Чёртово дерево - Ежи Косински

Но я трепещу от страха перед тем, какой выбор сделает Кэйрин. Я не знаю, на каком месте стою в ее списке приоритетов. Важнее ли я, чем отношения с Сьюзен, чем ее работа, ее деловые поездки, ее светская жизнь, ее групповая терапия? Кэйрин готова слетать на день в Мексику для того, чтобы взять интервью у знаменитой балерины и опубликовать его в журнале. Полетела бы она в Мексику, чтобы встретиться со мной?

Нежелание Кэйрин поверить в себя и есть то, что воздвигло между нами непреодолимую преграду. Она не хочет признать, что все зависит только от нас самих, что ни судьба, ни время, ни прошлое, ни деньги не властны над нами. Как-то раз я шутливо обронил: «Красивые женщины сами устанавливают законы». Кэйрин посмотрела на меня и злобно выпалила: «Нет, это богатые мужики сами устанавливают законы!» Возможно. Но мы оба слишком долго сами устанавливали законы. И если по этим законам мы проиграем, то винить придется только себя. Может быть, Кэйрин потому и не верит в себя, что боится, как бы я тоже не поверил в себя, не уехал бы снова из Америки, лишив ее той уверенности, которую она чувствует сейчас, закрытая с обеих сторон мной и Сьюзен. Еще она боится, что со мной уедут и мои деньги. А может, напротив, она боится потерять рядом со мной свою независимость. Она как-то сказала мне, что ей нужны непродолжительные отношения, которые не оставляют по себе осадка. Такие отношения создают иллюзию, что время стоит на месте, что конец одной любви означает всего лишь начало следующей, что замкнутый цикл непредсказуемых событий и неуправляемых эмоций никогда не будет разорван и она всегда может рассчитывать на новое приключение. Для Кэйрин каждый миг ее свободы — это победа над матерью и женой в себе: она никогда не хотела бы опуститься до этих скучных ролей. Для меня каждый миг — это потеря. Время для меня бесценно, но я не в силах объяснить это Кэйрин. И поэтому я начинаю скрываться от нее.

Я пригласил сегодня на ланч Энтони, лакея моего отца. Он очень старый и вот-вот умрет. Я не хочу упустить возможность узнать об отце чуть-чуть больше.

За ланчем Энтони рассказал мне, почему мой отец уволил его после двадцати лет службы. Чтобы продемонстрировать свою веру в американскую промышленность, мой отец брился одним и тем же лезвием американского производства семь раз в неделю. В обязанности Энтони входило ухаживать за бритвенными принадлежностями моего отца. Долгие годы он давал ему одно и то же лезвие в течение недели. Однако как-то раз моя мать пожаловалась Энтони, что в конце недели ее муж выбрит хуже, чем в начале. После этого Энтони стал тайком от отца вставлять в бритву новое лезвие каждые два дня. И однажды утром мой отец сказал: «Позавчера я брился лезвием с небольшим дефектом справа. Несмотря на это, лезвие было отличным и могло послужить мне до конца недели. Где оно?» «Я поменял лезвие, мистер Уэйлин», — ответил Энтони. «Зачем?» — спросил отец. «Я подумал, что вам нужно новое». «Нет, не нужно, — сказал отец. — Принеси старое».

Тогда Энтони признался, что выбросил его и что он менял лезвия каждые два дня. Мой отец посмотрел на него и спокойно сказал: «Если таково твое мнение об американской стали, Энтони, то ты не можешь больше работать у меня, потому что не кто иной, как я, несет ответственность за качество этой стали. Секретарь подготовит расчет, а шофер отвезет тебя на вокзал». После этого он вернулся к прерванному бритью и не сказал ни одного слова человеку, который прослужил ему двадцать лет как верный пес.

Энтони также рассказал мне, что, когда мой отец узнал, что «Дженерал моторс» собралась начать производство автомобиля «корвет» с корпусом из стеклопластика, он созвал экстренное собрание правления Компании. На нем он заявил, что судьба миллионов американцев зависит от стали, а не от стеклопластика и что Компания должна немедленно прекратить всякие отношения с «Дженерал моторс». Через несколько лет «Студебекер» объявил о разработке модели «аванти», также с корпусом из стеклопластика. Отец назвал это решение попыткой шантажа, разорвал все деловые связи Компании со «Студебекером» и поклялся, что тот дорого заплатит за ущерб, нанесенный стальной промышленности. По словам Энтони, «Студебекер» вскоре столкнулся с серьезными финансовыми трудностями. Наконец, оказавшись перед угрозой банкротства, эта компания полностью свернула производство автомобилей в Соединенных Штатах.

