КГБ в смокинге. В ловушке - Валентина Мальцева

— В каком смысле?

— А в каком смысле вы бы хотели нам подходить?

— Нам — КГБ СССР, или нам — Юрию Владимировичу Андропову?

— Ваши коллеги отзывались о вас как о женщине с весьма своеобразным чувством юмора...

— Вы не ответили на мой вопрос.

— А вы — на мой.

— Но...

— Хватит! — Андропов легонько хлопнул но столу своей ухоженной белой рукой и поднялся с кресла. — Скажите, Валентина Васильевна, вы бывали когда-нибудь в Аргентине?

— Естественно, не бывала.

— Хотели бы?

— А вы как думаете?

— Вам что-нибудь говорит такое имя — Хулио Кортасар?

— Юрий Владимирович, Бога ради! Если вы скажете сейчас, что и он работает на КГБ, я застрелюсь без вашей помощи!

— По всей видимости, вы чрезмерно увлекаетесь кофе. С такими нервами просто необходимо пить на ночь настой шиповника...

Андропов медленно (он все делал подчеркнуто медленно) подошел к настенному календарю, какое-то время молча его разглядывал, после чего повернулся ко мне. По губам председателя скользила тонкая улыбка:

— Сегодня двадцать шестое ноября. Третьего декабря в Буэнос-Айресе начинается международный симпозиум по творчеству Кортасара...

— Его надо убрать?

— Не злоупотребляйте моим терпением, Валентина Васильевна, — Андропов снова сиял свои тонкие, в золоченой оправе, стекла и, как все очкарики, начал массировать переносицу большим и указательным пальцами. — Я ничего не имею против подобной реакции на деловой разговор. Однако мне бы не хотелось думать, что вы не до конца осознаете важность происходящего...

— Юрий Владимирович, насколько я понимаю, вы меня... э-э-э... вербуете?

— Уже завербовал.

— Вот так сразу, без клятв на огне и росписей кровью?

— Не будьте ребенком и перестаньте паясничать! В конце концов, это вам не идет. Не я предлагал вам заниматься частным сыском. Не я был автором идеи вашего внедрения в среду советских интеллектуалов. И не я прикрывался вашим именем в разговоре с Сенкевичем, а вы — моим.

— Но я же не думала...

— Думать надо в любой ситуации, — прервал меня Андропов. — А за ошибки, как вы, наверно, читали в детективной литературе, приходится платить. Впрочем, ваша плата будет достаточно мизерной. Вернее сказать, вам даже повезло. И крупно.

— В чем же мне так повезло? — я начала закипать и, как всегда, забыла, что в некоторых ситуациях это выглядит не совсем уместно. — В том, что вы говорите таким тоном, каким со мной никто никогда не разговаривал? В том, что навязываете мне обязанности, от которых меня всю жизнь тошнило? В том, что принимаете решения за меня, чего я никогда и никому не позволяла?

— Вы все сказали?

Я кивнула, поскольку обвинительная речь отняла у меня последние силы.

— Вы заблуждаетесь так глубоко, что, право, нет уже никакого смысла вас разубеждать. Оставайтесь при своем мнении, в конце концов, не в том суть. Помните об одном: вы не подписали ни одной бумаги, не дали ни одного обязательства, вы совершенно свободный человек. Всего хорошего, Валентина Васильевна!

От неожиданности я икнула. А Андропов вновь уселся в кресло, взял какую-то газету и углубился в чтение. Поняв, что аудиенция окончена, я встала и медленно, словно загипнотизированная, направилась к двери. Чего я ждала? Выстрела в спину? Резкого окрика и приказа вернуться на место? Или двух здоровенных громил, которые завернули бы мне руки за лопатки и бросили в один из подвалов Лубянки?

Я открыла дверь в сад, когда услышала за спиной негромкое:

— Валентина Васильевна, а купальник у вас есть?

— Что?

— Я спрашиваю, есть ли у вас купальник? — Андропов опять снял очки и с неподдельным интересом смотрел на меня.

— Кажется, есть... А что?

— Очень хорошо. В Буэнос-Айресе сейчас разгар пляжного сезона...

10

Небеса. Авиалайнер компании «Эр Франс»

1 декабря 1977 года

— Мадам чего-то желает?

— А?

Надо мной склонилась смазливая мордашка — не лицо, а сплошной сексуальный призыв. Моего бы сюда интимного друга — он бы...

— Да, водки, если можно.

— Со льдом?

— Да.

— Не угодно ли мадам к водке дольку лимона?

— Мадам просто мечтает о дольке лимона.

— Минуточку...

