Четыре года - Ион Деген

Маршал с удивлением посмотрел на заведующего. Откуда у него такая ненависть к неграм? К жидам – оно понятно. Но негры?

Маршал не знал, что несколько часов назад заведующий отделом был сенсибилизирован демонстрацией черных студентов и причиной этой демонстрации. Но даже безотносительно к этому заведующий отделом не любил разных чужеродцев. А почему, собственно, он их должен любить?

Солнце уже давно покинуло портрет Леонида Ильича и вообще ушло из кабинета. Думалось трудно. Раскладке пасьянса мешали периодически воскресавшие в сознании детали прошедшего дня. Радовало только, что Первый благосклонно отнесся к докладу. Если бы убрать из семнадцатого ряда двух заведующих отделами, все сошлось бы лучшим образом. Позвонить, что ли, заведующим промышленным и транспортным отделами? Ведь им футбол нужен так, как ему марксистско-ленинская философия. Но они же, сволочи, не откажутся. Ведь в ложе будет Первый с гостями.

Секретарша доложила, что звонит следователь КГБ, тот самый нагловатый интеллигент. Вот и сейчас он начал в манере, которую в разговоре с заведующим отделом не позволяет себе даже маршал:

– Надеюсь, вы достаточно устойчиво сидите в своем кресле?

Ах ты, сука, интеллигентская морда, двусмысленностями балуется!

– Потому что новость, которую я вам сейчас сообщу, может свалить с ног даже привычного человека.

На сегодня, – подумал заведующий отделом, – вполне достаточно новостей.

– Мы нашли девицу, – продолжала телефонная трубка. – Официант ресторана гостиницы "Киев" узнал ее сразу. Но об этом он решил поделиться с нами, а не с милицией. Дело больно деликатное. Девица-то дочка…

Заведующий отделом и вправду чуть не свалился, услышав фамилию. Бог ты мой! Дочка самого…

– Мне удалось поговорить с ней. Операция, скажу я вам, была тончайшей. Пиджак с паспортом она выбросила. Паспорт оказался недалеко от указанного ею места. Пиджак исчез. С деньгами сложнее. Советские она отдала. Говорит, инвалюты не было. Врет, конечно. Но ведь ее не допросишь, как следует. Я дал задание моим ребятам проследить, по каким каналам потечет валюта.

Сволочь интеллигентская. Но работать умеет. Ничего не скажешь. А что если…

– Послушай, подполковник, у меня тут возникла одна идея. – Он рассказал историю с самолетом и предложил: – Знаю, что это не по твоему ведомству. Но раз уж ты позвонил, да и взаимозаменяемость, как говорится, должна иметь место. У одного из этих черножопых, родственника президента, кругленькая сумма долларов. Когда еще дружественная республика заплатит за ремонт самолета? Да и заплатит ли? Как ты смотришь на то, чтобы эти доллары поступили в казну государства? Так сказать, экспроприация экспроприаторов…

– Будет сделано.

Заведующий отделом с удовольствием представил себе, как Первый отреагирует на его инициативу. Ох, и любит он такие штучки! Не так уж плохо завершается день Вот только пасьянс…

– Да, кстати, подполковник, ты часом не знаешь, кто из ваших послезавтра будет в семнадцатом ряду?

– Нет. Но два свободных места там будут – первое и второе.

– Каким образом?

– Это места абонемента, который футболисты подарили известному вам ортопеду-травматологу. А он на матч не пойдет.

– Что, взяли вы все-таки этого жида?

– К сожалению, нет. Прозевали в более благоприятные времена. Очень он известен за рубежом. Просто послезавтра у него научное общество. А работу он предпочитает футболу.

– Это похвально, подполковник. Тебе с меня причитается.

Теплые сумерки приглушили дневную озабоченность кабинета. Молодой месяц поплыл по все еще светлому небу. Угомонились телефоны. Знать бы заранее, как Первый отреагирует на сообщение о дочке своего дружка! А зачем? Лучше не ввязываться. Того и гляди дружок станет Первым. Долго ли тогда загреметь с высоты? Нет, каждый должен заниматься своим делом. Первый с кагалом пусть идет на стадион, ортопед-травматолог – на научное общество, а о делах сомнительных пусть докладывают органы. Так оно лучше. Тогда все и сходится. Как в пасьянсе.

1979

Дмитрий Быков, сын его друга с университетской поры, был гордостью родителей, школы, комсомольской организации. Вот почему удивлению судьи не было предела, когда он узнал о происшедшем. День выдался мучительный, подлый. Слушалось несколько склочных тягучих дел. Чувство усталости и какой-то липкой мизантропии полностью овладело им к концу дня.

