Склонен к побегу - Юрий Ветохин

Я лег на шезлонг и стал ждать, когда эти двое уйдут. В 4 часа утра предутренние блики побежали по воде. В начале пятого стало светать. Тогда эти двое встали и спокойно удалились. Очевидно, они сидели на корме не случайно.

А мой шанс был упущен. Еще одна попытка, к которой я готовился так долго и на которую так надеялся, не состоялась.

В подавленном состоянии я стал размышлять, мысленно задавая вопрос о том, не была ли моя осторожность обыкновенной трусостью? Может быть коммунистам удалось сделать из меня раба? Может быть им удалось меня запугать и прошедшей ночью я попросту испугался прыгнуть за борт? До тех пор, пока я не докажу обратное, я не смогу вернуть к себе уважение. А если у меня не будет самоуважения, то меня не станут уважать и другие. Тогда и книга моя не будет убедительной и вся моя цель — борьба с коммунизмом, превратится в сплошной фарс!

Подробно проанализировав свое поведение в течение минувшей ночи, я все же пришел к выводу о том, что поступил правильно, не прыгнув за борт. На этот раз у меня не было никаких шансов на успех. «Неужели все дороги для меня закрыты?» — пришла новая и горькая мысль. А на смену ей явилось твердое решение: надо искать эти дороги, искать настойчиво, терпеливо, не унывая от неудач и не отступая перед оправданным риском. На карту поставлена моя жизнь и моя честь. Я буду рожден вторично для новой жизни после успешного завершения этого испытания! Пусть еще одна попытка окончилась неудачей! Я начну все сначала и буду делать одну попытку за другой, пока не погибну или не добьюсь победы!

В Ялте я сошел с теплохода, уже строя в голове новые планы. Приехав в Ленинград, я написал письмо заведующему камерой хранения Сочинского вокзала. Я просил его переслать мне чемодан, который, «опаздывая на поезд, я не успел взять». После длительной переписки и высылки значительной суммы денег, чемодан мне вернули.

Обрывки памятных записок, о которых я больше всего беспокоился, оказались на месте.

Глава 55. Как я заработал деньги на круиз

В Олешно кроме меня никто не вышел. Дверцы автобуса захлопнулись за мной и он поехал дальше, в Сабицы. Скоро шум его замер за Белой Горкой. Я вошел под навес будки для пассажиров и осветил внутренность фонариком. Ничто не изменилось со вчерашнего дня: та же сломанная скамейка, те же надписи на стенах. Я подкатил свою тележку (большую корзину на колесах) поближе к скамейке, положил на скамейку рюкзак и уселся сам на одну, еще оставшуюся не поломанной дощечку. Прислушался…

Где-то плачет ночная, зловещая птица, Деревянные всадники сыплют копытливый стук… Кроме характерных ночных звуков — больше ничего. Грунтовое шоссе справа и слева от меня терялось в темноте. Сзади — темный, жуткий ночной лес. Прямо передо мной — далекое озеро, а над озером — ущербная луна, ныряющая в облаках. От тусклого света луны стало не по себе. Слева от меня, там, где начиналась дорога к Липовым Горам, вспыхивали какие-то огоньки. «Что это: светлячки или волчьи глаза?» Все чаще приходилось слышать о нападении волков на людей. В Лужских лесах волков развелось очень много. Вот в прошлый раз мне рассказали, что недалеко отсюда волк напал на женщину направлявшуюся в хлев. Женщина оказалась бедовая: засунула в пасть волку свою левую руку, а правой схватила лопату и убила его. Правда, сама попала в больницу. «Вот нападут на меня волки, а у меня даже лопаты нет!» Я засветил фонарик, помахал им в сторону «волков», но свет фонарика растворился в нескольких шагах от меня. Посмотрел на часы — половина пятого. Автобус сегодня некстати подали к Лужскому автовокзалу точно в три двадцать и мчался он все 60 километров до Олешно — как на пожар! И вот теперь сиди до рассвета здесь, прислушивайся к «волкам»! И холодно к тому же!

Я встал и начал ходить под навесом взад-вперед. На «страх волкам» запел:

«Сильва, ты меня не любишь! Сильва, ты меня погубишь!»

Кончил «Сильву», запел «Тачанку», за «Тачанкой» — «Мою родную Индонезию» (хотя я никак не предполагал тогда, что она станет мне действительно родной). Откуда-то справа, должно быть из совхоза Волошово, промчался грузовик. На миг он осветил своими фарами меня, будку, «волков» и снова стало темно, только вдали еще слышался его грохот. Скоро и грохот замер. Я долго ходил, пел, а потом свистел. Луна потонула в тучах, собравшихся перед утром, листья затрепетали от проснувшегося ветерка. Слева на дороге стал еле-еле просматриваться верстовой столб. Наконец, начало медленно светать.

Чтобы не терять зря времени я стал завтракать. Достал из телеги банку со сметаной, булку, ложку и стал есть. Хорошо это я придумал — брать с собой сметану: сытно и не в сухомятку все же! Когда половина была съедена, я отложил другую половину на обед. Пока я ел, еще немного рассвело. Стало видно другую сторону дороги и группу елочек на обочине. Я снял с себя ватник, завернул его в целофан, и вместе с бутылкой с чаем отнес под елочки и замаскировал ветками. Часы уже показывали шесть. «Ну, пора идти», — подумал я и привязав рюкзак к телеге, повез телегу за веревку. Несмазанные колеса заскрипели и наполнили шумом утренний лес. Я шел по дороге на Липовые Горы. В лесу было еще темно. Я освещал дорогу фонариком, пока не прошел первый глухой лес и не вышел на поляну. Там меня обогнали две легковушки с корзинами на крышах. «Вот черт! Не спится им!» — подумал я, но все же стало веселее: «Там, впереди, спугнут зверей-то!»

Дорога знакома до мелочей. После поляны — перелесок, слева от дорог: в перелеске часто вырастают лисички. «Сейчас еще темновато, но по обратной дороге надо сюда завернуть, посмотреть…» Дальше — спуск под горку. За спуском направо — темный болотистый лес, а налево — поле. Потом за ручьем есть небольшое место в лесу, где я раньше находил красные. Сегодня еще с дороги я увидел один. Забежал в лес, выдернул его и оглянулся по сторонам — нет ли еще? Мокрый от росы папоротник стегал по моим брюкам, вставленным в короткие резиновые сапоги, и они намокли. Спрятавшись среди папоротника стояли еще два красных: толстых-пре-толстых, и крепких. В этом году почему-то все красные были хорошие, а все белые — червивые. Поэтому я даже не стал проверять их, а прямо положил в корзину. Потеплело. Я снял с себя плащ и свитер и убрал их в корзину. Полоска на востоке, свободная от туч, начала алеть. Птицы пробовали голоса после сна: раз, другой, третий. А после пробы — длинные трели, сливающиеся, вплетающиеся одна в другую.

Одна птичка пела специально для меня. Я заметил это. Она сидела на нижней ветке дерева в 5–6 метрах от меня и глядя на меня пела чистым, серебристым голосом. Когда я со своей телегой осторожно проезжал мимо, она перелетала на другое дерево, опять впереди меня, и снова пела, повернув головку ко мне. Но мне надо было торопиться. Я должен был набрать больше грибов, чтобы на рынке получить за них больше денег. Скоро начнут продавать путевки на круиз «Из зимы в лето», о котором я стал думать после неудачной попытки побега на Черном море, — а денег для приобретения ее у меня еще не было.