Солнечная буря - Оса Ларссон

Однако были и другие странности. Почему, например, Веса Ларссон ответил, что Виктора Страндгорда ничто не тревожило, когда теперь выясняется, что его «духовным наставником» являлся Томас Сёдерберг — и, стало быть, именно он знал его лучше всех?

Когда Свен-Эрик и Анна-Мария вышли из церкви и двинулись вниз к парковке, позади них послышались поспешные шаги. Это оказалась женщина, которую они видели с пылесосом. На ногах у нее были только носки и деревянные башмаки, поэтому она то бежала, то скользила вслед за ними по крутому склону.

— Я слышала, как вы спрашивали, были ли у него враги, — сказала она, задыхаясь.

— Да-да? — переспросил Свен-Эрик.

— Были. — Она вцепилась в рукав Свена-Эрика. — И теперь, когда он умер, враги стали еще сильнее. Я сама чувствую, как они атакуют меня.

Она отпустила рукав Свена-Эрика и замахала руками в тщетной попытке защититься от лютого холода. На ней не было верхней одежды. Она чуть сгибала колени, чтобы удержать равновесие. Малейшее смещение центра тяжести назад приводило к тому, что деревянные башмаки начинали скользить.

— Атакуют? — переспросила Анна-Мария.

— Демоны, — проговорила женщина. — Они хотят заставить меня снова начать курить. Раньше я была во власти демона табака, но Виктор Страндгорд наложил на меня руки и освободил меня.

Анна-Мария бросила на нее взгляд, полный отчаяния. Только сумасшедших ей еще не хватало!

— Мы запишем это, — сказала она коротко и двинулась дальше к машине.

Свен-Эрик остался на месте и достал из внутреннего кармана пуховика блокнот.

— Он убил Виктора, — сказала женщина.

— Кто? — спросил Свен-Эрик.

— Властелин тьмы, — прошептала женщина. — Сатана. Он пытается проникнуть в нас.

Свен-Эрик положил блокнот обратно в карман и взял холодные как лед ладони женщины в свои.

— Спасибо, — сказал он. — А теперь вам лучше всего вернуться, иначе вы замерзнете.

— Я только хотела, чтобы вы знали, — крикнула она им вслед.

В церкви три пастора разговаривали на повышенных тонах.

— Так делать нельзя, — возмущенно кричал Гуннар Исакссон, идя по пятам за Томасом Сёдербергом, который убирал стулья вокруг потемневшего пятна крови, так что черные очертания места смерти Виктора Страндгорда оказались как бы посреди циркового манежа.

— Очень даже можно, — спокойно ответил Томас Сёдерберг и продолжал, повернувшись к элегантно одетой женщине: — Уберите из прохода ковер. Пятно крови пусть остается. Купите три розы и положите на пол. Пространство надо переорганизовать полностью. Я встану рядом с тем местом, где он умер, и буду говорить. Стулья пусть стоят вокруг.

— Слушатели окажутся со всех сторон от тебя, — проревел Гуннар Исакссон. — Люди будут сидеть и смотреть тебе в спину!

Томас Сёдерберг подошел к невысокому полноватому Гуннару и положил руки ему на плечи.

«Маленький говнюк, — подумал он, — у тебя недостаточно ораторского таланта, чтобы выступать на арене, как древние. На площади. Тебе нужно видеть всех перед собой и при этом стоять за кафедрой, за которую можно спрятаться, если что. Но я не позволю, чтобы твоя ограниченность помешала мне».

— Ты помнишь, о чем мы только что говорили, брат? Мы должны держаться вместе. Я обещаю тебе, что получится хорошо. Людям надо дать поплакать, воззвать к Богу, и мы — Бог — переживем сегодня момент триумфа. Скажи своей жене, чтобы взяла с собой цветок, который она сможет положить на то место, где лежало тело.

«Атмосфера будет потрясающая, — подумал Томас Сёдерберг. — Надо напомнить еще паре человек взять с собой цветы, чтобы положить на пол. Как на месте убийства Улофа Пальме».

Пастор Веса Ларссон сидел, наклонившись вперед, на том же месте, где находился во время беседы с полицейскими. Он не участвовал в дискуссии, а застыл, закрыв лицо руками. Возможно, он плакал — трудно было разобрать.

Ребекка и Санна сидели в машине, летящей к городу. В свете фар мимо проносились серые, засыпанные снегом сосны. Напряженная тишина, казалось, заставляет пространство съеживаться. Стены и крыша сжимали со всех сторон, с каждой минутой дышать становилось все труднее. Ребекка вела машину; ее взгляд переходил со спидометра на шоссе и обратно. Из-за сильного мороза дорога вовсе не была скользкой, хотя ее покрывал слой плотно утрамбованного снега.

