Может быть, найдется там десять? - Владимир Михайлов

Я понял, что проиграл. Окончательно и бесповоротно. Но – странно – это меня почему-то не огорчило. Наоборот: успокоило.

Вот и пришел конец, которого я желал, о котором так недавно просил. Значит, я действительно устал, очень устал – в этом не было ничего удивительного. И Он, услышав мою просьбу, понял, что это и на самом деле так, что мольба моя не от дурного настроения, но исходит из глубин моего существа, и решил удовлетворить ее, найдя для этого очень хороший способ: мне предстояло уйти не по болезни и не вследствие катастрофы, но самым достойным образом: в схватке с очень серьезным врагом, какому не стыдно и проиграть. Потому что больше ничто не держало меня в планетарном мире.

Но проиграть – не значит сдаться. И Охранителю придется еще потрудиться в поте лица, чтобы…

Тут мое внимание на какие-то секунды было отвлечено мониторами компьютеров, снова включившимися на мгновение – и тут же опять погасшими. Почудилось ли мне или на самом деле несколько невидимых для простого глаза завихрений возникло вдруг – и словно сквозняк унес их в дверь? Что все это могло означать?

Будь это на самом деле, Охранитель должен был, конечно, увидеть их. Но он все это время не сводил глаз с меня, ожидая ответа. И даже поторопил:

– Вижу, мои аргументы показались тебе серьезными. Отвечай!

Итак, схватка продолжалась.

Да, его доказательства были серьезны, потому что в сказанном была своя логика, а мое сознание всегда ищет логическое обоснование всего на свете. Так что если бы я сейчас руководствовался именно рассудком, то, скорее всего, не удержался бы от признания: «Ты прав, враг мой, но сейчас я не готов ответить тебе ни „да“, ни „нет“, мне нужно время для того, чтобы усвоить твои мысли, чтобы они из твоих сделались моими собственными, только тогда я смогу обозначить мое согласие». И находись я сейчас в своем природном теле, то сразу же ответил бы именно так.

Однако пребывать в своей плоти или в совершенно другой и во многом ничуть не похожей на привычную – далеко не одно и то же; растение не рассуждает, оно эмоционально, но не логично, и находясь в нем и невольно, по необходимости, к нему приспосабливаясь, помимо собственного желания теряешь в рассудочности, зато очень сильно выигрываешь в интуитивном восприятии. Но во всем, что касается наших отношений с Предвечным, мы руководствуемся не разумом, он тут – плохая подмога именно потому, что в хитросплетениях логики заблудиться очень легко, интуиция же не продирается сквозь них, она просто проносится над ними, не тратя времени на их преодоление; вся вера интуитивна, и, быть может, именно потому, что я воспринимал все аргументы Охранителя именно как растение, согласиться с ними оказалось невозможным. И ответ мой возник как-то сам собой, и был он, естественно, не таким, на какой рассчитывал наш старый оппонент. И выразился он в словах, не вполне удобных для буквальной передачи, поэтому скажу лишь, что он был не просто отрицательным, но грубо отрицательным, на уровне портовой пивной. У меня просто не было сейчас иного способа выразить мое отношение и к нему самому, и ко всей его софистике.

Охранитель понял меня прекрасно. Но не вышел из себя (на что я, откровенно говоря, рассчитывал), а лишь усмехнулся.

– Узнаю горячий характер и палубную лексику. Это радует меня, капитан, значит, ты в норме и действительно сможешь оказаться мне полезным – когда признаешь мою правоту. Поверь – этого не придется ждать долго.

На это я предпочел никак не откликнуться. Хотя на первый взгляд это было опасно.

– Ладно, ладно, – тем временем проговорил он. – Вижу, логика не принадлежит к твоим сильным сторонам, она, фигурально выражаясь, не твоя подруга. Но может быть, другая твоя подруга сможет убедить тебя скорее, чем я? Как ты полагаешь?

Что он, собственно, имел в виду? Какую еще подругу? У меня тут ее никогда не было и не могло быть. О ком это он…

Но я уже чувствовал, что пытаюсь обмануть самого себя. Потому что на самом деле она была. Пусть между нами и не происходило до сих пор ничего такого. Подруга не подруга, и уж во всяком случае не любовница. Однако в то же время и никак не чужая. Я и сам не понимаю сущности моего отношения к Вирге – да и того, как она относится ко мне, тоже. Но что-то тут есть, что-то такое, чего я еще не постиг. Неужели Охранитель поступит с этой женщиной так безжалостно? Вытащит ее душу из тела и поместит куда-то в… Нет, этого лучше себе не представлять.

Однако могу ли я уйти с легким сердцем, не сделав всего возможного и невозможного для полной безопасности этой женщины – сейчас и всегда?

Но чем я могу помочь – лишенный даже малейшей возможности действовать? Думать, чувствовать – это я еще в состоянии. Значит, нужно найти способ воспользоваться хотя бы этими качествами. Если мой канал с Виргой еще сохранился, предупредить ее, пусть скроется где-нибудь так, чтобы ее не могли найти хотя бы в ближайшее время, пока я…

Мои листья – колкие листья дерева, в котором я сейчас обитал, – даже затрепетали от напряжения: они не привыкли подавать сигналы такой мощности. Я понимал, что излучение с подобными характеристиками вряд ли останется незамеченным и моим тюремщиком – или как еще назвать его. Но ничего другого я сейчас не мог ни придумать, ни предпринять.

Охранитель, конечно, ничего не упустил. И улыбнулся, как мне показалось, даже с сожалением. Говорю «показалось», потому что я по-прежнему воспринимал все, так сказать, по-растительному: всей своею поверхностью, отчего изображения возникали очень расплывчатыми, иногда просто в виде красочных пятен (никогда раньше не думал, что растения различают цвета), а движения мои тонкие тела оформляли с пусть и небольшим, но все же замедлением. Многое приходилось додумывать. Так или иначе, мне представилось, что воспринятое мною движение линий и пятен означало именно улыбку, выражавшую не только торжество, но и откровенную жалость. Впрочем, я мог бы это отнести целиком на счет работы моей фантазии, если бы одновременно не воспринял и звуки:

– Дорогой капитан, вовсе не нужно так напрягаться, чтобы твои мысли могли быть услышаны ею. И как это ты до сих пор не потрудился определить, что она не в каком-то далеке, но тут, рядом, за этой вот стеной? Так что сейчас ты получишь полную возможность видеть ее, слышать – и делать собственные выводы. Угодно тебе?

И, не дожидаясь моего ответа (правильный поступок, потому что у меня никакого ответа просто не было), Охранитель скомандовал кому-то:

– Проводите девицу ко мне!

Старик беспрепятственно шагал по обители. Но не по общему ходу, а по тайному, лишь немногим известному; спустился на самый нижний подземный уровень, прошагал по длинному коридору и остановился перед одной из невысоких и узких металлических дверей, каких тут насчитывалось более десятка. Навстречу им уже спешил брат-надзиратель, на лице его ясно читалась угроза и ствол игломета был уже направлен на пришедших. Когда он приблизился, старик откинул капюшон своего длиннополого плаща – и надзиратель замер, в следующее мгновение согнулся в поклоне: