Сволочи - Владимир Кунин

Не оставляя никаких сомнений в происходящем, ритмично скрипит Машина солдатская койка, слышится хриплое мужское дыхание, тихие Машины стоны...

И тут же испуганный, прерывающийся Машин голос:

— Тише... Умоляю тебя, тише!.. Антошенька, любименький мой...

...И наконец бурное завершение!..

Вспыхивает спичка, слегка освещая мокрое, счастливое лицо Антона Вишневецкого, закрытые глаза Маши...

Жадная затяжка папиросой, и голос Антона шепотом:

— Почему «тише»?.. Чего ты боишься?

— Стенки здесь как папиросная бумага!.. А я забыла тебе сказать — у меня там на стационаре старшина хозвзвода. Я его сегодня только прооперировала...

— Ну ты гигант, Машка!.. А почему в госпиталь не отправила?

— Некогда было. Три дня, мудак, ходил с болью в правом боку, и доходился... Аппендикс лопнул, и... Его Величество — Перетонит! Мне и пришлось самой... Пойду проведаю. Он сейчас в очень тяжелом состоянии...

В лунном свете угадывалась голая Маша, встающая с постели и надевающая на себя белый медицинский халат. Застегнулась, приоткрыла соседнюю дверь, зажгла там свет...

Маленькая, выгороженная палата. Две койки. На одной, отвернув голову к стене, на спине лежит прооперированный старшина.

— Ну как, старшина? — спросила растрепанная Маша в халате на голое тело.

Старшина покосился на нее, отвел глаза, хрипло пробормотал:

— Нормально, товарищ капитан...

Тут Маша и сама увидела, что у старшины все, действительно, очень НОРМАЛЬНО: тонкое солдатское одеяло в районе живота старшины вздыбливалось, как палатка в чистом поле!

Маша тихонько прыснула, откашлялась, уверенно сказала:

— Теперь я за тебя спокойна — выживешь!

...Маша и Антон Вишневецкие стояли у «виллиса».

— Если бы ты знал, как мне осточертели эти горы!.. — всхлипнула Маша.

— Потерпи еще пару месяцев... Уйдут мои группы на задания, вернемся, к нашему Валюшке на кладбище будем ездить... Оградку сделаем, на могилке цветочки посадим... — И Вишневецкий нежно поцеловал заплаканные глаза Маши.

НОЧЬ. УЗКАЯ ГОРНАЯ ДОРОГА К ДИВЕРСИОННОЙ ШКОЛЕ

Медленно ползет «виллис» Вишневецкого вверх... Надрывно стонет двигатель. Узкие щелочки света сквозь защитные бленды фар еле-еле высвечивают шлагбаум.

— Стоять!!! Документы!..

Один фонарь упирается в лицо Вишневецкого, затем в раскрытое удостоверение.

— До свидания, товарищ полковник! — Шлагбаум поднимается.

— Привет... — говорит Вишневецкий.

...Изнемогая от напряжения, маленький «виллис» ползет вверх...

НОЧЬ В ДИВЕРСИОННОЙ ШКОЛЕ...

На территории школы три тусклые лампочки. Над оружейно-вещевым складом, у штабного домика и у входа в кочегарку, где негромко постукивает дизельный двигатель, дающий электричество...

Мертвым сном спят в своих палатках измученные, усталые пацаны и их тренеры и преподаватели всех видов убийств...

Если же постараться не видеть рваные ножевые шрамы бывших смертельных драк и хвастливые, неумелые, пошлые татуировки на неокрепших мальчишечьих телах, а только заглянуть в их детские изможденные лица — можно подумать, что это спят симпатяги-школьники старшего отряда пионерского лагеря...

Но в торцах палаток, в специальных сушилках, просыхает их камуфляжное горное обмундирование...

Но у каждого спящего тренера или инструктора на тоненькой цепочке с браслетом на руке — пистолет — под головой или изголовьем спального мешка...

Спит школа горноальпийских малолетних диверсантов-смертников.

И только один пацан лежит без сна в своем спальном мешке, с открытыми глазами, полными слез...

Это Митька Калуга — пацан, у которого на восхождении был просто замечательный пульс — всего «сто шестьдесят».

Лежит Калуга, уперся влажными зрачками в байковый потолок утепленной палатки, и слезы медленно стекают к вискам, исчезая в давно не стриженных белесых волосах...

Но вот зажмурился Калуга, стряхнул слезы, судорожно вздохнул и достал из-под спального мешка мятый листок из ученической тетрадки в косую линеечку и огрызок карандаша...

ОЧЕНЬ РАННЕЕ УТРО. СПОРТГОРОДОК ДИВЕРСИОННОЙ ШКОЛЫ

Ранним утром в горах очень холодно...

Труп Митьки Калуги в одном нижнем белье с обмоченными кальсонами тихо раскачивался под пятиметровой спортивной конструкцией, как раз между отполированным шестом и веревочной лестницей.

