Генералиссимус Суворов - Леонтий Раковский

Салтыков успел повернуть налево два крайних полка, стоявших на Большом Шпице, – Ростовский и Апшеронский. Они стояли теперь поперек возвышенности. Ростовцы и гренадеры мужественно отбивали все атаки пруссаков, которые пытались пробиться на Большой Шпиц с фронта, через крутой овраг Кунгрунд.

Тем временем такое же поперечное положение постепенно принимали все полки второй линии. За ростовцами и гренадерами уже образовалось несколько рядов пехоты.

И тут Фридрих снова бросил войска в атаку.

На самом краю Мельничной горы, в кустах, пруссаки поставили батарею. Она била навесным огнем по Большому Шпицу. Ядра ложились в густых шеренгах перестроившихся мушкатеров. Вслед за этим от Третина показались батальоны пехоты. Слева от них ярко заблестели на солнце, зажелтели латы кирасир принца Вюртембергского.

Пруссаки перешли болотистый Гюнер и направлялись в обход Большого Шпица: шуваловцы, бежавшие с Мельничной горы по этому кочкарнику, показали прусскому королю, что берега Гюнера не так уж непроходимы, как он раньше думал.

На Большом Шпице засуетились. Было видно, как артиллеристы Бороздина, точно муравьи, облепив тяжелые гаубицы, спешили переставить одну батарею из центра горы на ее северный склон.

Нахлестывая нагайкой коня и болтая локтями, к Фермору прискакал один из адъютантов Салтыкова: главнокомандующий требовал подкрепления. Азовский и Низовский полки, стоявшие на самом краю Еврейской горы, бегом бросились к Большому Шпицу.

Пруссаки шли быстро. Кирасиры держались ближе к оврагу Кунгрунд, видимо намереваясь ударить во фланг первой линии пехоты, которая стояла поперек Большого Шпица. А гренадеры забирали несколько правее, где в настороженной тишине поджидали их Азовский и Низовский полки, стоявшие в первой линии.

Последние ряды азовцев и низовцев как добежали до гребня, так сразу и плюхнулись на колени, готовясь стрелять.

Прусские гренадеры двигались уступами по два батальона.

Суворов с большим любопытством смотрел в трубу на пруссаков.

Он снова видел эту безукоризненно ровную линию их рядов, их четкий шаг.

«Машина! Помилуй Бог, машина! Бездушная, бессмысленная! Ерунда! Фокусы! Пустая затея», – злился он.

Суворову не нравилась эта прославленная прусская линейная тактика: она отжила свой век и для русской армии не годилась.

«Солдат идет как заведенный, сам не ведая, куда и зачем. В голове только одно: как бы линию соблюсти. А когда вдруг очутится один, будет ли тогда знать, что делать? Вот дойдут сейчас до кустиков да овражков и рассыплются кто куда. Ох, дали бы мне хоть полк! Я бы всю эту прусскую позитуру – в кашу!» – думал он. Суворову даже не стоялось на месте.

А гренадеры продолжали свой затверженный, под палкой заученный шаг. Они шли без единого выстрела, спокойно, как на ученье. Издалека доносился грохот их барабанов. Затем барабаны умолкли. Залились гобои. Они играли гимн: «Ich bin ja, Herr, in der Macht»[25].

И тотчас же гренадеры открыли огонь. Пруссаки стреляли, правильно чередуясь: пять-шесть шеренг выбегали и давали залп. Пока эти, стоя на месте, заряжали, сзади, на смену им, выбегали вперед следующие шеренги.

Суворов не отрывался от трубы. Он видел, как первые ряды пруссаков, сломав всю свою безупречную линию, карабкались наверх по обрывистым склонам Большого Шпица.

«Вот теперь каждый из них сам за себя, в одиночку! И только кинуться на них в штыки хорошенько – и конец всей их хваленой силе!» – думал он.

Пруссаки привыкли к тому, что враг обычно не выдерживал неуклонного, размеренного движения их батальонов и бежал с поля, не доводя дела до рукопашной схватки. Но этот враг оказался иным.

Бороздинские гаубицы были удачно поставлены: их ядра косили пруссаков. Гренадеры один за другим падали вниз, сбивая идущих сзади. Но все-таки батальоны, хоть и редея, продвигались вперед.

Горячий, нетерпеливый, Суворов не мог видеть, как пруссаки идут, а русские спокойно стоят и ждут, вместо того чтобы самим кинуться навстречу врагу.

«Нет, нужно переучить, переделать всю армию!» – думал он.

Среди визга ядер и свиста пуль прокатилось «ура»: азовцы и низовцы встретили пруссаков в штыки. Прусская пехота дрогнула и побежала с горы.

– Вот так! Вот молодцы! Наконец-то сделали по-русски! Штыком их! Штык не выдаст, это не пуля! – восхищенно говорил Суворов.

Здесь уже все было в порядке. Суворов перевел зрительную трубу направо. Прусские кирасиры мчались вперед. Крупные вороные кони легко скакали через бугры и ямы. Кирасиры заезжали во фланг новгородцам.

Новгородцы дрались уже на два фронта: отбивали прусскую пехоту, которая яростно наседала на них со стороны Мельничной горы, и отстреливались от кирасир.

Несколько лошадей со своими грузными всадниками покатились под откос. Уже кое-где в кустах желтели окровавленные, пробитые пулями кирасы. Еще один прыжок – и вороные кони кирасир встали на гребне Большого Шпица. Засверкали палаши. Прусские кирасиры рубили новгородцев.

Новгородцы попятились назад. В образовавшийся пролом тотчас же кинулась из Кунгрунда прусская пехота, которая атакой в лоб не могла сюда взобраться.

Неприятель был уже на Большом Шпице.

«Что же это? – встрепенулся Суворов. – Поражение?» – Кровь бросилась ему в лицо.

Первая мысль была – вскочить на своего донца и мчаться туда, наперерез этим высоким вороным коням.

Он оглянулся на Фермора. Фермор, не отрываясь от зрительной трубы, что-то быстро говорил генералу Вильбуа, тоже смотревшему вниз. Внизу снова прокатилось «ура».

По неширокой площадке Большого Шпица мчалась во весь карьер союзная конница. Яркие ментики австрийских гусар перемежались с васильковыми кафтанами русских драгун. Впереди, с поднятым палашом в руке, скакал генерал Румянцев. Сзади за ним мелькнул белый жеребец Лаудона.

Суворов опять поднес трубу к глазам.

Союзная конница плотной стеной летела навстречу рассыпавшимся по всему склону прусским кирасирам. Еще миг – и все потонуло в тучах поднятой пыли.

Суворов подбежал к Фермору:

– Ваше превосходительство, разрешите мне туда…

Фермор, ни на секунду не отрывавшийся от зрительной трубы, улыбнулся и весело сказал:

– Вы опоздали, Александр Васильевич. Свершилось невозможное: граф Румянцев и генерал Лаудон с тремя слабыми полками, кажется, опрокинули кирасир короля!

– Конечно, смотрите – пруссаки уже бегут! – подтвердил Вильбуа.

Суворов посмотрел вниз.

Ни пехоты, ни конницы неприятельской на Большом Шпице уже не было. Вороные кони рассыпались по всему склону, сломя голову летели вниз, к болоту.

«Вот это дело! Нет, проситься сейчас же в конницу! И только в легкую!» – твердо решил Суворов.