Королевский тюльпан. Дилогия (СИ) - Лебедева Ива

— Здравствуйте, — вежливо кивнула я, поправив чуть сползшего по спине мальчишку.

И очень постаралась, чтобы голос не дрожал. Так-то я угрозы от него не чувствовала, ведь хотел бы напасть — сделал бы это молча. Но все равно…

Леший слегка удивился:

— Эт мне здравствуй? Ишь ты… ну и ты того. Значит. Че приперлась-то?

— Так пить хочется, что живот от голода подвело и переночевать негде, — выпалила я прежде, чем до конца додумала мысль.

Леший моргнул, а потом вдруг хрипло заухал в бороду, словно простуженный филин.

— Слышь, старуха? — отсмеявшись, позвал он. — Во как благородные-то! Пить ей! Аж шоб переночевать! Да с закуской! А лепестков тебе не надо задарма, девка?

Я даже не удивилась, когда соседний куст зашевелился и из-под него вылез еще один леший. Точнее, лешачиха. Старуха была еще ниже своего спутника и без бороды, а в остальном — точная копия. Такая же лохматая, в листьях и ветках, и балахон как по одной мерке кроили.

— Странная девка, — проскрипела эта бабушка, прищурив на меня один круглый совиный глаз. Сходство усиливал еще и маленький крючковатый нос на морщинистом лице. — Одета не по-нашенски… Откуда такая?

— Издалека я, — даже не соврала ведь.

— Из-за канавы, што ль? — прохрипел леший. — От ить чудеса. Нешто за канавой девки в штанах ходят? Да мальцов на себе возят, что твои кобылы? В проклятых садах что забыла, заканавница? Или ты шпионка? Дык тут разнюхивать неча — пустые сады нынче.

— Нет, не шпионка. — Я вздохнула. Вроде бы нападать эти странные люди на меня не собирались. Но кто их знает? — Мне и правда негде переночевать. Если вы не возражаете, я пойду.

— Куда? — закаркала-засмеялась старушка. — Куда ты пойдешь-то ночью, дурында долговязая?

— Туда куда-нибудь, — неопределенно махнула я рукой в пустоту, осторожно отступая на пару шагов.

— Не гони дурь, девка, — грубо перебил леший. — В проклятых садах сгинешь и мальца загубишь. Нам-то и плевать, да вот…

— Ладно тебе, Луи, не ворчи, — перебила старушка. — Чай, мы не господа и не эти братцы, которые бабу с дитем на смерть без разбору шлют да в колесо суют. Ты, девка, вон к тем кустам иди. Там под корнями яма с сеном. Старый Франк, сталбыть, там жил. Да помер уже неделю как. Не боись, не здесь помер, на стороне. Ничья яма. Ночуй, нам не жалко. Лепесточники люди щедрые, хе-хе.

ЭТЬЕН

Цроп, цроп.

— Крошка, ты чего не спишь?

К когтистым лапкам на краю стола добавилась мордочка и взглянула на меня с укоризненным удивлением: «Хозяин, ночь — мое время. Твой вопрос — к тебе».

Крошка, ты, наверное, права. Ночь — твое время. Может, ты поможешь ответить мне на вопрос: детоубийца я или нет?

* * * * *

…Удивительно, у короля были фаворитки (фавориты — другая история), у королевы — фавориты. Но они любили друг друга и умерли в один день. В день народного гнева. О подробностях не хочу думать, скорее всего, это случилось еще до того, как я покинул башню.

Когда пена схлынула и революция упорядочилась, — например, тех, кто хотел уравнять права возниц и лошадей, подровняли по шею, — вспомнили про наследника престола. В королевском дворце разместили детский приют и он стал одним из его воспитанников. На словах идея была симпатичной — в огромных залах, где развлекался тиран, теперь воспитываются бедные дети.

Я пару раз посещал приют и жалел детишек. Слуги тирана не экономили на дровах и угле для дворцовых печей и каминов, а вот когда победила Добродетель, поставлять дрова во дворец постоянно забывали. Детишки постарше топили камины еще не украденной мебелью, не обращая внимания на то, что какой-нибудь резной стул из красного дерева стоил больше десятка повозок с дровами. Я их не осуждал, наоборот, однажды увидел и показал, как сломать столик, не посадив занозы.

