Души. Сказ 2 - Кристина Владимировна Тарасова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы тоже так думаете?
– Расскажи об этом, – аккуратно подступил мужчина. – Если можешь и если хочешь. Кто твой избранник или избранница?
Ян велел выбирать слова (если вдруг я не удержусь и что-нибудь взболтну), Ян велел выбирать друзей (другом он обозначил себя, иные у него значились в списке «не доверять», несмотря на списки «друзья» и «партнёры» с соответствующими там именами), Ян велел не забывать о наших общих целях (он – оферент (что бы слово это проклятущее не значило), а я – товар; такой симбиоз реален – исключительно и окончательно).
Но тогда – в тот момент – я ещё не простила содеянное им. Не могла принять и понять; ведь он отдал меня. Передал из рук в руки и, едва чертыхнувшись, пропал, хотя я до последнего думала: вернётся. Вернётся, выхватит, освободит. Но это не Ян, нет. Не кто-либо. Кто-либо и что-либо – это сложившееся. То, что случилось – вот правда. И я всё ещё была на неё обижена.
– Это Хозяин, – призналась я. – Он мне нравится. Или нравился, не знаю.
– …но?
Что значило «но»? Как его следовало понимать?
– Мы все его послушницы и мы все для него одинаковы: любимы, однако недоступны. А он человек порядочный, – утвердила я и по привычке закинула ноги на диван, от волнения сминая подол платья. – Простите, это не то, о чём мы должны говорить.
– А о чём должны? О чём можем? – интересовался спокойный голос, но не давал проскользнуть ни единой секунде неловкой тишины, приступая к гласу: – Тогда слушай меня.
И он рассказал, каким богом является.
Солнце – клан традиций и порядка. Дела Бога Солнца – производить свет.
– Метафорично, разумеется, – посмеялся Гелиос и сел подле меня – не рядом и не далеко (касаться и одаривать теплом дыхания – нельзя, прильнуть и остаться – можно).
И беседа дурачилась меж обычным вещами, меж бытом и ситуациями, людьми обыкновенными и людьми по принуждению/судьбе/року божественными.
– Какого это быть Богом? – протянула: ни без яда, ни без мёда.
– Как и Человеком, – зудел мой собеседник и тянул в ответ бокал. – Трудно, но интересно. Со своими преимуществами, со своими недостатками.
– Единственный недостаток Бога в том, что он – тот же человек, – швырнула наотрез. И тут же пожалела об этом. Стоит молчать, Луна, тебе стоит молчать. Держи рот закрытым. Закрой рот.
Но вместо того я открыла его и нахраписто приложилась к напитку. Мужчина похвалил за сообразительность. Я думала, он будет зол. Странный. Мы присматривались друг к другу: оценочно глядели и выуживали настроение и реакции на слова и действия. Мы изучали друг друга. Поняла я это, правда, не сразу.
– Почему ты сказала, что не знаешь, испытываешь ли чувства? – спросил Гелиос и расслабил змеиную петлю на шее.
– Потому что до вашего вопроса была уверена в их наличии. После озвученного – появились сомнения.
– Если хотя бы горсть шаткости, нетвёрдости орошает симпатию – это не истинная симпатия, – заключил мужчина и осторожно потянулся к опустевшему бокалу. – Позволь…?
Не спрашивал, добавить или нет. И не принуждал. Делал так, чтобы я сама отдавала бокал на возглас. Спросила, откуда его уверенность (по теме беседы). Гелиос произнёс нечто на старом наречии. По кусочкам – три слова. Первое – гласное, второе – трубочкой протянутые слоги, заключительное – размыкающиеся челюсти; что могли значить эти слова? звучали прекрасно.
И собеседник мой пытался объяснить истинность фразы. Так, пояснял он, люди пытались докричаться до людей, когда слов и действий не хватало, а сообщить о перекраивающих внутри чувствах несомненно хотелось. Так, пояснял он, люди очерчивали одних людей (для себя) и других (от себя). Так, пояснял он, можно было сделать человека своим, одарив ликованием, или вовсе оттолкнуть его, заселив бесконечную тоску на сердце при отсутствии ответного.
Я расслабилась: плечи спокойно прилегли к спинке дивана, а колени перестали биться друг о друга. Спокойный голос укачивал колыбельной.
– То значило любить, – говорил Гелиос; в руках у меня оказался третий бокал. – Тебе знакомо определение влюблённости, верно? – мужчина повёл бровью и расстегнул верхнюю пуговицу рубахи; в комнате действительно было жарко. – Убери пару частей, немного подкорректируй (благо, все слова одинаковые и строятся схоже) и получишь выкинутую из употребления Любовь: ту самую, к человеку.
И, пояснил он, если то ощущаешь – «любовь», – сомнений быть не может. Они не возникают. И Гелиос спросил другое:
– Любишь ли ты?
– Нет, – без промедления ответила я. – Чувство, о котором вы говорите, мне неведомо.
– Значит, – заключил мужчина, – всё намного проще.
И я пустилась в спор, что проще – это определенность: скупая и сердитая; неизвестность – а всё у нас под эгидой неизвестности – утомительна.
– Для молодого сердца нет преград. Одна влюбленность сменяется другой, и то нормально. Дорогу находит идущий.
Я отстранила в очередной раз опустелый бокал, а на предлагающий очередной напиток взгляд жестом показала отрицание: вдруг он – как и Ян – проверял меня? наблюдал и, внутренне злорадствуя, ликовал?
– Почему же люди отказались от таких красивых слов?
– За неимением соответствующего в жизни.
– Почему же об этом говорите вы?
– Душа романтика, – посмеялся Гелиос и тут же забыл о сказанном. – Потому что, если бы твоё сердце принадлежало другому мужчине, я бы не сделал того, что сделаю.
– Что же? – быстро спросила я.
Быстро и глупо. Для чего ещё мог прибыть этот человек? Стоило сообразить раньше, Луна! Да, именно сообразить. И не растекаться каплей по комнате, ибо трезвость в словах и убеждениях должна присутствовать даже в нетрезвой голове. У тебя, Луна, договоренность с Яном: и ты её опрометчиво спустила на нет, позволив случиться личным беседам и поспешным словам.
– Не хочу принуждать, – объяснил Гелиос. – Не хочу обижать и заставлять. Ты заслуживаешь иного, прекрасного.
– Вы можете, – перечила (но зачем?) я. – Можете это сделать, можете себе позволить.
– Мог кто-либо другой, не я. У меня свои принципы, а принципы, – вехи, которые будут держать правды и неправды век от века. Понимаешь?
Разумеется. Принципы одного сгубили и меня, и его обладателя, принципы иного – залечили и приласкали.
– Для тебя, Луна, этот раз будет особенным, – продолжил мужчина. – Ты не знакома с таинством Любви, а потому запомнишь – от и до – обличение тайны. И мне бы хотелось, чтобы то открылось с лучшей стороны. Ты заслужила.
Сам мужчина к напиткам не притронулся. Предполагаю, что ощущения от чего-либо приятней на трезвую голову, воистину. Он желал помнить: видеть и наблюдать, очерчивать
