Гомер - А. Лосев

Несмотря на тщательность работы александрийских ученых, в настоящее время она расценивается во многих отношениях не очень высоко ввиду того, что эти ученые хотели во что бы то ни стало сделать Гомера ясным, понятным, общедоступным и вполне совершенным поэтом, удаляя из него все архаическое, непонятное и противоречивое. Это в значительной мере снижает достоинство их работы над Гомером, давая в наши руки подчищенного и выправленного писателя, хотя в других отношениях проделанная ими работа еще до настоящего времени остается ценной и нужной.

г) Аристотель о Гомере. В заключение мы хотели бы привести некоторые мысли из Аристотеля, в которых знаменитый философ, как нам кажется, формулирует общее отношение античности к Гомеру, хотя и глубоко критическое, но положительное и даже восторженное.

В главе XXIV своей "Поэтики" он пишет (перевод Новосадского): "Гомер и во многих других отношениях заслуживает похвалы, но в особенности потому, что он единственный из поэтов прекрасно знает, что ему следует делать". И далее: "… и нет у него ничего нехарактерного, а все имеет свой характер". В "Этике Никомаховой" III.5 Аристотель утверждает, что Гомер в своих поэмах воспроизводил древнюю общественно-политическую жизнь (сравните также фрг. 154) и, следовательно, характерное у него касалось человеческой жизни в целом. Имея в виду Гомера, Аристотель также пишет в "Поэтике" (та же гл.): "В эпосе нелогичное незаметно, а удивительное приятно". Поскольку же Гомера часто обвиняли в ложном изображении жизни, Аристотель отводит это обвинение следующим образом: "Гомер прекрасно научил и других, как следует говорить ложь: это неправильное умозаключение… Невозможное, но вероятное следует предпочитать тому, что возможно, но невероятно… Так, несообразности в "Одиссее", в рассказе о высадке (на Итаке), очевидно, были бы недопустимы, если бы это сочинил плохой поэт; но тут наш поэт другими достоинствами сглаживает нелепое, делая его приятным".

Таким образом, Аристотель стоит выше всяких отдельных противоречий или несообразностей у Гомера, но относится к нему прежде всего с эстетической точки зрения, ценя в нем художественный реализм, и притом сознательный реализм, т. е. изображение того, что является "характерным" для жизни, а также и того, что кроется в ней в виде "возможности" и что развертывается поэтом в художественную действительность. Нам кажется, что в античности не было более глубокого и трезвого отношения к Гомеру, чем то, которое мы находим у Аристотеля, и что в основном это и есть последнее слово о Гомере самой античности. Заметим при этом, что у Аристотеля нет ни малейшей склонности аллегоризировать; и это видно не только по соответствующим главам из "Поэтики", где он касается Гомера, но и из тех многочисленных толкований Гомера, о которых мы мржем судить по многочисленным фрагментам из его сочинения "Трудные места из Гомера" (фрг. 142–179 по изданию фрагментов В. Розе). Аллегористика, правда, не была лишена больших достоинств, поскольку она многое подчеркивала такое, что без нее оставалось непонятным или неясным. Тем не менее непосредственно эстетический подход к Гомеру и анализ его художественных методов, конечно не могла заменить никакая аллегористика. Наиболее глубоким исследователем Гомера именно с этой стороны и оказался Аристотель.

III. Гомер в новое время

1. Гомеровский вопрос на Западе до Вольфа

До Ф. А. Вольфа, известного немецкого филолога (конец XVIII в.) весь культурный мир продолжал видеть в Гомере единоличного автора обеих поэм. Раздавались отдельные случайные скептические голоса, но они, не приводя никаких научных оснований, тонули в общепризнанных мнениях. Таково было во Франции мнение Добиньяка (1715) о том, что Гомер — выдумка, в Италии — Джамбатисто Вико (1730) считал, что Гомер — собирательное имя для многих поэтов и поколений, в Англии — Роберт Вуда (1769) отрицал письменность для эпохи Гомера.

2. Фр. — Авг. Вольф

Вольф своим исследованием "Введение в Гомера" (1795) настолько заострил вопрос о личности Гомера, что после него возникла по гомеровскому вопросу огромная литература.

По Вольфу, поэмы появились в X в., когда не существовало никакой письменности. Но даже и после записи текст все еще подвергался разнообразным переделкам со стороны ученых и критиков.

В "Илиаде" и еще больше того в "Одиссее" мы находим вполне определенное художественное единство, но его не было сначала, оно — результат позднейшей обработки.

Самую личность Гомера Вольф не отрицает и даже соглашается допустить его авторство для большинства песен. Но он отказывается определить, где, когда и как действовал Гомер и где действовали другие поэты.

