Ксантиппа - Фриц Маутнер

— Я передам своему мужу то, что предназначалось для него… Мой же ответ вы должны получить немедленно, будущий царь и повелитель! Я, во-первых, за демократию, а кроме того, женщина низшего класса. Кто покушается на нашу свободу, тот не может дорожить какой-нибудь Ксантиппой. Но пусть он также и не называет меня своей подругой!

— Неужели вы такая демократка? Вот уж никак не ожидал! Во всяком случае, это меня радует. Если бы с вами было можно еще поспорить о политике, вы превзошли бы Аспазию привлекательностью, как и без того превосходите ее красотой.

Ксантиппа бросила на него испытующий взгляд. Она чувствовала себя сегодня и молодой, и любящей, и женственной, и сознавала, что это необычное настроение отражается на ее наружности. Конечно, ничего подобного не случилось бы с нею, если бы не ухаживания Алкивиада. Однако молодая женщина чутко уловила фальшь его речей и печально заметила:

— Не станем говорить об этом! Ведь вы лжете. Что вам от меня нужно?

Алкивиад пожал плечами и присел опять на край камня. Сердито поигрывая мечом, он произнес, наконец, после некоторой паузы:

— Я всегда лгу, когда говорю о любви, потому что пресытился наслаждениями с пятнадцати лет. Но, право, меня бесит, что я вынужден открывать свое сердце перед бессердечной женщиной, чуждой всякого увлечения! А между тем вы одна будите во мне нечто похожее на чувство молодости. Впрочем, я отложу осаду Ксантиппы до мирного времени. Но вы должны помочь мне перетянуть Сократа на мою сторону, если не ради меня и моей любви, то ради его же собственной пользы.

Ксантиппа вопросительно взглянула на Алкивиада. Политика была ей чужда, однако, если бы Сократ зависел от политических дел, она старательно вникала бы в них. Алкивиад нетерпеливо зашагал опять по тесному сарайчику.

— Наша маленькая страна, — воскликнул он вдруг, — стремится к своей гибели. Скоро на Акрополе будут пастись свиньи. Мне наплевать на нашу демократию, Акрополь мне хотелось бы спасти! В мире все идет вверх дном. Афины будут поглощены, если не сумеют образовать крупное государство. Мне хотелось бы сделать Афины мировой столицей, чтобы не дать свинопасам овладеть вон теми колоннами на гордом холме!

— А мне тогда придется прекратить торговлю мрамором? — спросила Ксантиппа.

— Великие Боги, то ли еще будет! — воскликнул Алкивиад, с нервной торопливостью ставя на прилавок свой блестящий шлем. — Из двух могущественных партий нашего города я должен избрать одну, чтобы основать с ее помощью большое государство. Но обе они одинаково мне противны, потому что обе одинаково неспособны ни к чему. Старые патриции, разжиревшие и глупые, сидят на мешках с деньгами и спрашивают, поднимется ли процентная ставка, если мы овладеем всеми морями до Атлантического океана. С другой стороны, ко мне лезет уличная чернь и, обдавая своим зловонным дыханием, кричит: «А будет ли парадный смотр войскам, когда вы установите мировое владычество Афин?» Ах, как становится гадко в такие минуты! Я не перестаю мыться с тех пор как сделался политиком.

— Ну, мой Сократ не интересуется ни процентной ставкой, ни парадами.

— Вот почему он мне и нужен. Говорю вам, Ксантиппа: только та партия завоюет мир, к которой примкнет Сократ. Мы все стали ужасно прозаичны; если его демон не увлечет нас за собою, тогда прощай наше могущество. Наши священные дубы падут под ударами топора, едва только свиньям не хватит корму. Без демона Сократа, старым временам наступит конец.

— Как это могло случиться, что вы толкуете со мною о подобных вещах? И в чем могу я быть вам полезной, если бы и хотела этого? Я даже не знаю, что такое муж мой называет своим маленьким демоном. Он никогда не хотел мне ответить на этот вопрос.

— Потому что он и сам не знает. Да и никто не знает. Я полагаю только, что в Сократе заключается новая сила, родственная любви. Но не старой, надоевшей любви к женщинам, — нет, а новой, непостижимой любви к другому, к человеку, к живому созданию. Все мы эгоисты, как жирные патриции, так и тощие плебеи, и прекрасная Аспазия, и вы, и я. Один Сократ не любит самого себя. Эта загадка не умрет; ей предстоит победить мир. И если я сумею подчинить себе Сократа, новое мироздание будет носить мое имя. Загадка не умрет. Но Сократ будет умерщвлен, если не захочет примкнуть ко мне.

Ксантиппа точно в забытьи покачала головою.

— Он ничего не сделает из страха смерти, — сказала она.

— Тогда пускай он последует за мною из любви ко мне.

— Он ничего не сделает из любви к вам, потому что любит людей, только взятых вместе, но никого в отдельности.

