Горький вкус предательства (СИ) - Янова Екатерина

– Не найдёт, – отрезает Игнат. – То, как ты попала в дом к Марку Адамовичу, это правда?

– Если ты про то, что он нашёл меня в сугробе, то да, – болезненно усмехаюсь. – Иногда я думаю, что лучше бы замёрзла там. Легче бы всем было.

– Не мели ерунду! – обрывает меня.

Я киваю устало. Он прав, конечно, но от этого не намного легче.

– А про твоё положение? Это тоже правда? – смотрит на меня пытливо.

– Тебе Марк Адамович сказал?

– Да.

– Это правда.

– Это ребёнок Никиты?

– А ты в этом тоже сомневаешься? – вскидываю на него гневный взгляд.

– Нет. Я просто уточнил. В целом, всё и так понятно, – садится рядом со мной на кровать. – И что ты думаешь делать? Будешь рожать?

– Ты знаешь, Игнатик, на меня столько всего навалилось, что времени подумать у меня не было. Но аборт… нет. Я хочу этого ребёнка. У меня ведь никого, по сути, не осталось, понимаешь. Я хочу, чтобы он, – кладу руку на живот, – у меня был.

– Я тебя понял. А Никита – конченый идиот. Уверен, скоро до него дойдет, как он был не прав.

– Только это уже ничего не изменит…

Глава 8.

Никита.

Серые дни продолжают медленно тянуться. Я не помню точно, какое сегодня число, какой день недели. Я монотонно продолжаю себя уничтожать сигаретами, алкоголем и шлюхами…

После визита друга снова всё внутри всколыхнулось. Задела железобетонная уверенность Игната в безгрешности Алисы.

Нет, я его понимаю. Я и сам ещё совсем недавно глотку бы перегрыз за неё любому. И отрезвление было для меня болезненным.

Во-первых, она ни разу ко мне не пришла, пока я сидел за решёткой. Сначала понятно, ко мне никого не пускали, да и Алиску, скорее всего, Эвелина посадила под ключ, так я себя успокаивал. Потом узнал, что она свободно передвигалась по городу и встречи со мной ни разу не просила.

Конечно, надежды получить свободу у меня не было, но когда в дело вмешался Туманов – мой совсем непростой сосед по камере, всё приняло совсем другой оборот.

Сергей Туманов стал моим счастливым билетом на свободу. Оказывается, у него были свои счёты и с Эвелиной, и с Волынским. В тюрьму он угодил по их вине, и сценарий липовых обвинений был очень похож на мой.

Сергей, когда узнал кто я, сразу ухватился за идею потопить врагов через меня. И сейчас мы всё ещё упорно над этим работаем, но теперь уже, чтобы вытащить из тюрьмы Сергея.

А тогда, когда меня все уже фактически списали со счетов, Туманов подключил своих людей и адвокатов. Они добились поблажек, ко мне стали пускать посетителей. У меня даже появился телефон.

Я тут же попытался связаться с Алисой, уже мечтал, что услышу голос моей девочки, успокою её и немного успокоюсь сам.

Но на моё сообщение пришёл сухой ответ: "Не пиши мне больше."

И всё.

Потом сообщения мои не доходили до адресата, а сколько я ни старался до неё дозвониться, слышал всё время только короткие гудки. Такое ощущение, что она сразу отправила меня в чёрный список. Это был первый неприятный звонок.

А потом люди Туманова, которые следили за Волынским, рассказали мне, что готовится его свадьба с моей Алисой. И даже показали фотографии, где Алиса милуется в кафе с этим упырём, а потом они едут к нему домой. И видео, как он заводит Алису к себе в дом, обнимая за талию, что-то шепча ей на ухо. А она совсем не сопротивляется, улыбается ему ласково.

Вот тут нервы мои уже сдали. Но я ещё на что-то надеялся. Был уверен, что девочку мою заставили, запугали. Я метался как раненый зверь в камере, быковал, требовал, чтобы меня выпустили. Охрана не один раз успокаивала меня дубинками, а потом отправляла в ледяной карцер. Если бы не Серёга, меня там точно бы порешили.

Но добили меня не они, а моя нежная девочка. Правда, перед этим меня навестил Волынский собственной персоной. Снизошёл до такого ничтожества.

Как он объяснил цель своего визита – он выполнял просьбу своей невесты, которая переживает, оказывается, что у нас с ней остались незаконченные отношения, а сама боится посмотреть мне в глаза.

