выходу из церкви Англии «многих верных англикан», так как Карл I своей церковной политикой загнал в оппозицию многих из тех, кто не симпатизировал пуританам{1390}.

Карла I называют сторонником и покровителем арминианства, но, как обращали внимание историки, он вообще не формулировал в явном виде свои взгляды, кроме того, что придерживался доктрины о божественном праве монархов на власть, порицал кальвинистские идеи о праве на сопротивление властям, стремился не разжигать религиозные споры. Если взгляды Карла I как-то поддаются определению, то их лучше назвать «антидогматическим антифидеистским эрастианством»{1391}.

Карл I также считал, что религиозная Реформация — дело властей, а не народа, и народная Реформация лишь немногим лучше восстания. Реформация в Англии, но мнению короля, должна совершаться теми, кто имеет на это властные полномочия{1392}. Х.Г. Александер приводит слова из частного письма короля 1646 г. с мнением Карла I о религиозной программе его противников: «Я уверяю, что изменения в религиозной жизни в случае их победы будут ещё хуже тех, которые произошли бы, если бы вдруг вернулся папизм, поскольку у нас тогда не будет ни законных священников, ни должным образом совершаемых таинств и общественных богослужений, но всё будет происходить в соответствии с глупыми фантазиями отдельных священников»{1393}.