Происхождение партократии - Авторханов Абдурахман

Была внесена резолюция, которая «целиком и полностью» одобряла линию ЦК, осуждала оппозицию, приобщала к решениям XIII съезда резолюции XIII партконференции с осуждением Троцкого и оппозиции «46». Председательствующий спросил, есть ли другая резолюция и, констатировав, что другой резолюции нет, перешел к голосованию: «Кто за резолюцию? Кто против? Считать излишне, так как таковых нет. Кто воздержался? Нет таковых. Резолюция принята единогласно» (там же, стр. 263).

Такое небывалое до сих пор единодушие было вполне понятно. Ни один оппозиционер, в том числе и член Политбюро Троцкий, не был допущен на съезд с правом решающего голоса.

С отчетом ЦКК выступил Куйбышев. Вернейший сторонник и ставленник Сталина, Куйбышев сделал ЦКК подсобным инструментом партаппарата по расправе с любым оттенком оппозиционной мысли в партии. ЦКК постепенно превратилась в партийную тайную полицию, выполняя внутри партии те же функции полицейского сыска и уголовного суда, что и ОГПУ среди народа. Куйбышев даже хвалился этой ролью ЦКК, говоря, что «ЦКК защищала ЦК от атак со стороны оппозиции». Он сказал, что «от нас добивались какой-то самостоятельной линии… беспристрастно, спокойно судить всех дерущихся… Нам льстили: "вы — орган, выбранный съездом, вы равноправны с ЦК". Нас убеждали, что мы должны быть беспристрастные, что мы должны быть инстанцией, стоящей над происходящей борьбой — эта соблазнительная позиция не соблазнила ЦКК» (там же, стр. 263–264).

Права ли оппозиция, насколько вески ее аргументы — это ЦКК совершенно не интересовало, хотя она была задумана Лениным как независимый от ЦК судья партии. Даже в своей последней статье «Как нам реорганизовать Рабкрин» Ленин писал: «Члены ЦКК должны составить сплоченную группу, которая "не взирая на лица", должна будет следить за тем, чтобы ничей авторитет, ни генсека, ни кого-либо из других членов ЦК не мог мешать им делать запрос, проверить документы и вообще добиться «строжайшей правильности дел»

(Ленин, ПСС, т. 45, стр. 387). Слово генсека — для ЦКК было законом, вопреки прямому указанию Ленина.

Доклад о Коминтерне Бухарина повторял общеизвестные установки тактики и стратегии ЦК в мировом коммунистическом движении. В этом докладе Бухарин выставил довольно парадоксальное положение, что левую оппозицию Троцкого поддерживают в партиях Коминтерна «наиболее правые элементы». Правыми, например, в Германской компартии считались ее руководители во главе с Брандлером и их обвиняли в «троцкизме». Когда они были исключены из партии в апреле 1924 г., во главе партии стала левая группа Рут Фишер и Маслова. Но скоро и эта группа тоже была объявлена «троцкистской»! Интересное и оригинальное толкование дал Бухарин и тактике «единого фронта» коммунистов с социал-демократами. Он заявил от имени ЦК РКП(б):

«Тактику единого фронта мы рассматривали, как известный маневр для агитации, мобилизации масс и для вырывания из-под влияния социал-демократии рабочего класса. У товарищей же, которые стояли на правом крыле Германской компартии, и которые нашли отклик у нашей оппозиции, ясно вырисовывалась целая теоретическая конструкция. Им тактика единого фронта представлялась всамделишным блоком с социал-демократами» (там же, стр. 317, 320).

При обсуждении доклада Бухарина выступили два оппозиционера — Карл Радек и Борис Суварин (Коминтерн, компартия Франции). Радек в очень вежливых словах критиковал то руководство германской компартии, которое при помощи Зиновьева и Сталина пришло вместо Брандлера к власти в партии; но пример, приведенный Радеком о низком теоретическом уровне нового руководства, был очень грубым. Радек привел цитату из статьи члена Политбюро КПГ в центральном органе партии:

«Бороться с оппортунизмом Брандлера путем ссылки на организационные принципы Розы Люксембург — это значит лечить триппер впрыскиванием сифилиса» (там же, стр. 443).