Санна прижималась щекой к холодному стеклу дверцы и наматывала на палец свой локон.

— Скажи что-нибудь, — проговорила она после долгого молчания.

— Я не привыкла ездить по проселочным дорогам. Мне трудно одновременно говорить и вести машину.

Она сама прекрасно понимала, что в ее словах сквозит ложь. Но что такого? Может быть, так и нужно. Она посмотрела на часы. Без четверти восемь.

«Только без нервов, — наставляла она сама себя. — Ты взяла на борт Санну. Теперь ты должна доставить ее на берег».

— Думаешь, девочки справятся одни? — спросила она.

— Придется им как-то продержаться, — Санна выпрямилась на сиденье. — Мы ведь скоро вернемся, да? Я не хочу никому звонить и просить о помощи — чем меньше людей знает, где я, тем лучше.

— Почему?

— Боюсь журналистов. Я знаю, что они могут написать. Ну и потом мама с папой… Но лучше поговорим о чем-нибудь другом.

— Ты хочешь поговорить о Викторе? О том, что произошло?

— Нет. Мне ведь скоро придется рассказывать все полиции. Давай поговорим о тебе, меня это успокоит. Как у тебя дела? Неужели мы не виделись семь лет?

— Угу, — пробормотала Ребекка. — Но мы еще пару раз общались по телефону.

— Подумать только, за тобой все еще сохранился домик в Курравааре.

— Да, дядя Аффе и Инга-Лиль не могут выкупить мою половину. Мне кажется, они сердятся на меня, потому что только они вкладывают в домик силы и средства. С другой стороны, только они им и пользуются. Я с удовольствием продала бы мою долю. Им или кому-нибудь другому, мне все равно.

Она задумалась. Правду ли она сказала? Неужели ей совсем не нужен домик бабушки или избушка в Йиека-ярви? Только потому, что она там не бывает. Одна мысль об избушке — что где-то вдали от человеческого жилья, далеко в тундре, за горами и болотами, есть место, которое принадлежит ей, — разве эта мысль не наполняет радостью?

— Ты стала такая… Как бы это лучше сказать? Городская, — проговорила Санна. — И такая уверенная в себе. Я всегда считала тебя красивой. Но сейчас ты выглядишь как актриса из сериала. И прическа у тебя такая обалденная. У меня волосы растут как растут, пока я сама их не обкарнаю.

Санна запустила пальцы в свои густые светлые локоны.

«Я знаю, Санна, — со злобой подумала Ребекка. — Я знаю, что ты и так самая красивая во всей стране. И тебе ни к чему тратить огромные деньги на прическу или шмотки».

— Ты не могла бы поговорить со мной? — жалобно протянула Санна. — Я понимаю, что упала в твоих глазах, но я же сказала «прости». Мне так страшно, я буквально вне себя от ужаса. Потрогай мои руки — они совершенно ледяные.

Она вынула одну ладонь из овчинной варежки и протянула Ребекке.

«Она совсем спятила, — сердито отметила Ребекка, продолжая крепко держать руль. — Совершенно психованная, черт подери».

Потрогай мою руку, Ребекка, — она холодна как лед. Я вся дрожу. Я так люблю тебя, Ребекка. Будь ты парнем, я влюбилась бы в тебя — ты знаешь об этом?

— Симпатичная у тебя собака, — сказала Ребекка, делая над собой усилие, чтобы голос звучал спокойно.

Санна убрала руку.

— Да, — согласилась она. — Чаппи такая забавная. Девчонки обожают ее. Нам отдал ее знакомый лопарский мальчик. Его отец не заботился о ней. Во всяком случае, когда пил. А пил он беспробудно. Но это не испортило ей характер. Она такая веселая и отзывчивая. И она обожает Сару, ты заметила? Все время кладет голову ей на колени. Это так здорово, потому что девочкам в последний год жутко не везло с домашними животными.

— Да?

— Ну да. То есть в каком смысле не везло, даже не знаю. Иногда они такие безответственные. По весне у нас убежал кролик, потому что Сара забыла запереть клетку. И наотрез отказывалась признать свою вину. А потом мы завели кошку, но осенью она пропала, хотя тут Сара не виновата. Так бывает, когда кошку выпускаешь на улицу. Ее сбила машина или что-нибудь в этом духе. И еще у нас были полосатые мыши — они тоже пропали. Даже не хочется думать о том, куда они делись. Наверняка поселились в стенах и под полом и потихоньку сгрызут весь дом. Но Сара и Лова — они иногда доводят меня до полного безумия. Как в этот раз, когда Лова взяла и размазала мыло и средство для посуды по себе и собаке. А Сара спокойно смотрит на это, не желая брать на себя ответственность. Иногда у меня просто нет сил. Лова всегда разводит такой свинарник. Нет, давай поговорим о чем-нибудь более веселом.