– Ты же понимаешь, – увещевал Волынский. – Она всего лишь девочка, ещё не совсем взрослая, знает твой крутой нрав. Она хотела сама прийти, но я ей не позволил. Она теперь моя, понимаешь?

Смотрит на меня с усмешкой. А я только зубы сжимаю и смотрю на урода через красную пелену бешенства.

Руки мои в наручниках, но я справляюсь и так. Бросаюсь на упыря, разбиваю ему нос головой. Тут же влетают два охранника, месят меня дубинками, сапогами, закрывают в клетку, пристёгивают наручниками к решётке.

Уходят, а вот Волынский не торопится. Утирая разбитое лицо, медленно подходит ко мне, мерзко ухмыляясь.

– Горячая девочка, я тебя понимаю. Такой темперамент, такая невинность, но при этом смелость. Да?

Смотрит с вызовом, понимая, что теперь я его точно не достану. Протягивает свой телефон с включённым экраном.

Вижу окно мессенджера, и их переписку.

Аватарка Алисы. Её я ни с кем другим не спутаю.

Там она посылает воздушный поцелуй. Сука! Мне посылает. Это я сделал ту фотку. Но все мысли гаснут, когда Волынский открывает отправленные ею фото.

В голове шумит, глаза опять наливаются красным. Знаю эту её моду, мне тоже раньше отправляла такие провокационные фото. Её точёный профиль, голые плечи, съезжающее полотенце, едва прикрывающее тело.

И ещё несколько, где Алиска такая тёплая, домашняя, в маечке и трусиках.

– Не переживай ты так, Никита. Найдёшь себе ещё сотню таких Алис, – издевается урод. – Радуйся, ты ведь и так сорвал этот невинный цветочек первым.

– Сука! – пытаюсь вырвать руки из наручников, но бесполезно. Только сдираю кожу на запястьях. Боли не чувствую, внутри горит сильнее.

– Да успокойся. Я тебе даже благодарен, – продолжает глумиться Волынский. – Ты многому научился девочку в постели. Я оценил. Я знаю, – переходит на шёпот. – Она любит сверху. У неё богическая фигура, грудь, талия. М-м-м!

Зажмуриваюсь. В голове невольно вспыхивают горячие кадры, от которых сейчас мне просто хочется сдохнуть. Да, Алиса любила сверху. Всегда укладывала меня на лопатки и становилась в такие моменты просто охрененно раскованной, несдержанной, моей.

Чёрт… Уже не моей? Как так, малышка? Как ты могла?

А Волынский снова водит пальцем по экрану, загоняя мне иголки под ногти дальше.

– Вот, покажу тебе ещё кипяточку. Чтобы было, о чём в камере вспомнить.

Поворачивает телефон. Передо мной фото обнажённой Алисы в душе. И сегодняшняя дата на фото.

– Да, поработал я сегодня фотографом, – усмехается. – Ну, всю коллекцию показывать не буду. Это самое скромное фото, девочка огонь просто.

Достаёт из кармана кружевное бельё, крутит в руках, добивает меня окончательно.

Знаю я эти трусики. Это ведь я покупал…

Встаёт такой яркий, убийственный кадр.

Мы с Алисой несёмся по торговому центру. Она убегает от меня. В руках у неё тающее мороженое.

Догоняю, ловлю её.

– Ай, Никита, я вся измазалась, – подхватываю её за талию, слизываю сладкое мороженое с ещё более сладких губ, млею, как последний идиот.

– М-м-м, охрененно вкусно.

Мы доедаем вместе остатки мороженого, а потом я вталкиваю её в бутик нижнего белья.

– Ой, а мы что здесь делаем? – распахивает глаза, щёки её заливает румянец смущения.

– Мы доводим до совершенства мою богическую девочку, – шепчу ей на ушко.

– Это какую, – прищуривается.

– Пойдём в примерочную, я её тебе покажу.

Сжимаю зубы, чтобы не заорать и не сорваться.

– Всё у тебя? – цежу, с ненавистью глядя на Волынского.

– У меня всё. Надеюсь, мы друг друга поняли. Алисе я передам, как ты был расстроен, но это уже ничего не изменит.

Уходит, а я остаюсь совершенно разбитым. Сейчас мне кажется, что сердце моё вытащили из груди, измазали самой гадкой грязью и вставили обратно. Алиса, неужели это всё правда?

Не верю, всё равно не верю!

И я хватался за призрачную надежду ещё сутки. Мне нужна была какая-то точка лично от неё. Даже если всё, что мне сказали и показали, правда, не могла она вот так трусливо остаться в стороне.