Тайны Парижа - Понсон Террайль

– О, признайте только факт, – сказал Мориц, – больше мы ничего не требуем.

– Согласен.

Арман произнес это слово холодно, с простотою человека, который уже перестал краснеть за свои заблуждения.

– Значит, – прошептала Фульмен взволнованным голосом, – вы любите?

– Люблю…

– Страстно?

– Да, страстно и безнадежно…

– И вот почему, – продолжал Мориц Стефан, – наш друг Арман явился сюда. Он хочет в веселье забыть свою несчастную любовь.

– Дорогой мой, – сказал Арман, грустно улыбаясь, – неразделенная любовь самая преданная.

– Как! Ваша любовь остается без ответа? – спросила танцовщица.

– Да, сударыня.

– В таком случае, – сказала она с улыбкой, – я понимаю ваше отчаяние. Разве любящая женщина могла бы довести вас до отчаяния?

– Вы добры, – сказал Арман и сразу выпил свой стакан до дна; капнувшая туда слеза смешалась с последней золотистой каплей хереса.

– Дорогой Арман, – сказала Нини Помпадур, – Мориц оказал вам плохую услугу, рассказав тайну вашего сердца.

– Вы так думаете?

– О, конечно, потому что мы вас так замучаем, что вы должны будете во всем нам признаться.

Арман с улыбкой взглянул на нее.

– Не могу, – сказал он.

«Он скрытен, – подумала Фульмен, – значит, он любит горячо: вот первый человек, который подходит к моим требованиям. Только один Мориц Стефан мог найти такое исключение».

– О, – сказала она громко, – однако я поклялась, мой дорогой гость, что я разгадаю вашу тайну.

– Если вы ее разгадаете, – сказал молодой человек, улыбаясь, – то вы узнаете больше моего.

– Неужели?

– Что касается меня, то я до сих пор не знаю, как зовут женщину, которую я люблю.

– Вот как! – вскричал поэт. – Мне кажется, что я не на шутку чую здесь роман.

– Роман бывает и в действительной жизни, – важно заметила водевильная энженю, которая довольно хорошо исполняла современный репертуар.

– Арман, мой милый друг, – возразил Мориц Стефан в то время, как молодой человек машинально пил вино, которое Фульмен не переставала ему подливать, – ты, быть может, влюбился в статую?

– Имена статуй известны.

– Ты прав.

– Кого же вы любите? – настаивала Нини Помпадур с капризным упрямством избалованного ребенка.

– Может быть, вас, – ответил Арман с очаровательной улыбкой.

– Это дипломатично! – заметил Мориц.

– Милостивые государыни, – сказал Арман с легким раздражением, – разве вы не видите, что наш друг Мориц смеется над нами?

– Полноте!

– Я никого не люблю!

– Ты дашь в этом честное слово? – спросила Мальвина, молчавшая до тех пор.

– Я отвечу вам на это старинной пословицей, – сказал Арман.

– Мы ждем твою пословицу.

– Стрелять из пушки по воробьям, поить лошадь на ходу, расхваливать свою жену первому встречному и давать слово на ветер – значит иметь ветренную голову и трусливое сердце.

– Арман прав, – сказала Фульмен, – честное слово зря не дают. К тому же мы не инквизиционные судьи, и он имеет право не разглашать своей тайны.

Арман начал отрицать свою любовь после того, как признался в ней; когда он услыхал слова Фульмен, принужденная улыбка исчезла с его губ. Он вдруг сделался мрачен, задумчив и, по-видимому, погрузился в какие-то воспоминания, заставившие его забыть место, где он находился, и сделавшие его глухим к шуткам, к взрывам смеха, к шумному веселью, царившему вокруг него.

– Ну! – вскричал Мориц. – Он похож на Архимеда, решающего свою проблему. Земля может рушиться или разверзнуться, и он не заметит этого.

– Ты ошибаешься, Мориц, – сказал Арман, быстро подняв голову, хотя винные пары, без сомнения, уже бросились ему в голову.

– Арман, – прервала его слова Фульмен, заметившая, что бледность молодого человека сменилась легким румянцем, свидетельствовавшим о его опьянении, – выпейте-ка за здоровье женщины, которую вы любите, и сохраните тайну ее имени.

Нервная дрожь пробежала по телу Армана, и рука его, подносившая стакан, тряслась.

– Та, которую я люблю, не имеет имени, – сказал он.

– Женщина без имени, вот-то потеха! – рассмеялась Мальвина.

– Мориц был прав, – продолжала Нини Помпадур, – начало походит на роман.

– А кончится, как драма в театрах Амбигю или Порт Сен-Мартен, – сказал Мориц гробовым голосом.

Арман поднял на него неподвижный тусклый взор, свидетельствовавший о том, что опьянение уже наступило.

– Наконец, – воскликнул он, нервно смеясь, – если вам уж так нужно знать ее имя, то зовите особу, которую я люблю, «Дамой в черной перчатке»! Другого имени ее я не знаю.

– Господа, – сказала Нини Помпадур, – Арман пьян.

– Возможно.

– И он бредит.

– Нисколько.

– Так почему же он зовет ее «Дамой в черной перчатке»?

– Потому, что я всегда видел, что на правой руке ее была надета черная перчатка.

– И на ней всегда была только одна перчатка?

– Да, одна.

– А где вы встречали ее? – спросила Мальвина.

– Везде.

– Значит, эта женщина – призрак?

– Может быть…

– Решительно, – пробормотала Нини Помпадур, – Арман или смеется над нами или пьян.

– Допустим, что я пьян, и оставьте меня в покое с моей любовью, – сказал он нетвердым голосом, обнаруживавшим в нем лихорадочное нетерпение людей, чувствующих, что они начинают терять рассудок, а вместе с тем могут выдать тайну, которая до тех пор так тщательно скрывалась ими.

– Нет! Нет! – настаивала Фульмен. – Вы должны рассказать нам о вашей странной любви, Арман.

– Моя любовь – одна мечта…

– Пусть так! Ну, и мы тоже помечтаем… Теперь два часа ночи, и в это время обыкновенно засыпают.

– О! – сказала Мальвина, усадившая рядом с собою на маленький диванчик банкира, – что касается меня, то я уже сплю и вместо подушки взяла миллионера. Я уверена, что увижу золотой сон.

Арман был по-прежнему мрачен и задумчив и опустил свою отяжелевшую голову на грудь. Фульмен поняла, что время признания наступает. Действительно, Арман взглянул на нее и сказал ей с горькой усмешкой, в которой вылились его давно сдерживаемые немые страдания.

– Итак, вам очень хочется узнать человека, который безнадежно любит женщину, взор, улыбка и вся жизнь которой является загадкой?

– Еще бы! – воскликнула Фульмен. – По-моему, это интересно.

– Дорогая моя, – продолжал Арман, – «Дама в черной перчатке» вот уже год повсюду является на моем пути. Я гнался за нею и никак не мог настигнуть. Это не женщина, это – призрак, мечта, что-то воздушное и неуловимое, беспрестанно ускользающее.

– Я прошу, – сказал Мориц Стефан, – описать сначала ее физический облик, а к духовному мы перейдем потом.

– Она – высокого роста, стройная блондинка…