Лунные ночи - Анатолий Калинин

Надел меховую ушанку, овчинный тулуп, обул валенки. Выехали на рассвете. Едва поднялись из станицы в степь — уперлись в белое бездорожье. Снег укрыл на полтора и на два метра землю. Только полузанесенные телеграфные столбы торчали из белой пелены, виднелись темные линии лесополос, шапки скирд и округлые горбы курганов, над которыми ветер курил поземку. Даже заячьих следов не было заметно на снежной целине. А снег все падал, густой и мелкий. Никакого движения не было видно в степи. Никто не рисковал в эту непогоду предпринимать поездки ни на машине, ни на быках, не говоря уже о том, чтобы отправиться пешком. Вчера Еремину звонили по телефону из Бирючинского сельсовета: девушка-ветфельдшер со спутником, молодым чабаном, пошли с дальней степной фермы в станицу за медикаментами для скота и канули. Нашли их через два дня охотники под мостом через Кривую балку. Молодцы, догадались построить себе под мостом из снега затишек, пообморозились, но остались живы. С другой фермы животновод пошел в станицу за харчами для бригады. Пробивался сквозь пургу весь день, к вечеру, в двухстах метрах от станицы, выбился из сил, упал в снег и стал звать на помощь. Из-за сильной вьюги никто из людей его не услышал, но собаки, сторожившие овец на скотном дворе, услыхали и узнали голос своего хозяина. Две большие овчарки нашли его. Он ухватился руками за их ошейники, и они волоком притащили его в станицу.

В районе стоял весь транспорт. Если и выходили машины из станиц, из МТС, то целыми колоннами, впереди пускали мощные тракторы, пробивали дороги к фермам, к зимовкам, где, окруженные снегами, чабаны, доярки, зоотехники жили, как в осаде.

— Ну как, проедем, Александр? — спросил Еремин у шофера, с сомнением взиравшего из-под козырька белой заячьей шапки на изрезанную впереди хребтами сугробов дорогу.

— Нужно проехать, — коротко и сурово взглянул тот на Еремина и переключил скорость.

Врезываясь с места в сугроб, вездеход забренчал цепями, снежная пыль искрящимся облаком вспорхнула и поплыла над дорогой. Снег зашипел под колесами, как песок.

Не раз за эту дорогу Еремин вспоминал хорошим словом тех инженеров и рабочих, которые сконструировали и сделали на большом заводском конвейере специально для райкомов, колхозов и совхозов эту незаменимую и безотказную в условиях степного бездорожья машину. Все «Победы», «Москвичи» остановила эта зима, а вездеход, как жук, полз вперед, расталкивая сугробы. Впрочем, надо было отдать должное и фронтовой многоопытности шофера Александра, который умел провести машину там, где она, казалось, уже ни за что не должна пройти, не столько придерживаясь кратчайшей дороги, сколько выискивая обдутые ветром склоны балок и курганов, всякие голызины и поля обледенелого снега, где можно было проехать без особого риска увязнуть. Приходилось, конечно, и вылезать из машины, браться за лопаты, но не слишком часто.

Так они доехали и до широкой колеи, проложенной гусеницами трактора и полозьями больших саней по снегу. Свежая, сверкающая под солнцем колея выворачивалась на дорогу, к телеграфным столбам, от черневших справа, в глубине степи, скирд и уходила к станице Тереховской, куда держал путь Еремин. Трактор прошел, видно, совсем недавно: глубокий след еще не успело запорошить снегом. Снежная дорога впереди была местами притрушена сеном. И внутрь машины внезапно просочился морозный запах степного сена и на какое-то мгновение победил запах бензина.

Еремин догадался, что трактором возят сено на ферму. Вскоре доехали по дороге и до двух больших возов сена, бело посоленных сверху снегом, — не возов, а целых стогов на полозьях. Они остановились в неглубокой лощинке, впереди них, вокруг трактора, суетились с лопатами фигуры в тулупах, в валенках и в шалях. Даже трактор не везде мог пробиться сам по этой дороге.

Еремин сделал знак Александру остановиться, выпрыгнул из машины на дорогу, поздоровался. За всех ему ответила крупная женщина, одетая легче других — в короткий мужской полушубок, серый платок и юфтевые сапоги. Полушубок у нее был — расстегнут, — несмотря на мороз, ей, видимо, было жарко. Пар так и валил от ее большого разгоряченного тела. Лопатой она отбрасывала снег от гусениц трактора.

— Наделала зима хлопот, — чтобы как-то заговорить, заметил Еремин.

— Зима? — разгибаясь, посмотрела на него женщина серыми, как-то дерзко и своевольно расставленными глазами. — Это у нашего председателя Черепкова в голове зима. С осени уши ему прогалдели сено к ферме подвезти, так нет, — мол, это завсегда успеем. Он-то сейчас в тепле заседает, а вдовы — вози. — И она снова стала яростно отшвыривать лопатой снег от трактора.

