Робинзоны студеного острова - Николай Вурдов

— Правильно!

— Верно!

— Ура — Петровичу! — кричали мы и дружно хлопали нашему бригадиру.

— На этом и закончим собрание, — заключил Грозников и пошел вместе с бригадирами осматривать наше хозяйство.

Матросы с «Авангарда» выгрузили из шлюпки мешки с хлебом и продуктами. Больше всего нас обрадовал свежий, вкусно пахнущий хлеб, испеченный в Малых Кармакулах.

«Доктор» Валя тоже не сидела без дела. Она дотошно осматривала все, вплоть до супового бачка.

— Больные имеются? Есть жалобы на здоровье? — спрашивала она.

Первым со страдальческим видом подошел к ней Тема Кривополенов.

— Хвораю, доктор!

— На что жалуетесь? — строго спросила Валя.

— На аппетит жалуюсь, — хныкал Тема, — совсем не стало аппетита — пропал начисто: меньше двух буханок хлеба за один присест организм не принимает.

Валя краснела, не зная, сердиться или смеяться, а ребята улыбались, довольные розыгрышем.

Вслед за Темой подошел Петя Окулов.

— Что с вами? — Валя подозрительно смотрела на него

— Да не со мной, а с соседом моим по койке, — указал он на безмятежно игравшего в шахматы Володю Попова. — Проверьте, пожалуйста, все ли у него в порядке с шариками и роликами: встанет утром и ну бегать вокруг палатки, руками машет, ногами дрыгает. Утренняя зарядка, говорит.

Валя растерянно хлопала глазами.

Но характер у нашего «доктора» оказался твердым, настойчивым. Это она в разгар промысла настояла на том, чтобы обе бригады отправились мыться в баню в Малые Кармакулы.

Там нам впервые пришлось увидеть немецкий самолет. Наша бригада блаженствовала в баньке. Поддавали, пару. Хлестались вениками из морской капусты, до красноты терли друг другу спины.

На полке Геня Сабинин и Сергей Колтовой с двух сторон с великим усердием охаживали вениками Володю Попова. Володя терпел и даже кряхтел от удовольствия.

В предбаннике возмущалась вторая бригада, она должна была мыться после нас. Дюжина кулаков стучала в дверь, десяток голосов взывал к нашей совести. И вдруг все стихло, а перед окном заплясали, запрыгали ребята.

— Самолет! Самолет летит!

Конечно, нам, городским жителям, самолет не в диковинку, но здесь, на Новой Земле, его появление было событием. Нас неудержимо потянуло на улицу, но «мощный мужик», рассудительный Геня Перфильев отговаривал:

— Не открывайте дверь. Это провокация. Знаем мы вторую бригаду. Только откроете — ворвутся, выкинут из бани.

И все же мы открыли и, как есть, голые, высыпали на улицу. Из-за высокой сопки с выключенными моторами планировал самолет. И вдруг спереди у него забился огонек, слух резанула пулеметная очередь. От деревянного створного знака, стоявшего рядом с банькой, полетела щепа. Оглушив включенными моторами, самолет пронесся над нами, на крыльях у него чернели кресты. Ребята бросились врассыпную. Мы, голые, тоже куда-то побежали, но резкий холодный ветер заставил вернуться в баню. Там спокойно мылся Геня Перфильев.

— Ну как? Встретили самолет? — поинтересовался он. — А я тут сидел, закрылся от второй бригады. Там ведь такой народ: и помыться не дадут — вытурят.

Одеваясь в предбаннике, ребята посмеивались, подшучивали друг над другом, но как-то не очень весело: мешало тревожное чувство близкой опасности.

— Арся-то, Арся — вот хитрован! Присел за бочку с водой, зажмурился и сидит, как в бомбоубежище.

— А Славка Барабанов, ведь такой тюлень неповоротливый, а как побежал — обогнал всех!

— Самый храбрый у нас Володя Ермолин. Он один с собой штаны прихватил. Подбежит, подбежит да и остановится — порточину натягивает.

— А Петрович-то, сразу видно — охотник! По самолету, как по утке, влет стрелял.

Петрович, все еще с невесть откуда взявшимся «винчестером" в руках, смущенно хмыкал, с беспокойством оглядывал нас.

— Ну хватит лясы точить! — оборвал он нас. — Слава богу, хоть все целы, никого не задело. Это, видно, какой-то заблудший самолет-разведчик пролетел.

Так, наверное, и было. Через несколько дней мы узнали, что становище Малые Кармакулы обстреляла и сожгла немецкая подводная лодка. Ребята из первой бригады — они промышляли на птичьем базаре напротив Малых Кармакул — видели, как это случилось.