Я взглянула в иллюминатор, увидела под собой необъятную перину беловато-розовых облаков и вздохнула. Все происходившее в моей жизни после разговора с всесильным хозяином КГБ очень напоминало спектакль народного театра в захолустном райцентре: дрянная пьеса, скверные декорации, отвратная игра актеров, а главное — я сама, неубедительная до тошноты, в роли главной героини. Насквозь фальшивый взгляд моего интимного друга, торжественно сообщившего в присутствии своего заместителя о моей десятидневной командировке в Аргентину, завистливо-понимающие ухмылки сотрудников, явно переоценивавших глубину чувств и административные возможности нашего шефа, крупная сумма денег в виде почтового перевода от издательства «Прогресс» — аванс за сборник театроведческих эссе, который я и не думала писать, уникальная обходительность в ОВИРе, а потом эта встреча в Доме кино...

— Валя, привет!

Я оглянулась и увидела моего школьного товарища Витю Мишина.

— Витяня!.. — я хотела издать еще несколько дежурных возгласов, но осеклась, увидев, как блистательно одет мой бывший одноклассник. В прекрасно сшитом вельветовом костюме цвета соломы, в очень удачно подобранном галстуке, благоухающий на все фойе «Дракаром», Мишин был просто неотразим. — Ты где пропадал, блудный сын Терпсихоры?

В шестом классе Вигянины родители отдали его в балетную школу при Большом театре. До десятого класса он еще появлялся в нашей компании но праздникам, потом я надолго потеряла его из виду, но от друзей слышала, что солистом ГАБТ он так и не стал, танцевать в кордебалете отказался и ушел в таинственный мир театральных администраторов, где и затерялся на долгую дюжину лет. И вот теперь — нате вам, Мишин во всей красе!

— Валюха, я тебя люблю! — Витяня склонился к моей руке. — Ничего не говори, все знаю: я свинья, что не звонил, не появлялся. Но, Валь, я за тобой слежу! Ты ведь моя любимая журналистка. Восхищаюсь, горжусь и так далее.

— А ты как, Витяня?

— Все тип-топ, не дрейфь, подруга школьная! Работаю за границей, в Союзе бываю наездами, как ты сама понимаешь, очень скучаю...

Он перехватил мой взгляд и расхохотался:

— Ну ладно, нечего щуриться! Я действительно работаю за границей и действительно скучаю по дому...

— Мишин, может быть, ты, не дай Бог, дипломат?

— He-а, рылом не вышел. Я педагог. Балетный педагог. Учу детишек в отсталой Швейцарии азам классического балета. Батман, антраша, фуэте, и-и-и раз!

— Здорово! Я рада за тебя.

— Слушай, давай заскочим в какую-нибудь стекляшку, отметим встречу.

— А как же «Крестный отец-2»?

— Да барахло! Идем, я тебе расскажу содержание по дороге...

Мы вышли на заснеженную улицу. Витяня уверенно взял меня под руку и потянул в сторону бликующего, как новогодняя елка, серого «мерседеса».

— Твой?

— Ну не твой же! — самодовольно хмыкнул он и картинно распахнул дверцу: — Прошу, мадемуазель!

Мы забрались в еще не остывшую машину. Внутри пахло дорогой кожей, табаком и каким-то цветочным дезодорантом. Мишин щелкнул клавишей стереомагнитофона, и салон «мерседеса» огласили торжественные звуки равелевского «Болеро».

— Ну, куда поедем? — спросила я, поудобнее устраиваясь на мягком сиденье.

— А не все ли равно? — голос Витяни сразу утратил игривость, стал серьезным и каким-то глухим. — Слушай меня внимательно, Валя, постарайся все понять и не задавай лишних вопросов. Сейчас мы поедем и будем беседовать. Договорились?

И, не дожидаясь ответа, он включил зажигание и мягко тронул машину.

— Посмотри внимательно на эту фотографию, — Витяня достал из кармана канадской дубленки цветной снимок и, не выпуская его, поднес к моим глазам.

— Я ничего не вижу...

— Сейчас... — Мишин нажал какую-то кнопку.

На меня глянуло тонкое интеллигентное лицо

еще не старого человека лет сорока. Нос с небольшой горбинкой, великолепные зубы под аккуратно подстриженными усами. Судя по смугловатому оттенку кожи и какому-то неуловимому шарму белого, в стиле «тропикл», костюма, — латиноамериканец. Запоминающееся лицо с явным лоском образованности.

— Это Хосе Темило Телевано, гражданин Колумбии, профессор факультета западноевропейской литературы университета в Боготе, — монотонно бубнил мой школьный товарищ, не отрывая взгляда от потока машин, мчавшихся с зажженными фарами по обледеневшему проспекту Мира, — тридцать девять лет, родился в Уругвае, автор свыше шестидесяти исследований и монографий ио западноевропейской и латиноамериканской литературе. Известен своими антисоветскими, антикоммунистическими убеждениями. На последних выборах прошел в конгресс и является в настоящее время членом комиссии по иностранным делам и обороне. В Буэнос-Айресе Телевано появится четвертого декабря, на второй день симпозиума. Он выступит с сообщением об экзистенциальных параллелях в творчестве Кортасара и ряда западноевропейских прозаиков — Камю, Сартра и других...