— Уже решил, чем будешь заниматься, Джонатан? — спросил меня Энтони. — По-моему, бизнес тебя не интересует. Ты еще так молод — жаль, если потратишь лучшие годы на безделье или, хуже того, на дурные дела. Спортом увлекаешься? Твой отец неплохо играл в гольф, отлично плавал, и всему этому он научился сам. А ты можешь позволить себе услуги лучших тренеров, так что перед тобой открыты большие возможности.

Я сказал сегодня Кэйрин, что она не способна к полному самовыражению. Сексуальный аспект жизни начисто отсутствует в ее интервью, стихах и даже в ее работах для модельного агентства. Она согласилась, сказав при этом, что боится показать свое истинное «я». Я предложил ей писать от третьего лица, проецируя свои чувства на выдуманного героя. Ей это никогда не приходило в голову. Она сказала, что всегда была уверена: все, кто читает то, что она пишет, будут критиковать ее со своей собственной колокольни — подобно тому, как я критикую ее отношения с Сьюзен и с другими мужчинами. Она еще сказала, что из-за меня окончательно уверилась в том, что ее страхи небезосновательны.

За ланчем Энтони назвал мой образ жизни в Нью-Йорке еще одной попыткой бегства. Мне не понравилось его замечание, и я, сменив тему, принялся рассказывать о моих путешествиях, о том, как многому я научился во время странствий. Я говорил так, словно пытался оправдать прожитую мной жизнь. На это он сказал, что мне просто очень повезло, что я родился свободным (он, конечно, имел в виду — богатым). Я попытался объяснить ему, что та свобода, о которой я всегда мечтал, не имеет ничего общего с возможностью много путешествовать или откупаться деньгами от ответственности. Это прежде всего жизнь без страха, жизнь, в которой нет необходимости презирать себя, скрывать под маской свое «я» и подделываться в эмоциональном плане к другим людям, чтобы заслужить от них похвалу. Я понял, что ему все это неинтересно. Он снова принялся критиковать меня, и я разозлился. Когда он сказал мне, что я очень похож на моего отца, я чуть не хлопнул дверью. Но тут я понял, что Энтони вовсе не пытался учить меня жить. Он просто цинично и наивно высказывал то, что думал. Я начал рассказывать про мои отношения с европейскими женщинами и задавать ему при этом откровенные вопросы о его половой жизни. Я рассказывал ему все более и более пикантные истории. Вначале он смеялся вместе со мной, но потом, когда в моих рассказах начали все чаще встречаться непристойные и окрашенные насилием эпизоды, он заерзал на стуле и притих, потрясенный тем, что в жизни возможны такие невероятные ситуации. Я продолжал, пока не понял, что Энтони уже никогда больше не отважится рассуждать о моей жизни.

Кэйрин с восторгом говорит об Амстердаме. Она утверждает, что Амстердам — самый цивилизованный город в мире: иностранцу в нем легко и просто, все говорят по-английски, можно отдыхать и ни о чем не заботиться. Видимо, таково же и ее отношение к Сьюзен: Сьюзен — привычная, удобная, ничего не просит, поэтому с ней Кэйрин может расслабиться и вести себя естественно. Они угадывают желания друг друга, даже когда такие желания появляются в самое неподходящее время. После того как мы однажды провели вместе целую неделю, Кэйрин спросила, возможна ли, по моему мнению, любовь без душевной щедрости. К этому времени наше противостояние стало чудовищным, и я знал, что попытка сделать первым шаг навстречу только усугубит ситуацию. Даже тогда она уже боялась, что я заставлю ее расстаться с Сьюзен. Я же так и не стал этого требовать в надежде на то, что смогу смириться с ее влиянием на Кэйрин, не впадая в ревность.

В полночь я позвонил в книжный магазин и заказал у них с доставкой на дом двадцать пять книг американской поэзии и двадцать пять — переводной, на их выбор. Через час заказ принесли мне прямо в номер. Этот город похож на сон; здесь можно достать все что угодно в любое время дня и ночи. Вскоре позвонила Кэйрин и сказала, что плохо себя чувствует. А может быть, она сказала, что у нее депрессия, так как Сьюзен только что уехала в Калифорнию. Вместо того чтобы пригласить Кэйрин к себе или отправиться к ней, я предложил ей прочесть по телефону по стихотворению из каждой из пятидесяти книг. Я еще не успел закончить первое, как она повесила трубку.