В этих рассуждениях Вольф не был вполне безупречен: если, по Вольфу, надписи на камне не старше VII в., то ничего не мешало быть раньше того письму на мягком материале; сношения греков с финикийцами, у которых алфавит был уже в начале 1-го тысячелетия, тоже делают возможным более раннее появление письменности. В новейшее время Н. I. Lorimer в своей статье "Гомер и искусство письма. Обзор мнений с 1713 по 1939" (American Journal of Archaeology, 1948, 52, страница 11–23) устанавливает появление алфавита в Греции между 780–750 гг. до н. э., а также пишет о еще более раннем финикийском использовании папируса. Наконец, в настоящее время общеизвестна крито-микенская письменность, от которой так или иначе могли идти нити и к Гомеру. О новейших открытиях в этой области трактует С. Я. Лурье в своей работе "Язык и культура Микенской Греции", М., 1958. Вольф слишком увлекался реакцией против так называемого ложноклассицизма. И тем не менее чувство художественного единства в поэмах Гомера делало теорию Вольфа довольно широкой в противоположность его многим неуверенным подражателям.

3. Гомеровский вопрос после Вольфа

Труднообозримая огромная литература по гомеровскому вопросу после Вольфа представлена следующими направлениями.

а) Теории индивидуального творчества. Одним из первых результатов теории Вольфа явилось стремление дробить цельного Гомера на то или другое число не связанных или плохо связанных между собою песен, откуда возникла так называемая теория малых песен, принижавшая и даже совсем уничтожавшая работу первоначального поэта и сводящая поэмы на ряд не связанных между собою песен. Так, К. Лахман (1837–1841) считает XXIII–XXIV песни, не принадлежащими "Илиаде", принимает XVIII–XXII песни за отдельную песнь, а I–XVII делит на 15 различных песен. А. Кехли (1850–1859), тоже производящий деление "Илиады" на 16 песен (IX и X песни выкидываются как чуждые), уже относит отдельные песни к общему циклу, чем несколько смягчает теорию Лахмана.

Далее возникает "теория зерна", в которой признается большое значение первоначального поэта, а не простое тяготение к общему мифологическому циклу. Так, Готфрид Герман (1839) выдвигает учение о "первоначальной Илиаде", которая положила твердые пределы и образцы для накопления новых эпизодов.

"Теория зерна" необходимым образом приходила к признанию ряда последовательных авторов. Получался некоторого рода компромисс между "теорией малых песен" и теорией "единоличия". Дж. Грот (1842) мыслит первоначальную "Илиаду" в виде "Ахиллеиды", в нее входили I, VIII, XI–XXII песни, к которым прибавились впоследствии песни II, VII, X, таким путем и составилась "Илиада". Песни IX, XXIII–XXIV были, по Гроту, добавлены уже после соединения указанных выше песней в одно целое (X и IX — действительно, поздние песни; VIII же едва ли входила в начальную "Илиаду", поскольку она представляет собою единое целое с, несомненно, позднейшей IX песнью). В. Крист (1875–1884) также считает, что к первоначальной поэме о ссоре царей (и далее до смерти Патрокла) сделано впоследствии четыре добавления (II–V; V–VI; VII–IX и др.; и еще ряд крупных и мелких вставок, как например о Фениксе в IX и X, приготовление щита в XVIII, каталог кораблей во II песни). Эта теория переходила в так назваемую теорию компиляции, когда составные элементы поэм мыслились более обширными и когда допускался некоторого рода редактор, объединявший эти обширные отрывки, подобно историку, захотевшему создать нечто целое из имеющихся у него обширных материалов.

К теоретикам этого типа надо отнести А. Кирхгоффа (1859–1879) и У. Виламовиц-Меллендорфа (1884), писавших об "Одиссее" (по первому, хронологический порядок возникновения частей "Одиссеи", это — от Калипсо до Итаки, потом — на Итаке, потом Телемахида и путешествия Одиссея до Калипсо; по второму же, более древняя часть — V–XIV, следующая — Телемахида и затем — победа над женихами). Сюда можно отнести русского исследователя С. Шестакова (1892, 1899).

Реакция против дробления Гомера на то или иное количество индивидуальных авторов не заставила себя долго ждать. Г. В. Нич (1830–1837) опровергает мнение Вольфа о несовершенстве письма до Писистрата, о его невозможности до VII в., до записи законов. К. О. Мюллер (1841, 1882–1884), не исключая заимствования у более древних поэтов, приписывал обе поэмы Гомеру, а противоречия считал поздними вставками. Решительным сторонником единства является Ф. Ф. Соколов (1868).