Самым острым, а для режиссеров съезда просто убийственным оказалось выступление одного из тогдашних лидеров Коминтерна и французской компартии Бориса Суварина. Суварин был в социалистической партии Франции с 1914 года, принадлежал к ее левому крылу, переписывался с Лениным, был в числе организаторов компартии Франции, ведущим публицистом «Юманите». Когда прения по докладу Бухарина были прекращены, съезд экстренно попросил его выступить. Суварин выступил и, касаясь темы Троцкого, сказал:

«Значительная часть Французской компартии была чрезвычайно взволнована острым тоном полемики… Им казалось, что дело сводится не к принципиальным аргументам, а к разного вида нападкам… Имя т. Троцкого имеет интернациональное значение… им казалось неправильной такого рода деградация достоинства этой большой революционной фигуры. Поэтому была принята резолюция 22 голосами против двух, поручившая французскому представительству при Коминтерне… вмешаться в эту борьбу с предложением соглашения и прекращения этой полемики… Обвинение т. Троцкого в меньшевизме совершенно не обосновано… Никаких принципиальных разногласий в этой борьбе нельзя было усмотреть… Распространялось множество клеветы и лжи против т. Троцкого» (там же, стр. 354).

Суварин добавил, что именно вся эта кампания против Троцкого, основанная исключительно на клевете и лжи, заставила его выступить в защиту Троцкого. Хотя он знает, что все подстроено так, что ЦК на данном съезде победит, он, Суварин, все же не раскаивается, что занял нынешнюю позицию. В конце речи Б. Суварина протокол отмечает: голоса: «Позор!». Очевидно, Суварин сказал не то, чего от него ожидал съезд. Это была речь, в которой вещи были названы своими собственными именами — сталинско-зиновьевско-каменевский ЦК ведет против Троцкого идейно беспринципную, по аргументам клеветническую, но политически целеустремленную борьбу — борьбу за власть. Поэтому и съезд знал — как, кем и зачем он созван. Для съезда ровно никакого значения не имело, прав или не прав Троцкий. Значение имел лишь один аргумент: в чьих руках эта самая власть. Власть была в руках «тройки». Поэтому была права она, а не Троцкий. Отсюда полный триумф линии «тройки» по всем вопросам.

Таков был съезд, среди делегатов которого «тройка» осмелилась сообщить, наконец, о «Завещании» Ленина. Однако и на таком съезде «тройка» не осмелилась, как мы уже указывали, зачитать «Письмо к съезду» Ленина. Она ознакомила только отдельные делегации с содержанием «Письма к съезду», тогда как Ленин хотел, чтобы письмо огласили на съезде и поставили на голосование его предложение о снятии Сталина с поста генерального секретаря. Впрочем, это решающего значения не имеет. Едва ли сам Ленин сумел бы провести свою волю через данный сталинский съезд. Недаром Ленин предлагал Троцкому еще накануне прошлого XII съезда заключить с ним «блок Ленин-Троцкий» против одного «генсека» Сталина с его «необъятной властью». Теперь, через год, она стала еще более «необъятной», но главное — она стала теперь непоколебимой.

Внешних атрибутов этой власти Сталина совершенно не видать на съезде. Сталин сделал на съезде лишь организационный отчет. Открыл съезд Каменев. Политический отчет вождя партии делает Зиновьев. Заключительное слово в конце произносит Зиновьев. Закрытым съезд объявляет Каменев. Причем тут Сталин?

Трагикомедия в том и заключается, что Зиновьев и Каменев сами не знают, что они тут на съезде играют роль свадебных генералов у подлинного хозяина: Сталина. В состав ЦК избрали 53 члена и 34 кандидата. Из оппозиционеров переизбраны Троцкий и Пятаков. Радек из членов ЦК исключен. В членский состав ЦК избраны 14 новых членов, кандидатский увеличен в два раза. Членский состав ЦКК увеличен с 50 человек до 151. Все вновь избранные — чистокровные сталинцы, о которых, может быть, Зиновьев и Каменев думают, что они сторонники не одного Сталина, а всей «тройки». Это недоразумение выяснится очень скоро, так скоро, что уже будет поздно. До этого самого последнего момента Сталин так и не дал узнать главе Коминтерна Зиновьеву, что он о нем в действительности думает. Надо полагать, что Сталин думал так, как один современник думал о Наполеоне III: «Человек он, конечно, не великий, но ошибки его гениальны».