История Первой мировой войны - Бэзил Гарт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сцена 1. Первый прорыв
В 4:30 утра 21 марта 1918 года внезапный грохот около 4000 германских орудий возвестил о надвигавшемся урагане, который по своему масштабу, вселяемому ужасу и силе разрушения не имел себе равных и превосходил все, встречавшееся до тех пор в Мировой войне.
К ночи поток германского наступления затопил 40 миль британского фронта. Неделю спустя он уже разлился на 40 миль вглубь. Германское наступление подкатилось к Амьену и уже захлестывало предместья этого города, а в последующие недели союзники чуть было не захлебнулись в волнах этого мощного наступления и едва не проиграли кампанию.
Эти недели вместе с неделями Марны 1914 года являются периодами двух величайших кризисов Мировой войны. В эти недели Германия была отчаянно близка к тому, чтобы вернуть потерянный ею блестящий шанс на победу, который она упустила в начале сентября 1914 года. А британскому народу события марта 1918 года казались даже страшнее событий 1914 года, так как опасность осознавалась теперь полнее, а ставка была значительно выше.
Ни один из эпизодов войны не вызвал столько вопросов, как тот, занавес над которым поднялся 21 марта 1918 года. Почему, когда союзники в течение двух лет войны вели атаки, обладая явным превосходством сил — они внезапно очутились в таком отчаянном положении, сражаясь чуть ли не с «ножом, приставленным к горлу?». Почему, после того как общество заверили, что обеспечено взаимодействие между союзниками и не нужен общий главнокомандующий, — теперь такой главнокомандующий срочно понадобился и был назначен? Почему, когда союзники в течение двух лет не прекращавшихся наступлений могли оказать лишь малозаметное воздействие на фронт германцев — германцы смогли в течение нескольких дней прорвать широкую брешь в фронте союзников? Почему, если прорыв этот, далеко превзойдя цели по своим размерам, о которых только могли мечтать союзники, организуя подобные же удары, не смог все же привести к решающим результатам?
В попытках ответить на эти многочисленные «почему» и заключается главный интерес 21 марта для истории.
Основную причину внезапного перехода британцев от наступления к обороне надо искать в том факте, что боевая мощь германцев на Западном фронте за время с ноября 1917 года по 21 марта 1918 года увеличилась на 30 %, а мощь британцев по сравнению с предыдущим летом упала на 30 %. Ядро этих свежих германских дивизий было переброшено с русского фронта, где Людендорф, готовя свою попытку добиться крупной победы на западе, заключил мир с большевистским правительством и с Румынией.
Но если эти факты объясняют перемену, все же причины этой внезапной и чреватой своими последствиями перемены надо искать глубже. Важнейшей из них была та, что британское командование во Франции потеряло кредит как в смысле притока свежих пополнений, так и в глазах правительства. Этот двоякий несчастливый результат был обязан стратегии, которая может быть подытожена одним единственным словом, многогранным по своей дурной славе и значению — «Пашендаль».
Отдавая себе отчет в своей ответственности перед нацией и лично не доверяя планам Хейга, Ллойд-Джордж временно наложил твердый запрет на отправку свежих пополнений во Францию, считая возможным дать их лишь для организации какого-либо другого нового наступления. Трения между этими двумя людьми были почти неизбежны из-за крайнего различия их темперамента и подготовки. Один — легкомысленный валлиец, другой — упрямый и молчаливый шотландец. Один обладал магнетической силой притяжения, располагая к себе даже плохо к нему относящихся, другой обладал неизменной способностью отталкивать от себя даже тех, кто был к нему хорошо расположен. Один — бесконечно доступный и восприимчивый к новым идеям, другой — непоколебимый, упрямый и настойчивый. Если у одного слово и мысли так близко были связаны друг с другом, что они были как бы сплавлены в одно целое, то у другого, как только он открывал рот, работа мысли как будто бы автоматически выключалась.
Ходит много анекдотов о косноязычии Хейга, граничащем с глупостью. Один из лучших относится к тому случаю, когда, раздавая призы в Олдершоте команде, пришедшей первой в беге по пересеченной местности, Хейг сумел выдавить из себя: «Поздравляю вас, вы хорошо бежали. Надеюсь вы также хорошо побежите, когда встретитесь с противником».
