Ратные подвиги простаков - Андрей Никитович Новиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Клавдия Гавриловна прониклась жалостью к столь исполнительному лицу и предложила ему еще половничек супу. Егор Петрович с проворностью остановил движение ее рук, резонно погрозившись пальцем.
— Оберегай, баба, собственное достояние: ноне во всем государстве нет рачителей.
Клавдия Гавриловна покраснела от непристойного слова «баба», но не обиделась на Егора Петровича, посчитав его за представителя деревенской непосредственности.
— Ничего, — заметила она, — надо оберегать не то, что подано на стол, а то самое, что опекает столовое довольствие…
Прохор Матвеевич порадовался точному ответу жены, считая, что ее верное слово исходит из нутра и повелительно утверждается в сердцах других.
— Нет! Нет! Я не согласен! — возразил Егор Петрович обоюдному мнению супругов. — Если есть предел возможностей, пускай будет узкий круг для пользования. Необъятного не объять, как говорил покойный Козьма Прутков.
Услышав литературное имя, Прохор Матвеевич, одобряя общую бричкинскую просвещенность, в свою очередь, изрек как ответный афоризм того же автора «смотри в корень».
— Истинные слова! — подтвердил Бричкин. — Не слова, а заповедь на любой день и для любого правительства…
Егор Петрович, напугавшись своей смелости, посмотрел в потолок и на молчаливые стены — не следит ли кто за движением его корпуса и не подслушивает ли хода его разумных речей.
Прохор Матвеевич догадался о боязни Бричкина и для показа безопасности постучал кулаком в капитальную стену.
Бричкин понял, что в этой квартире позволительно все, ибо глухие стены ничего не вынесут на улицу…
— Спрашивается, как наше правительство смотрит в корень? — вопрошал Бричкин. — Смотрит и хочет его корчевать. Я такого действия не одобряю. Ежели ты правительство прочное, ты почву разрыхли, да дай прочнее корню отростки запустить. Он тебе, глядишь, на другой год и пообильнее плод принесет.
Егор Петрович доел мясные котлеты и, прожевывая остатки гречневой каши, обильно промасленной, ткнул в тарелку пальцем.
— Видишь?
Прохор Матвеевич осмотрел пристально бричкинский указательный палец, направленный в тарелку, но ничего будто бы предосудительного там не заметил.
— Тут вот каша, — настаивал Егор Петрович. — И ты ее ешь. Поверь моему слову — не будет у тебя этой каши!
— Не может быть! — напугался Прохор Матвеевич.
— Каши не будет, я утверждаю! — воскликнул Егор Петрович и стукнул кулаком по столу. Супруги основательно вздрогнули, и Егор Петрович оробел тоже: — Али тут нельзя говорить громко?
Прохор Матвеевич своевременно оправился от испуга и, подобрав подходящие слова, вторично подтвердил:
— Изолированность у меня капитальная…
Однако, несмотря на капитальную изолированность, Егор Петрович сам напугался резкости, непристойной его возрасту, и из-за предосторожности понизил тон.
— Мяса тоже не будет, — сообщил он. — Ездил я в Москву к самому старосте всесоюзному. Ему то же самое хотел сказать.
— И что же, показаться ему убоялся? — осведомился Прохор Матвеевич.
— Не я убоялся, а не допустили до него. Для кулака, говорят, двери заперты…
Отмахнувшись рукой, Егор Петрович сокрушенно вздохнул и, разгладив бороду, вышел из-за стола.
— Ан вышло, что само правительство полезло к моему рылу с кулаком…
— Так! — подтвердил чего-то Прохор Матвеевич. — Значит, твое мнение: мы насидимся без харчей?
— Чудак человек! — обиделся Бричкин. — Ты знаешь, что без корня растет? Камень, говорю. Понял? А знаешь ты, что каждый мужик для города держит камень за пазухой?
От жестких слов Егора Петровича у Клавдии Гавриловны дрогнула рука, и она разлила воду, приготовленную для мытья посуды. Клавдия Гавриловна ощутила озноб, будто бы холодный камень лежал у нее за пазухой.
— Страшно! — воскликнула она.
— Страшиться есть чего, — согласился Бричкин. — Народ мы ненадежный, если сами надежду потеряли. А на кого, спрашивается, надеяться, если у правительства что ни слово, то гроб!
Глаза Егора Петровича заледенели в неподвижности, что привело Прохора Матвеевича к новому замешательству.
— Ежели заглянуть в корень, — робко произнес Прохор Матвеевич, — то правительство, правда, повинно перед мужиком: материальное накопление — вот первая услада в обычной жизни простого человека. Сытность и есть способ утепления. Это — способ сердечной доброты. Житель деревни должен быть обогащен!
Егор Петрович просиял от радости и пожал Сокову руку.
— Во! Ты прав! Принимаю к сердцу ласковое слово.
Егор Петрович резким движением прошел по комнате, философствуя, но чей-то безотносительный выкрик на улице снова умерил его пыл. Он, усевшись на стул, упавшим тоном извинительно произнес:
— Сам-то я здесь по построению вашего металлургического гиганта работаю. Верь моему слову: трактора у вас могут быть, но хлеба не станет.
Действовал Егор Бричкин вполне сознательно, употребляя все мужицкие ухищрения: сначала напугать, затем разжалобить, а потом уже склонить на свою сторону.
Ушел Бричкин поздно, после распития чая, и Прохор Матвеевич долго размышлял о деревне, где, по описанию Бричкина, еле колышется мелкая зыбь, чтобы разыграться в бурю негодования. Егор Петрович угрожал, что то движение стихии может потопить корабль советского государства.
Прохор Матвеевич, причисляя себя к составу младших рулевых, боялся быть захлестнутым волной. Он явно тяготился причалом к тихому берегу для урегулирования взаимоотношений движущихся классов посредством обоюдного умиротворения.
Прохор Матвеевич, проводив Бричкина, по установленному правилу, перешел к письменному столу для прочтения нескольких страниц развернутой книги. Читал он преимущественно русских классиков, но бессистемно и не спеша. Книги им приобретались на частном рынке по сниженной цене, и независимо от содержания приобретенной книги он считал себя обязанным прочитать ее от начала до конца.
Прохор Матвеевич не упускал случая дешевых книжных приобретений, и из последних его покупок была книга без начала и конца, но объемистая по количеству страниц. Сметливый букинист, продавая книгу без заглавия, рекомендовал Прохору Матвеевичу заменить начало собственной выдумкой, а ее конец — домашним увеселением. Предложение букиниста Прохор Матвеевич молчаливо одобрил и начало книги заменил помыслами о текущей политике. Окончание чтения он подгонял ко дню собственного рождения, дабы был соблюден некий экономный режим.
Книга без заглавия начиналась с седьмой страницы, и начало главы возвещало о старике лакее, обронившем в утеху собственного господина незначительную фразу, что на свете «все постепенно образуется».
Прохор Матвеевич полюбил ядреное слово простолюдина лакея и, отложив книгу в сторону, стал размышлять, каким родом «образуется» деревня сама по себе, если в ее владения не будет допущено городское вмешательство.
Его воображению представились цветущие поля с обильной растительностью, и откормленные
