О завтрашнем дне не беспокойтесь - Николай Симонов

Вслед за сигаретами он вынул из кармана пиджака зажигалку ZIPPO, дал Павлову прикурить и прикурился сам. Он уже собрался с мыслями и морально был готов сказать своему подчиненному то, собственно, ради чего, он пригласил себя сопровождать:

— Значит, так, Павлов, у меня в ТАСС в 15.00 начнется совещание. Ты, пожалуйста, никуда не уходи. Сиди здесь. К тебе в течение получаса должен подойти товарищ из органов. Кто он такой, я не знаю.

Сам представится. Меня лишь попросили организовать вашу встречу, особенно не посвящая в детали предстоящего разговора. Знаю лишь, что это связано с содержимым папки, о которой я просил тебя составить личное мнение. Возможно, что тебе придется на некоторое время отбыть в командировку в Новосибирск. Хотя завтра суббота, все необходимое: приказ, командировочное удостоверение, а также суточные, — ты получишь у моего помощника Игоря Ивновича. О твоих проездных документах: туда и обратно, — позаботятся органы. Есть вопросы?

— Есть! Я — не сотрудник КГБ. И, кроме Вас, никто не вправе отдавать мне какие-либо указания о моем смещении, перемещении, увольнении и тому подобное — негромко, но твердо заявил Павлов. «А он совсем не прост и способен за себя постоять!», — убедился тов. Афанасьев, и, почувствовав на душе некоторое облегчение, произнес: «Ты, Павлов, уже не маленький. Сам знаешь… Короче. Как говорят в таком случае: „Колхоз — дело добровольное: хочешь — вступай, а не хочешь — корову отнимем“. И имей в виду, что на тебя органы вышли не случайно. В этой жизни вообще не бывает ничего случайного». После этих слов тов. Афанасьев взял за ручку красно-коричневый портфель с позолоченной фурнитурой, поднялся со скамейки и сказал:

— Мне пора. На работу сегодня уже можешь не выходить. Только не забудь завтра с утра позвонить моему помощнику. Он весь день будет в приемной за дежурного.

— Сигареты забыли, Валентин Георгиевич! — Павлов обратил внимание на оставленную шефом почти полную пачку Marlboro.

— Оставь себе. У меня на работе есть заначка — объяснил тов.

Афанасьев причину его щедрости, а потом, подумав о чем-то еще, поставил портфель на скамейку и полез во внутренний карман пиджака.

Вынул черный кожаный футляр, достал из него солнцезащитные очки в модной французской оправе и протянул их Павлову со словами:

— И это тебе тоже. Презент для экипировки. А ну-ка примерь! Когда же Павлов, немало удивленный подарком, примерил солнцезащитные очки в стиле хиппи, тов. Афанасьев довольно рассмеялся:

— Бонд! Вылитый Джеймс Бонд… из пятой серии! Павлов поднялся со скамейки, поблагодарил шефа за подарок, и они на прощание крепко пожали друг другу руки. Тов. Афанасьев сделал движение, чтобы выбросить газету «Правда», на которой он сидел, в урну, но, сдержав естественный порыв, взглянул на часы и отправился к служебной машине, забыв о том, что собирался пройтись до Тверского бульвара неторопливым прогулочным шагом. Миновав киоск «Пиво и воды», высокопоставленный чиновник заметил морозильный ларь, в котором работники Мосхладокомбината № 8 только что доставили партию мороженого в хрустящих вафельных стаканчиках.

Торговля еще не началась, но возле ларя уже начала выстраиваться очередь, состоявшая в основном из учащихся среднего школьного возраста. «Да, хорошо сейчас пионерам страны Советов! Вышли из школы и, пожалуйста, вам мороженое», — невольно, испытал чувство зависти тов. Афанасьев, вспомнив голодное детство, 1931-й год, маленький украинский городок и площадь железнодорожного вокзала, усеянную трупами крестьян окрестных деревень. Его догнал смуглый темноволосый паренек в синей куртке и белой рубашке с красным пионерским галстуком.

— Дзяденькооооооо, дайте 15 копеек на мороженое! — с интонацией цыганских попрошаек пропел он жалобным голосом. Мелочи у тов. Афанасьева не было, но и обижать симпатичного мальчика отказом ему тоже не хотелось. Он открыл портфель, достал яблоко сорта Джонатан и вручил его пареньку. Тот, естественно, удивился, но яблоко взял, сказал «спасибо» и отстал. «Где же я об этом уже читал?», — задумался тов. Афанасьев, но вспомнить, как не старался, не смог. Заклинило. И в этот момент с ним произошла некоторая странность. Сердце его стукнуло и на мгновенье куда-то провалилось, потом вернулось, но с тупой иглой, засевшей в нем. В голове его прочно засела дичайшая мысль о том, что он Павлова больше никогда не увидит. От этой мысли его охватил столь сильный страх, что ему захотелось тотчас покинуть это и впрямь мистическое место. Тов. Афанасьева заметил его водитель, который, успев пообедать и даже немного вздремнуть, склонив голову на руль, собирался отъезжать к зданию ТАСС на пересечении Тверского бульвара и Большой Никитской улицы, но на всякий случай просигналил. «Хорошо, что хоть трамвайные пути разобрали!»— не на шутку расстроился тов. Афанасьев, усаживаясь в служебную «Волгу» на сидение рядом с шофером.

— И перестали отпускать подсолнечное масло в разлив — досыпала ему соль на рану интеллигентная его супруга Ариша, накладывая на голову холодный компресс, после того, как он вечером поведал ей о некоторых обстоятельствах своего внезапного сердечного недомогания. Ариша, конечно, лукавила, ибо, родившись в Москве еще до революции, о пролегавшем на Бронной трамвайном пути никогда не слышала. То же самое подтверждают архивы транспортного управления Мосгорисполкома.

Павлов тоже чувствовал себя неважно — нет, сердце у него не болело, однако мысли были угрюмы, как тротуары в предрассветные часы. Опять уже в который раз он вспоминал события того злосчастного дня, когда согласился стать сексотом. Не подумайте хорошо. К общеизвестному слову sex понятие сексот относится, примерно, также как половая норма к половому извращению.

Сексотами в Советском Союзе назывались секретные сотрудники органов государственной безопасности. Их вербовали из разных слоев общества, с целью получения информации о политической благонадежности разнообразных социумов граждан (например, группа студентов, коллектив НИИ или цех оборонного предприятия) и отдельных подозрительных личностей. Их также часто использовали в качестве провокаторов, подставляющих неудобных для существующей политической системы граждан, при недостатке прямых улик, под конкретное уголовное дело. Порученную им работу сексоты, как правило, выполняли без отрыва от учебы или производства, но не бескорыстно. В назначенное время: до или после трудовых будней, — они подходили к двери малоприметного кабинета, в котором их поджидал ответственный сотрудник территориального органа государственной безопасности, и негромко стучали. Наверное, поэтому в народе их еще называли «стукачами». Справедливости ради, следует отметить (подчеркнуть), что здоровое чувство отвращения, которое испытывало к сексотам-стукачам большинство советских граждан, коренилось отнюдь не в осознанном неприятии ими Советской власти или коммунистической идеологии, а где-то на уровне подсознания, или, как бы сказал старик Кант — априори. Сексотом Павлов стал на 3 курсе университета. И не по своей воле.