Только после этих ее слов Еремин обратил внимание, что среди прокладывающих трактору дорогу по снежной степи все, исключая тракториста, были женщины. Обвязанные шалями лица женщин пылали на тридцатиградусном морозе, брови и ресницы залохматели инеем.

— Где же ваши мужчины? — спросил Еремин.

— Портфели стерегут, — продолжая отбрасывать снег, кратко ответила женщина.

— Что-о? — не понял Еремин.

— На должностях, — не поднимая головы, пояснила она. — У нашего председателя Черепкова распределение такое: все мужчины должны тяжелые портфели носить, а женщины — легкие чувалы с зерном и охапки сена.

— Почему? — спросил Еремин. И тут же понял всю неуместность своего вопроса. Но сказанных слов не вернуть.

— Вы-то сами, товарищ, кто такие будете? — распрямляясь и приставив лопату к ноге, зорко посмотрела на него женщина своими широко и дерзко поставленными глазами. Оттого что ее брови, ресницы и пушинки волос под каемкой платка были седыми от инея, нельзя было угадать ее возраст. Но голос у женщины был свежий и сильный.

Еремин назвал себя. Остальные женщины, отбрасывающие от трактора снег, разогнули спины и начали прислушиваться к их разговору.

— Удивляюсь, — вглядываясь в его лицо, женщина сдвинула к переносице широкие, размашистые брови. — Секретарь райкома и не знает, почему у нашего Черенкова как мужчина, пускай самый пьяненький да воровитый, так старший над складом или над бригадой, а как женщина — старшая над бычиным ярмом или над этой лопатой? А у вас в райкоме, товарищ…

— Еремин.

— Трудно с первого раза фамилию запомнить. Раньше у нас секретарем Неверов был… В райкоме нашей сестры много?

— Как вам сказать…

— Да так прямо и скажите, что ни одной, — с сердитой насмешливостью посоветовала женщина. — С кого бы тогда нашему председателю Черенкову пример брать?

Слушавшие их разговор женщины засмеялись.

— Как же ваша фамилия? — смущенно спросил Еремин.

— Моя? — спокойно взглянула на него женщина. — Сошникова. Дарья Сошникова. — И, равнодушно отвернувшись, она опять взялась за лопату.

Смущенный и задетый, Еремин поехал дальше, в станицу. Через час вездеход остановился у большого, с низами, дома правления Тереховского колхоза. По деревянной шаткой лестнице Еремин поднялся наверх. В большой общей комнате правления было натоплено, домовито и многолюдно. Председатель Черенков, разомлевший от духоты, с лоснящимся лицом, сидел в углу за столом, под портретами. И все стулья, густо стоявшие у стен, были заняты. Сизый табачный дым вился над каждым стулом и плотной пеленой закрывал потолок. Еремин, видимо, попал на какое-то совещание.

— Заседаете? — спросил он, открывая дверь и останавливаясь на пороге.

— Все решаем о кормах, — ответил Черенков, и его одутловатое, сонливое лицо выразило озабоченность. — Вы проходите, Иван Дмитриевич, садитесь, — он поискал глазами свободный стул.

— Вы тут решаете, — бегло оглядев присутствующих, резко сказал Еремин, — а вдовы в это время возят корма, замерзают.

— Мы, Иван Дмитриевич, планируем, — проследив за его взглядом, широко улыбнулся Черенков. — Тут у нас, так сказать, штаб.

Никогда, не повышал Еремин голоса на людей. Командуя на фронте ротой, умел обойтись без этого. Но теперь не мог сдержаться. Снова пробежав глазами по комнате, он сквозь столб дыма разглядел и узнал лица собравшихся здесь людей. Многие из них были ему знакомы: заместитель председателя колхоза, бухгалтер, кладовщик, заведующий свинофермой, зоотехник, три бригадира. И среди сидевших здесь не было ни одной женщины. Эта сердитая Дарья Сошникова сказала правду.

— Стыдно! За юбки от зимы спрятались. Вдовы дома детишек побросали, с вьюгой воюют, а вы тут планируете. Какой это штаб! Женщины на передовой, а мужчины в штабе?! Сейчас планировать там надо, — Еремин кивнул на окна, — с вилами, с лопатами. Вас тут почти целая рота, и все — в тылу!

— Да, но, товарищ Еремин… — Черенков хотел что-то сказать, но Еремин не дал.

— Как секретарь райкома, предлагаю совещание прекратить. Весь руководящий состав немедленно послать на заготовку кормов. Всех мужчин — в степь, а женщин вернуть домой на отдых.