Карпинский - Яков Кумок

Брусницыны. И прелестная Александрин, которую увидел впервые пять лет назад и которая по мере того, как росла, все чаще видела Александра и слышала о нем. О нем рассказывал брат: о его талантливости, врожденном такте, о том, как уважают его профессора, быть может, даже несколько преувеличивая заслуги своего друга в науке, — Феде льстила дружба с ним. С неизменной ласковостью встречала его мать, Татьяна Кирилловна. Александр проводил у Брусницыных все воскресенья и праздники; когда умер Павел Львович, его заботы о семье удвоились: помогал, как мог, оправиться после потери, искал репетиторов для Александрин... В известном смысле, он ее воспитывал — мечта каждого мужчины: воспитать себе невесту... И Александрин — разве она с той самой первой встречи, когда он, поклонившись мама и папа, чуточку дольше, чем положено, задержал на ней взгляд (или ей показалось?), а она, колыхнувшись в реверансе, убежала, прыснув смехом, — разве не считала она в глубине души (ни одного слова еще не было сказано — и, ох как до этого было еще далеко) свою судьбу определившейся, а себя суженой...

Та, которую называли этим милым именем, получила прекрасное образование, владела несколькими языками. Внешностью она походила — можно только удивляться этому обстоятельству, но это так — на Марию Фердинандовну в юности. В этом легко убедиться по фотографиям. Не повлияло ли это сходство на выбор Александра? Надо ли напоминать, что память и сердце его хранили одну ласку — материнскую, и самое прекрасное женское соединено было в его сознании с образом матери — и он невольно искал похожую на нее...

Рыжими чернилами запись в метрической книге о бракосочетавшихся за 1873 год. Все, что нынче осталось от торжества... Подвенечная фата, кадильный дым, снопы света из оконниц, хор... и то первое дуновение вместе, чтобы, как в народе говорится, венчальные свечи разом задувать, чтобы жить вместе и умереть вместе...

«Счет браков 51. Ноябрь девятого.

Служащий в Горном институте адъюнктом горный инженер, коллежский асессор Александр Петрович Карпинский 5-й православного исповедания первым браком.

Дочь умершего адъюнкт-профессора Императорской Академии художеств коллежского советника Павла Львова Брусницына — девица Александра Павлова, православного исповедания.

Лет жениху 27, невесте 18.

Поручители. По жениху: дворянин Долгополов и Лейб-Гвардии Финляндского полка прапорщик Владимир Петрович Деви. По невесте: 2-й Конно-артиллерийской бригады поручик Николай Михайлович Севрин и потомственный дворянин Виктор Васильевич Чепурин».

Кто они, Чепурин, Долгополов, Севрин? Выяснить не удалось. Деви — фамилия, известная в русском горном деле: семья эта дала несколько поколений инженеров. Владимир Петрович пошел, как видно, по военной части... Финляндский полк квартировал неподалеку от Горного института, и офицеры дружили с преподавателями.

Венчались в церкви при Горном институте.

Кокшаров не только исхлопотал единовременное пособие, но и предоставил молодым квартиру при институте, обставленную казенной мебелью.

Минуло всего несколько месяцев, а Александр Петрович уже засобирался в дорогу. Как, поди, и трогательно, и радостно-грустно было от того, что его баулы и сумки укладывают женские руки. Наверное, он мог бы в тот год и не ездить, начальство не препятствовало бы, а, понимающе улыбаясь, разрешило бы провести лето на даче, но ведь он был натуралист, и, кроме дел и утех человеческих, его манил мир камня, неведомый, молчаливый, вечный... Пути его пролегали на сей раз по Волынской губернии. Николай Павлович вскоре занемог, и завершал маршруты Александр Петрович один. В отчете, им написанном и представленном за двумя фамилиями, изложение ведется то от «мы», то от «я», без всяких переходов. «Мы сделали по проселочной дороге экскурсию на северо-западо-запад к деревне Пельче, где ломался песчаник, который очень ценится и идет на подферменный камень под мосты». А немного ниже: «Из Житомира я совершил поездку на север, в страну бывших древлян, в страну Ольги и Игоря, словом — в Овручское Полесье... Ближайшей целью был осмотр розовых кварцитов...» и так далее. Несколько необычное сочетание делового стиля с лирической приподнятостью...

Глава 7

Артинский ярус

С неспешной предназначенностью — как все, что совершалось в жизни этого человека, — наступил момент, когда он снова мог вернуться к прерванным когда-то, точнее, на время терпеливо отложенным, исследованиям геологии Урала. Он знал, что этот момент наступит, готовился к нему, искал встреч с людьми, приезжавшими с Урала, копил научные сведения, оттуда поступающие. И вот он настал. Контракты на изыскательские работы по линиям железных дорог были исполнены, новых Барбот де Марни не заключил, да и положение самого Александра Петровича в институте теперь сильно изменилось — он волен был выбирать себе темы.

Конечно, нисколько он от себя не скрывал, возвращаясь в родные места, что затевает дело неспешное, огромное, многолетнее. Одной экспедицией Урал не покроешь. И десятком тоже. А познание Урала — ключевое для всей геологии и для всей России. Богатства его несметны. Разумеется, никто не мог бы его командировать для изучения недр Урала вообще (хотя сам он перед собою такую тайную цель и поставил) — у него было конкретное задание от Министерства государственных имуществ разведать угленосные слои на восточной окраине Урала. Под начало его передавались две поисковые партии; одну из них возглавил его шурин Ф.П.Брусницын, другую Ф.Ю.Гебауэр, горный инженер. Но быстро и со свойственной ему аккуратностью наладив работу, Карпинский надолго оставляет своих подопечных, совершает далекие и длительные экскурсии.

Мы можем судить о том по его отчетам. «Я имел возможность, — пишет он, — оставлять на некоторое время эти работы во вполне надежных руках и расширять геологические исследования за пределы порученного мне района между реками Нейвой и Синарой. В последующие годы удалось распространить на тех же основаниях геологические исследования на обширную область восточного склона Урала, связав почти неизвестный тогда район с хорошо исследованною областью Южного Урала».

Возобновившиеся уральские маршруты продолжаются пятнадцать лет кряду. Пятнадцать лет каждое лето путешествует он по Уралу: переваливает через кряжи, пробирается через болота, блуждает в лесах. Жизнь поделилась на зимнюю и летнюю: обо половины несхожи. И частенько на каком-нибудь званом обеде (в зимнюю пору) вдруг застывает он, вспомнив о скромной трапезе под звон комаров на берегу озера, у костра, проводник шевелит носком сапога головешки и зовет: «Хлебай, Петрович!» А летом, укрывшись в шалашике, наспех собранном, вдруг припомнит зал консерватории, гаснущие люстры, ту минуту перед началом концерта, когда дирижер еще медлит с выходом, а свет уже погас, темнота, и из оркестра вдруг выкатывается беспорядочно-обрывчатая жалоба валторны... Жизнь раздвоилась и вместе с тем приобрела новую цельность, насыщенную полноту, будто удовлетворилась тайная потребность его натуры в добывании истины трудом, через физические усилия, через непременную и благодетельную усталость...