Было около полуночи, но светило солнце. Море было тихое, спокойное, как будто отдыхало. На фоне бледно-голубого ясного неба четко выделялись вершины высоких сопок и скал, окружающих бухту. В становище спали.

Подводная лодка зашла в бухту на плаву. Там в то время находились два гидроплана полярной авиации. Первыми выстрелами фашисты подожгли самолеты. Те запылали как факелы. Летчики выскочили из избушек, хотели на шлюпке подойти к самолетам, но увидев, что это бесполезно, укрылись за камнями и стали стрелять по лодке, хотя и знали, что пули не достанут цели.

Немцы стреляли зажигательными снарядами, и скоро несколько жилых домов и склады были охвачены огнем.

Фашисты чувствовали себя уверенно, они курили, громко разговаривали, хохотали после каждого удачного выстрела. Чего им было бояться? Они же знали, что обстреливают мирное становище. По счастью, уцелела радиостанция: она стояла за скалой, и фашисты не заметили ее. Каково было нашим ребятам впервые видеть не книжных, а настоящих, живых фашистов, видеть, как они спокойно уничтожают мирное становище полярников! У наших товарищей невольно сжимались кулаки, слезы бессильной ярости выступали на глазах…

Вскоре мы узнали, что наши «охотники» потопили подводную лодку. Все радовались, всем хотелось верить, что это была именно та подводная лодка, которая потопила «Крестьянина" и сожгла Малые Кармакулы.

10

Не всегда на острове нам благоприятствовала погода. Случались затяжные яростные шторма. Море, ласковое и спокойное в тихую погоду, становилось во время шторма грозным, страшным в своей неукротимой силе. С вершины острова было видно, как до самого горизонта поднимаются огромные водяные холмы. Громадные волны яростно, без устали накатывались на береговые скалы. С оглушительным пушечным гулом ударялись они об их каменную грудь. Брызги долетали почти до вершины острова. Все море у скал было сплошь покрыто белой пеной.

В такую погоду нечего было и думать о выходе в море. И тогда на нашем маленьком острове сразу возникла проблема воды и дров. На Пуховом не было ни пресного источника, ни плавника. Воду и плавник мы привозили на шлюпках с Новой Земли.

В хорошую погоду это было даже приятным делом: кто откажется пройтись под парусом в погожий летний день? Но теперь к морю нельзя было и близко подойти. Оно угрожающе шумело почти у самой палатки. Хорошо, что далеко выходящая каменистая отмель укрощала волну.

Без дров мы еще кое-как обходились: сжигали пустые ящики, «лишние» доски от наших коек. А вот с водой было хуже, ее выдавали по скудной норме. Рядом с палаткой пенилась и бушевала безбрежная масса воды, но ее вид усиливал жажду.

Ребята облазили весь остров в поисках нерастаявшего снега. Сереже Колтовому посчастливилось найти в расселинах между скалами остатки прошлогоднего, спрессовавшегося, как лед, снега. Тайком от Петровича Сережу спустили, на веревке, он топором рубил снег и в ведре отправлял его наверх. Лазить по скалам при штормовом ветре было опасно. Петрович категорически запретил это делать, но ребята украдкой приносили Ильиничне ведра прошлогоднего снега. Она ворчала, грозила пожаловаться бригадиру, но от снега не отказывалась: надо же было готовить обед.

Заскучали ребята. А тут еще вынужденное, из-за шторма, безделье. Петрович поручал нам разные хозяйственные дела, но мы понимали, что он просто занимает нас, и работали без желания, с прохладцей.

И вот в это время стали что-то затевать наши комсомольцы. Геня Сабинин, Сергей Колтовой, Володя Попов, Толя Гулышев уходили в сторону от палатки, о чем-то совещались. Приглашали они и других ребят, говорили с ними.

— О чем вы там толкуете? — спросил я Толю Гулышева.

— Скоро узнаешь, — загадочно ответил он.

Петрович, видимо, тоже знал, в чем дело, но ничего не говорил нам.

Как же были удивлены мы, когда было объявлено, что после ужина состоится… выступление художественной самодеятельности!

Быстро собрались обе бригады в нашей палатке. Она теперь стала как бы клубом. Геня Сабинин, подтянутый, строго официальный, как настоящий конферансье, объявил:

— Начинаем выступление художественной самодеятельности третьей ударной, непромокаемой, невысыхаемой, непотопляемой бригады имени Петровича.

Ребята дружно зааплодировали.

— Первым номером нашей программы выступление поэта Володи Ермолина. Он прочитает свои, еще не известные миру стихи… Не надо оваций, — предостерегающе поднял руку Геня, — поэт стесняется, он еще не избалован славой.