— Но он мне нужен! — воскликнул Алкивиад. Он опять схватил в руки шлем и надел его на голову. — Я собираюсь сегодня сговориться с чернью, которой, по крайней мере, не приходится трепетать за свой мешок с деньгами. Я жажду войны. За тысячи стадий хочу я уплыть отсюда, побывать во всех морях и водрузить изображение нашего Акрополя всюду, где найдется народ, стоящий того, чтоб быть покоренным. Но в то же время я должен быть уверен, что демон Сократа работает для меня дома!

Ксантиппа сложила руки, как бы в порыве благоговения перед силою Алкивиада.

— Ступайте, — произнесла она тихо. — Я объясню ему ваше дело. Я буду говорить с ним. Идите отсюда; я стыжусь своих собственных мыслей.

Улыбка играла на губах Алкивиада, когда он смотрел на взволнованную молодую женщину. Неужели изо всего этого выйдет самая глупая любовная история, какие только бывали в его жизни? Нет, теперь ему не до того.

Носильщик камней, пришедший спросить о чем-то хозяйку, дал ему возможность наскоро откланяться, после нескольких любезных слов.

Ксантиппа провела остаток дня как в лихорадке. Она не думала о том, чтобы поддаться искушению, но ласковые речи растрогали ей душу. Никогда еще не ждала она своего мужа с таким нетерпением, как в тот вечер; желание переговорить с ним заставило ее раньше обыкновенного вернуться домой из лавки. Надо же, наконец, передать ему предложение прекрасного искусителя! Ксантиппа поджидала Сократа, не зажигая огня, и в эти глухие часы ночного безмолвия перед нею проносились пленительные картины счастья, славы и любви. Полночь давно прошла, когда вернулся Сократ и зажег огонь, немало удивляясь, что жена не спит в такую позднюю пору. Не дожидаясь вопроса, Ксантиппа откровенно передала ему свой разговор с великим человеком, не утаив ничего. Сократ точно и не слышал, озабоченно отыскивая в это время какой-то нужный свиток. Но когда Ксантиппа закончила и вопросительно взглянула на мужа, он отвечал, не прерывая своих поисков:

— Что касается покушения на твою женскую честь, милая Ксантиппа, то оно было рассчитано лишь на женское тщеславие и не имеет ничего общего с самой сутью дела. Но в честолюбие Алкивиада я верю; я убежден, что этот малый способен достичь хотя бы и царского трона, будь у него мудрый советник. В молодости я считался хорошим наездником, а потому сумел бы научить его искусству укрощать народ и помог бы ему, и Алкивиад не поскупился бы заплатить мне какую угодно сумму за мои услуги.

— Значит, ты принимаешь его предложение? — в испуге воскликнула Ксантиппа. — Ты поможешь создать монархию?

В эту минуту Сократ нашел свой свиток, раскрыл его и, держа перед собою, с ласковой улыбкой взглянул на жену:

— Я намерен десять лет изучать вопрос: какая форма правления удобнее для нас. Если мне удастся решить его, тогда я примкну к одной из политических партий, а до тех пор не намерен заниматься политикой.

После того Сократ прочел то место, ради которого искал свой свиток, он лег в постель и заснул также быстро как и всегда. Зато Ксантиппа не смыкала глаз.

Она жаждала чего-то, что вознаградило бы ее за сегодняшний геройский подвиг. Или, пожалуй, с ее стороны вовсе не было геройства в том, что она осталась порядочной женщиной, устояв против искушения в образе этого титана-Алкивиада с его мощной фигурой настоящего героя, с пламенным взглядом и коварными, легкомысленными речами? Как легко говорил он о победе над афинской демократией, о своем возвышении до царского трона! Можно подумать, что для него это также просто, как для деревенского парня купить ленту для своей возлюбленной, чтоб ей было в чем пощеголять в праздничный день! И Ксантиппа спрашивала себя, много ли найдется в городе женщин, которые могли бы похвалиться, что этот опасный человек ушел от них ни с чем. Ну уж от Аспазии конечно нельзя ожидать большой стойкости. Ах, эта Аспазия, которой все завидуют, которой ничего не значило попирать обычаи и бросаться в объятия самых красивых мужчин! Наверно ей не раз случалось обнимать прекрасного Алкивиада своими бесстыдно-обнаженными, белыми руками. Своей красотой и умом, она опутывала всех, и даже безобразный Сократ охотно проводил время в ее доме, вместо того чтобы ласкать свою Ксантиппу! Неужели он не боялся, что жена может одарить своею благосклонностью Алкивиада? И Ксантиппа тихонько зарыдала, уткнувшись в подушки. Она так гордилась своею испытанной добродетелью, что не могла понять причины своих слез. Молодая женщина повторила даже все слова Алкивиада, чтобы возбудить свое негодование, но чем больше припоминала утреннюю сцену, тем сильнее сердилась… на своего мужа за то, что он оставляет ее одну, взвалив на ее плечи все заботы, за то, что он по своей глупости потерял деньги, бросил свое ремесло, за то, наконец, что он женился на ней. Одним словом, Ксантиппа сама не знала, за что именно она больше всего зла на Сократа.