Приют я посещал, чтобы проведать сына народа — так теперь именовали наследника. Народ сверг тиранию, родителей уничтожил, ребенка усыновил. Чтобы тот не забыл об этой милости, специальный воспитатель, уполномоченный Советом, каждые полчаса приставал с вопросом: «Ты кто?». За правильный ответ — погладят по голове, если скажет свое имя — погладят плеткой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Только, как я выяснил, это не очень помогало. Воспитатель был ленив, частенько засыпал в кресле и не замечал, как прочие дети относятся к своему безымянному другу. А они, в том числе и подростки, по-настоящему ему кланялись, иногда шепотом называли «ваше высочество». Говорили, что если он коснется больного места, то затянется даже старая язва. А еще шептались, что рядом с ним легче дышится.

Сирот не только воспитывали, но и учили. Я выяснил, что принц не просто грамотен — он то и дело поправляет педагогов, а еще знает множество старинных королевских легенд и песен. И конечно же, не забыл, кто он такой. Нет, если разбудить ночью, то назовет себя сыном народа. Но если во сне заворочается сам, то велит камердинеру Жерому или няньке Луизе открыть окно, принести воды, оседлать с утра пони для прогулки по бескрайнему саду. Пусть Жером погиб в тот же день, что король, а нянька стала дочерью Свободы, он продолжает повторять. Пони, конечно, не оседлают, но воды принесут. И личный воспитатель, как мне сообщили, уже перестал замахиваться плеткой.

Все это я узнавал не только в дворцовом приюте — слухи, гулявшие среди народа, обсуждались Советом. В том числе, что однажды в засохшей королевской оранжерее внезапно выросли несколько тюльпанов. Сын народа играл в ней, пел песни, выученные с колыбели, песни, бесполезные в других устах. Но когда их поет наследник — цветы вырастают.

И однажды блюститель Справедливости принес на заседание Совета набросок картинки, срисованный со стены дома: ребенок с маленькой короной на голове стоит среди выросших цветов.

— Это опасно, — сказал он. — И пора прекратить. Его нужно переселить в одну из башен.

— Как говорил прадед свергнутого тирана, самая надежная темница — могила, — ответил блюститель Добродетели. — Примем решение прямо сейчас.

— Это невозможно без блюстителя Мира, а он на границе и будет завтра, — сказал я.

— Проголосуем завтра, — согласился глава Совета. — Но к полудню здесь будут все и никто не заболеет.

Я взглянул в глаза блюстителя Добродетели. Понял, что решение им уже принято. Оставалось понять, что делать самому.

Решил зайти во дворец. Но узнал, что сироты заболели какой-то скоропостижной болезнью, в приюте объявлен карантин и его обеспечивает личная охрана блюстителя Добродетели.

* * * * *

Следующим утром мне предстояла самая непростая фехтовальная тренировка в жизни. Во-первых, долгая. Во-вторых, я убедил спарринг-партнера сражаться на двух клинках, а сам не надел ручной защиты. И в-третьих, самое трудное было подставить под его короткий клинок левую руку, чтобы он разрезал вену, не разрубив сухожилие. Когда прибежал цирюльник, из меня вытекло крови не меньше, чем вина в большом королевском кубке.

Потом была трудная, но успешная борьба с врачом, явившимся следом за цирюльником: «Сегодняшний Совет слишком важен, я не могу остаться дома». С охавшей супругой, как всегда, было проще. В итоге она удалилась, пообещав упасть в обморок не раньше, чем дойдет до спальни, а врач уговорил меня выпить горячий бальзам, предупредив, что он действует два часа, а потом наступает упадок сил.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

В зал Совета я вошел бодро. После начала обсуждения встал с затянутой речью и, почувствовав, что зелье уже не действует, резко махнул рукой. Сразу понял, что достаточно — я падаю. Я еще был в сознании, чтобы расслышать врача, склонившегося надо мной: «Взгляните сами, это не притворство».

В сознание я пришел уже дома и узнал, что решение принято. Ночью постучался курьер Совета со словами, что сын народа скончался…