Ллойд-Джордж охотно шел навстречу свежим мыслям, но он критически относился к иерархической мудрости и постоянно старался получить максимальное количество мнений, не стесняясь их разноречивости и создавая себе этим широкую базу для суждений. Хейг, как сознается даже восторгающийся им биограф, «не обладал критическим умом», не имел никакого понятия и не интересовался делами вне непосредственного круга своей работы. Хейг взял на себя командование, «твердо убежденный, что пост, на который он теперь был назначен, может быть достойно из всей британской армии занят только им одним».
Когда к его воззрениям и жестокости дисциплинированного военного добавилось это вот чувство «священности» своих прав, то между ним и премьер-министром возник почти непреодолимый барьер. Ни один из них не прилагал много усилий, чтобы попытаться его преодолеть, а возраставшее взаимное недоверие — к военным методам Хейга и к методам личной политики Ллойд-Джорджа — неуклонно содействовало росту этой преграды.
В течение всех месяцев, последовавших за Пашендалем и предшествовавших германскому наступлению, Ллойд-Джордж неутомимо пытался найти предлог, чтобы как-нибудь ограничить власть Хейга, в то же время боясь его сместить. Он стоял за высший военный совет, который распоряжался бы общим межсоюзным резервом. Но Хейг, не доверяя «комитетским» методам руководства боевыми операциями, сорвал этот план, отказавшись выделить в резерв свою скромную долю — 7 дивизий.
Хотя принципиальные возражения Хейга против «комитетского» метода и были верны, все же трудно понять и объяснить его действия. Будучи убежден, что атака германцев придется по его фронту (а он в это твердо верил), и прекрасно сознавая многочисленность своих резервов, по меньшей мере странно, что он не рискнул внести свою долю — 7 дивизий, чтобы затем свободно черпать из резерва в 30 дивизий. Вместо этого Хейг предпочел договориться с Петэном о взаимной поддержке, чтобы в случае нужды получить помощь в 6–8 французских дивизий. Это было намного меньше того, на что мог рассчитывать он, если бы образовался общий резерв.
Больше того, недоверие Хейга к исполнению французами подобных обещаний резко выражалось еще в предыдущие годы. Его замечания на этот счет были так язвительны, что просто удивительно, как он мог довериться маловажному и на все сто процентов французскому обещанию, когда он мог получить более серьезные гарантии от межсоюзнического совета, в состав которого входил и британский представитель!
Эта исключительная уверенность британского командования и задержка английским правительством подкреплений объясняется, вероятно, твердым убеждением в способности обороны противостоять германской атаке. Почему атака должна была удаться германцам, когда у британцев она так часто срывалась? Британцам какое-то подобие прорыва удалось добиться только у Камбрэ, когда в дело были введены танки — а Хейг безусловно знал, что германцы не могли за это время построить достаточного количества танков.
Но в своих оборонительных расчетах и в своих наступлениях прошлых двух лет Хейг недооценивал беспредельное значение внезапности, которая на протяжении 3000 лет существования военного искусства всегда давала мастерам этого дела ключ к победе. Действительное значение атаки у Камбрэ 20 ноября 1917 года заключалось в том, что она возродила внезапность, найдя ее в сочетании брони и гусеницы. К несчастью, эффект внезапности был большей частью напрасно растрачен, так как Хейг, изнурив и израсходовав свои силы в грязи Пашендаля, не имел больше возможности полностью развить успех. Иными словами, вставив «ключ в замок», он не имел достаточно сил, чтобы сделать полный оборот.
При контратаке 30 ноября германцы воспользовались подобным же по замыслу, но иным по осуществлению средством — короткой мощной бомбардировкой химическими и дымовыми снарядами, за которой последовал штурм пехоты, специально обученной новой тактике просачивания. Видимо и к марту 1918 года опыт ничему еще не научил британцев! Высказываемые задним числом жалобы 5-й армии на свою малочисленность и растянутость фронта, в общем, справедливы — но ведь командующий армией ранее убежденно говорил о своей способности противостоять атакам германцев.
Лишь когда фронт 5-й армии был прорван, то выявилась вся недостаточность подготовки и согласования усилий, чтобы глубже в тылу преградить дорогу противнику. Командующий армией Гауф не догадался подготовить разрушение некоторых шоссе, а главное командование не удосужилось дать ему на этот счет никаких определенных указаний. Хуже всего была путаница, вызванная тем, что взрыв наиболее важных железнодорожных мостов был поручен железнодорожным властям, а не командованию на месте; в результате вышло так, что важный железнодорожный мост у Перонна попал в руки немцев неповрежденным.
