Ветры границы - Валентина Яковлевна Голанд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он стоял перед ней высокий, красивый, с вьющимися волосами цвета спелой ржи и внимательно смотрел ей в глаза. И она не выдержала этого взгляда, смущенно отвернулась. «Вот какая жена мне нужна», — думал Шкред, когда взволнованная девушка выпорхнула из комнаты.
А назавтра повторилось прежнее. Степан Федорович видел, как боится девушка его взгляда, как застенчиво краснеет при виде его, как светятся ее глаза глубоким, идущим изнутри светом.
…Вскоре семейство Шкредов во главе с новой мамой Маней двинулось в Казахстан.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
т солнечного города, пахнущего яблоками, вертолетом они летели до Панфилова — незнакомого пока еще никому из них места, привлекающего разве что своим названием: «Панфилов». «Двадцать восемь панфиловцев», «Велика Россия, а отступать некуда, за нами Москва»… Эти слова каким-то образом связывались в сознании Маши с новым местом назначения мужа. Может, здесь жил знаменитый герой обороны Москвы, в Великую Отечественную войну формировал дивизию, которая потом героически отстаивала подступы к столице, но как бы там ни было, она с интересом ждала знакомств с этим городом.Внизу были пески. Бескрайнее море солончаков. Вот они лежат под крылом вертолета, застывшие серо-желтые волны. Кое-где эти волны сменяются легкой рябью, будто совсем недавно здесь было море и ушло, оставив песчаную отмель. Огромная пустая равнина с бородавками саксаула навевала уныние, и Маша старалась чаще смотреть не в иллюминатор, а на Степана или на детишек. Она была переполнена чувством любви к этому, недавно еще неизвестному ей человеку, которого теперь принимает всем своим существом и которого все называют непривычным ей пока словом «муж». Ей казалось: так же, как и его, она успела полюбить и детей, которых тоже воспринимала как часть его самого. У Светланы — его волосы, его характер, у Алеши — глаза и овал лица. А маленькая Надюша, неизвестно на кого похожая, доверчиво лежащая у нее на руках, была словно их общим ребенком, еще более связывающим, скрепляющим их союз.
Степан внешне был спокоен, время от времени поглядывал на Машу, подбадривал ее взглядом; он понимал, что творится в ее душе: для нее начинается не только новая жизнь, связанная с многочисленными заботами и хлопотами о детях, о муже, для нее начинается и новый этап жизни: теперь она — жена пограничника и должна стать ему верным товарищем и другом, а если надо, и боевым соратником.
«Никогда она не оставит его и не предаст, — говорил ему ее взгляд. — Разве можно предать такого — редкой красоты и ума человека? Для нее — лучшего и не надо. Да разве существует на свете кто-то лучше Степана? Рядом с ним она чувствует себя спокойно и уверенно. С ним ей ничего не страшно».
Панфилов оказался тихим провинциальным городком с фруктовыми садами и широкими улицами, на которых всегда можно увидеть играющих детей.
Город закладывали казаки, поэтому и ширина улиц такая, чтобы по ним мог пройти эскадрон кавалеристов. Уже после Великой Отечественной войны улицы с двух сторон обсадили тополями, и когда деревья цветут, витает над городом облако тополиного пуха.
Шкреды переночевали в гостинице. А наутро выехали на заставу.
Дорога на заставу шла мимо солончаковых и поливных земель, мимо небольших поселков и бледно-сиреневых садов: цвели абрикосы.
Был полдень, солнце палило с такой щедростью, что даже в «газике» было душно, кожаные сидения нагрелись, ни к чему железному не притронуться: жжет, кажется, «газик» пылает без огня. Ребята разомлели, и Маша то и дело вытирала их лица.
Надюша уснула на руках Степана, сидевшего впереди, русые волосы ее слиплись на лбу, а ветер, дувший из открытых окон машины, не освежал и не радовал. Хотелось скорее очутиться дома, за закрытыми ставнями, в холодке.
«Газик» свернул влево, не доезжая до села, и покатил к железным воротам с красными звездочками на брусьях. Часовой отдал Степану Федоровичу честь и пропустил машину.
Их встречал молодцеватый, отчаянно смуглый лейтенант с белозубой улыбкой. Он был строен и отличался той особой воинской выправкой, которую всегда воспитывал в себе и в подчиненных Шкред и которая ему всегда приходилась по душе.
— Малов, — представился лейтенант, на секунду задержав правую руку у виска, — замполит заставы.
Шкред поздоровался с ним, и они вместе с шофером помогли выгрузиться из машины всей семье.
Пока дети были в канцелярии под присмотром дежурного, Малов показал Шкреду их будущее жилье — двухкомнатную квартиру с отдельной кухней и ванной. Зимой квартира подогревалась от труб, проведенных с заставы. Они тянулись сверху, смотрелись грубовато, некрасиво, но Шкреду с теплотой подумалось: «Одной системой сосудов соединены мы с границей, со всем бытом, с атмосферой напряжения и строгой подтянутости. Лиши нас этого, и жизнь потускнеет, потеряет свое предназначение, что ли…»
Вот приехал он сюда, оставив свою лучшую в отряде заставу, чтобы, засучив рукава, начинать все сначала: подразделение это не блистало успехами вот уже несколько лет.
Назначение это никаких особых преимуществ ему не давало ни в моральном, ни в материальном отношении: был начальником на одной заставе, стал начальником на другой — обыкновенное перемещение.
Он готов был к любым трудностям, к любому напряжению — его не испугаешь, работать он умеет. Но надо всегда знать, с чего начинать? Где главное звено, ухватившись за которое можно вытянуть всю службу, боевую и политическую подготовку?
Новая застава — все равно что новая жизнь. Да они с Машей, по-существу, и начинают ее, новую-то жизнь. Как сложатся отношения ее с детьми? Как у него получится с солдатами?
Прежде всего, его заботили, конечно, дела служебные.
А начинать пришлось совсем с другого.
Не успел он войти в канцелярию — тревожный звонок. С границы сообщили:
— Перевернулась колхозная машина с людьми.
Пришлось срочно действовать.
— Лейтенант, машину. Солдат! — скомандовал он.
Сам позвонил председателю колхоза: «Готовьтесь помочь!» В район! «Вышлите «скорую помощь»!» Сел в машину, приказав шоферу:
— В горы.
Тот понял все без объяснений.
Пока мчались вверх-вниз, круто виражируя на поворотах, Степан Федорович молчал. Еще издали увидели они перевернутый
