Старый дом - Екатерина Михеева

Больницу Лина нашла без всякого труда, но в палату к Андрею ее не пустили. Был сончас.

— Тогда разрешите пройти мне к лечащему врачу, — попросила она дежурную сестру и пояснила: — Я из Астрахани.

— Ну так бы и сказали сразу, — сестра проводила ее в ординаторскую.

— Это хорошо, что вы приехали, — приветливо встретил Лину Бушуев. Он коротко рассказал ей о течении болезни Андрея и, встав из-за стола, предложил: — Идемте, я вас к нему провожу.

Лина радостно встрепенулась, но во всей ее небольшой фигурке и заблестевших вдруг глазах было столько трогательной детской беспомощности и смущения, что Бушуев тепло улыбнулся и ласково ее ободрил: — Ну, ну! Держитесь крепче. Вы ему очень, очень нужны.

— Я это понимаю, — еще больше смутилась Лина, смахивая набежавшую слезинку и проникаясь доверием к этому доброму седеющему человеку. — Но мне тоже трудно, очень трудно. Я даже не знаю, как держать себя с ним при встрече, что ему сказать.

— Да не думайте вы об этом! — серые умные глаза врача затеплились искренним участием и симпатией. — Слова сами найдутся.

…Дойдя до палаты, Лина остановилась в дверях, тоненькая, бледная, в длинном не по росту халате, и не узнавала Андрея в этом изможденном человеке, что лежал на кровати у окна и встречал ее растерянным, страдающим и в то же время счастливым взглядом.

— Как ты изменился! — Она тихонько присела на краешек стула, по-прежнему не зная, что же еще сказать Андрею.

Он схватил ее тонкие горячие ладони и прижал к своим щекам.

— Лина, Линочка… — задыхаясь от радости, повторял он. — Неужели это ты, Линочка? Я должен многое тебе объяснить!

— Лежи, лежи! — испуганно остановила его девушка. — Потом, потом все объяснишь. Только скорее поправляйся.

И для Андрея это стало самым важным.

…На следующий день, когда Ольга принесла в палату лекарство, Андрей как бы между прочим поинтересовался:

— Кто же это в Астрахань написать догадался? Адрес-то где взяли?

— Таисия, кто же больше-то, — вздохнула Ольга, поправляя ему подушки.

Ее ответ и удивил и обрадовал Андрея. Он никак не ожидал со стороны Таисии такого великодушного, благородного поступка. Значит, Таисия сама все за него решила. И раздражение его против этой женщины вмиг исчезло, уступив место уважению и искренней благодарности.

Весь день Андрей был задумчив. Он видел перед собой Таисию, сильную, красивую, но думал о ней уже спокойно, как о родном, близком человеке. Ему было жаль ее, он хотел от всего сердца, чтобы она была счастлива. И кто знает, может быть, даже сожалел в душе, что он-то дать этого счастья ей не смог, и чувствовал себя виноватым перед ней. Ведь как-никак, а он все-таки тоже был увлечен ею, и ее любовь, вероятно, на всю жизнь оставит в его сердце глубокий, неизгладимый след. Ему теперь хотелось повидаться с Таисией, сказать ей что-нибудь особенно хорошее, теплое, чтоб хоть чем-нибудь смягчить эту свою вину перед ней. Однако Таисия не приходила. Она не приходила и в последующие дни. Боялась, что не выдержит характера и, встретив Лину, наговорит этой девчонке бог знает чего. Таисия даже заранее попросила Ольгу, если Лина приедет, приютить ее пока у себя, что та с удовольствием и сделала.

Однажды во время дежурства Ольги Андрей спросил:

— Что же это Тася не стала ко мне приходить? Как хоть она там живет?

— Тяжело ей, вот и не стала. На родину ехать собирается, как ты поправишься.

— А дом-то как же? — искренне огорчился Андрей, приподнимаясь на локтях. — Мне он ни к чему, а она в него всю свою жизнь вложила.

Но Таисия наотрез отказалась принять теперь от Андрея такой щедрый подарок.

— Мне его дом сейчас тоже без надобности. Пускай лучше продаст, а на вырученные деньги выучится как следует.

Она сильно постарела, подурнела за последний месяц. Возле рта и бровей у нее появились светло-коричневые пятна, первые вестники ее положения, у глаз и носа обозначились резкие глубокие морщинки. Таисии сейчас можно было дать гораздо больше лет, но это ее не трогало. После отъезда Лины, которой работа и учеба не позволяли задержаться надолго в Еланске, она по-прежнему продолжала бегать по несколько раз в день в больницу, носила Андрею передачи, но больше никогда не упрашивала Ольгу о свидании с ним. Видеть его после всего случившегося ей было невыносимо тяжело. К тому же она теперь всячески скрывала от Андрея свое положение. Ребенок это только ее радость, и Андрей ничего не должен знать. Зачем все начинать сначала?