А вокруг, молча, стуча зубами от холода, стояли полуголые пацаны и инструкторы в одних штанах и ботинках.

Выбежали из своих палаток на утреннюю зарядку, увидели висящего бело-серого Митьку Калугу, да так и застыли вокруг него, обхватив себя руками, чтобы унять дрожь от ужаса и холода...

Только доктор приблизился к трупу Калуги.

— Когда это он, как вы думаете? — спросил Вишневецкий.

Доктор пощупал мертвую ногу Калуги:

— Окоченел уже... Часа четыре тому назад.

— Что у него в руке?

Доктор с трудом разжал неживые пальцы Калуги, вытащил мятый тетрадный лист в косую линеечку, расправил, прочитал вслух:

— «А пошли вы все...» — Запнулся и посмотрел на Вишневецкого.

— Читайте дальше, доктор! — неумолимо приказал Вишневецкий. — Всем полезно послушать.

Доктор снова заглянул в листок, растерянно произнес:

— А дальше читать нечего — тут на всю страницу сплошной мат...

ШТАБ ДИВЕРСИОННОЙ ШКОЛЫ

Вишневецкий стоит у окна — наблюдает за занятиями групп. Тут же сидит радист за своей рацией. Входит доктор:

— Вызывали, Антон Вячеславович?

— Давайте-ка, сактируйте этого пацана. Калуга — что ли?..

— Так точно, Антон Вячеславович, Калуга.

— Возьмите его личное дело, спишите оттуда его подлинную фамилию, имя и отчество, ну и так далее... Постарайтесь потолковее объяснить все с медицинской точки зрения — как, почему, из-за чего. Вам виднее.

— Слушаюсь.

— Что делают?! Что делают, сволочи!.. — вздохнул радист.

— Твое дело — телячье, — сквозь зубы процедил Вишневецкий. — Свяжись с «конторой», вызови транспорт за ним. И не смей их больше «сволочить»! Пока мы с тобой будем здесь в горах отсиживаться, их через пару месяцев всех бросят в мясорубку, чтобы потом никогда о них не вспомнить... А мы с тобой будем следующих детишек учить — как бы им половчее сдохнуть!..

И Вишневецкий снова уставился в окно...

Ах, как не похоже было все, что видел сейчас из штабного окна Вишневецкий, на то, с чего начинались первые занятия по укреплению пресловутой «физической подготовки»...

СПОРТГОРОДОК ДИВЕРСИОННОЙ ШКОЛЫ

...Сейчас полковник Вишневецкий увидел четыре десятка достаточно тренированных малолетних убийц — бесстрашных и беспощадных!

Превосходно владеющих «удавкой» — стальным тросиком в полметра с деревянными ручками, который сзади мгновенно накидывается на шею взрослого и сильного инструктора, а второй мальчишка, как молния, подкатывается инструктору под ноги, и уже вдвоем они «приканчивают» упавшего и полузадушенного здоровенного мужика «ножом» в считанные секунды!..

...А как Тяпа и Маэстро бросают тяжелый нож! Так, что он почти на треть входит в двухдюймовую доску с человеческим силуэтом!..

Но лучше всех управляется с ножом Котька-художник...

Подняв руки вверх — «сдаваясь», он на мгновение опускает одну руку за воротник куртки, и оттуда,| из-за спины, молниеносно вылетает беспощадный клинок!..

У Котьки вообще нож вылетает отовсюду — из высокого горного ботинка при, казалось бы, «случайном» наклоне...

...из рукава, от бедра, из-за пазухи...

И каждый раз настолько точно в цель, что это становится уже похожим на цирковой номер.

А как Котька бросает свою «закидуху» — альпийскую веревку с грузом на конце!.. Не успеваешь моргнуть глазом, как «закидуха» со свистом раскручивается в воздухе, в сотые доли секунды обвивается вокруг ног взрослого, тренированного и дипломированного специалиста по всем видам убийств, и тот падает как подкошенный.

Ноги спеленуты, удар головой или лицом о каменистый грунт... Остальное — «ликвидация» — уже дело отточенной техники двух любых других пацанов!

Очень страшно, когда даже небольшой пацан с ножом в зубах прыгает с пятиметровой высоты скальной стены на «случайно» проходящего внизу тренера или инструктора... Тут уже никакого спасения от этого пацана нет!

...А в тире — короткая очередь, моментальный откат в сторону! И снова короткая очередь... И снова откат.

Падает одна мишень, вторая... Третья даже не шелохнулась!..

— Не целься в голову! Не рискуй, засранец!!! Пока будешь стараться попасть в голову — засекут, как зайчика!.. Нету у тебя еще такого опыта!.. Бей в живот, в грудь — все равно вырубишь!.. И сам цел останешься...

Тяпа и Котька-художник уже отстрелялись. Сидят неподалеку от тира за щитовым бараком — грязные, мокрые, расхристанные... На коленях — «шмайсеры», из-под курток торчат пистолеты.