Таисия мечтала об одном, чтоб Андрей поскорее встал на ноги, и ей с чистой совестью можно было бы уехать из Еланска. Остаться здесь и принять дом Андрея, это значило постоянно мучиться тяжелыми воспоминаниями, а она этого не хотела. Таисия еще не знала, как сложится в дальнейшем ее жизнь, но зато твердо знала, что счастье совсем не в том, в чем искала она его всю жизнь. И когда Андрею наконец разрешили ходить с костылями по палате, она засобиралась в путь-дорогу: скрывать свое положение становилось с каждым днем труднее.

Таисия взяла с собой и продала лишь те вещи, что принадлежали лично ей, остальные, более ценные, перенесла к Ольге. Ей же она отдала и ключи от дома, окна которого плотно закрыла голубыми ставнями, заперев их изнутри на болты.

Ольга, от которой Таисия тоже скрывала свою беременность, сама все прекрасно видела и пробовала уговорить ее остаться.

— Ну куда ты поедешь, сама подумай? Не хочешь на Базарной жить, со мной оставайся. Светка еще когда из института вернется. Места много, всем хватит. А там к кому приедешь? Ни кола, ни двора. Хоть бы письмо сначала написала, узнала бы все толком.

Но Таисия не соглашалась.

— Сказала поеду — значит, поеду. Не к чему мне здесь оставаться. Работу себе в любом месте найду.

— Это верно, — согласилась Ольга и грустно спросила: — С Андреем-то простишься? Спрашивал он о тебе.

— Не терзай ты меня попусту! — заплакала Таисия. — Простилась я с ним, давно простилась. Но вот о чем просить тебя хочу. Помоги ему тут с домом разделаться. Молод, глуп еще, за бесценок отдаст. И Жука к себе пока возьми. Андрей сам его куда-нибудь пристроит.

…Поезд на Москву отходил под вечер. Провожать Таисию на станцию пришли почти все работницы швейной мастерской. Даже сама заведующая. Жаль ей было отпускать лучшую швею. Уж больше всех ценили ее клиенты.

Таисию снабдили на дорогу яблоками, конфетами и всякой снедью.

— Куда же мне все, девочки? — Она стояла возле вагона рядом с Ольгой, грустная, притихшая, и улыбалась сквозь слезы. — За год не съесть!

— Ничего, съешь. В дороге всегда есть хочется, — шумели вокруг. — Пиши. А плохо тебе там будет, приезжай обратно. Тебя-то уж примем!

— А это на память, чтоб помнила нас, — сказала одна из девушек, протягивая ей большой сверток.

Таисия молча кивнула, боясь расплакаться, и начала прощаться со всеми по очереди. Когда она подошла к Ольге, та по-матерински обняла ее и крепко поцеловала.

— Счастливого пути. Час добрый. Если будет трудно, знай, что у тебя тут есть друзья. Они в беде не оставят.

— Андрея береги, — шепнула ей на ухо Таисия и вошла в вагон.

Ее душили слезы. Остановившись у свободного окна, она жадно ловила взглядом прощальные приветы. Раньше как-то она и не замечала, что у нее так много друзей. Невыносимая тоска вдруг охватила все ее существо. «Куда я еду и зачем? — подумала она. — Может быть, выйти, вернуться, пока не поздно?»

Состав лязгнул сцеплениями и медленно пополз вдоль перрона. Ольга бежала рядом с вагоном и что-то говорила, усиленно жестикулируя руками. Таисия не могла разобрать ее слов и сама кричала ей в стекло:

— Береги, береги Андрея!

А колеса стучали все чаще и чаще. Вот белый платочек в руке Ольги мелькнул еще раз и исчез в толпе провожающих. Мимо окна проплыла водокачка, за ней пакгаузы, и Таисия увидела перед собой, как на ладони, весь город, разделенный грязно-белой лентой реки на две части: на старый и новый Еланск. Вдоль правого берега от самого вокзала вплоть до лесокомбината тянулись ровные кварталы светлых многоэтажных жилых зданий, в окнах которых играли лучи заходящего мартовского солнца. И дома эти от того казались необыкновенно красивыми, просторными, сказочными дворцами. Они подошли к самому берегу и, перешагнув через реку, уже начали теснить старые приземистые домишки, потемневшие от времени и, точно серые грузди, прижавшиеся к самой земле вдоль левого берега.

«Скоро и эти все снесут», — подумала Таисия, стараясь отыскать взглядом среди них и тот старый дом, где пережила она столько горя и счастья… Но дома не было видно из-за соседних крыш, и Таисии от того стало легче. Она отошла от окна и, сев на свое место, впервые почувствовала, как под сердцем чуть слышно шевельнулся ребенок, ее ребенок. Робко, осторожно, но он уже заявлял о себе.