Господи! Какого черта он пошел на юридический факультет? Тогда, после фронта, после демобилизации все представлялось по-другому. В победный год они надышались воздухом свободы. Марксистко-ленинские лозунги казались такими ясными. Казались четким языком команды, которая приведет к победе коммунизма. И жизнь у них будет даже лучше, чем в этой Германии или Чехословакии, в которых, непонятно почему, жизнь и сейчас была несравненно лучше, чем в Советском Союзе. Уже тогда это казалось странным. Но он искал и, не находя, придумывал какое-нибудь более или менее разумное объяснение такому парадоксу.

Судья! Независимый служитель Фемиды! Как часто вынужден он прислушиваться к телефонным звонкам даже из райкома партии. А бывает и из обкома. Попробуй не прислушайся! Вмиг распрощаешься с партийным билетом. И тогда вся жизнь полетит в тартарары. Был бы он один, не раздумывая пошел бы на это. Разве не рисковал он на фронте? Но сейчас семья. Сломаешь им жизнь. Угробишь. Ах, дурак! Поступил бы он тогда в медицинский институт. Лечил бы людей, не опасаясь телефонной трубки.

Тошно ему было сегодня. Даже хуже почему-то, чем в другие подобные дни. Хотелось уединиться, никого не видеть и не слышать.

Возле дома Быковых судью внезапно кольнуло угрызение совести. Старый друг. Живут почти что рядом. Столько душевных точек соприкосновения. И так редко видятся. А после недавнего телефонного звонка, странного какого-то, Иван и вовсе замолчал. Да и он хорош. Погрузился в сплин, забросил друга. Надо заскочить.

Дверь открыла Галина.

– Здравствуй. Как хорошо, что ты все-таки решился зайти. Ваня, знаешь, уже несколько дней колеблется, обратиться ли к тебе. – Нескрываемая вымученность сквозила в ее радушии.

Судья не понимал, почему это "все-таки решился". И вообще, что происходит?

Быков сидел в своем кабинете. Он даже не приподнялся навстречу судье. Только кивком головы указал на кресло. Лицо его стало таким, словно этот кивок причинил ему физическую боль. Галя робко прислонилась к дверному косяку. Быков пододвинул к судье ящичек с папиросами и как-то растерянно даже не сказал, а выдохнул:

– Надо же такое… Казалось бы, полное благополучие. И вдруг такое…

– Быковы, что у вас случилось?

– Как это, что случилось? Ты что, смеешься?

– Что это вы в прятки играете со мной, в какую-то отгадалку?

Раздражение судьи удивило Быкова.

– То есть как… Неужели ты ничего не знаешь? Но ведь дело будет слушаться в твоем суде.

– Какое дело?

– Да Митя… Наш Митя со своими дружками. Все – десятиклассники.

Вот когда судья остолбенел от удивления. Дмитрий, которого он всегда ставил в пример своим сорванцам? Галя приблизилась к нему и очень тихо сказала:

– Митя наш, знаешь, обвиняется в злостном хулиганстве.

Быков подскочил в кресле.

– То есть как обвиняется? Хулиган он и есть! Негодник! Жизнь себе испортил! Отца опозорил! Из школы и из комсомола вышибли? Хорошо ты воспитала сына!

– Не слушай его, Леня. Он еще, знаешь, и сам толком не представляет себе, как это произошло. Ваня своими криками отпугнул ребенка. Митя, знаешь, замкнулся, редко бывает дома, мучается, не ест.

– Ребенка!.. Мы с Леней не намного старше были, когда взводами командовали. Ребенка…

Перебивая друг друга, Быковы представили судье весьма неприятное дело.

В начале учебного года в школу пришел новый преподаватель истории. Буквально через несколько дней отстранили от классного руководства старого математика, самого опытного, самого любимого учителя. Он, видите ли, оставался в оккупации. Надо еще выяснить, кричал новый историк, как это еврей сумел выжить во время оккупации! Такой тип вообще не имеет права работать в школе, не то что руководить классом, да еще выпускным.

Это было началом. Затем во все инстанции посыпались доносы и заявления. Воздух в школе был насыщен недоверием и беспокойством. Ученики и родители пытались вмешаться и, по меньшей мере, умиротворить историка. Но у него была прочнейшая поддержка. Кто-то наверху не разрешал дунуть на него недоброжелательно. Математика уволили с работы. Это было пределом. Мальчики-десятиклассники решили поговорить с историком. Разговор состоялся в пустой учительской. Техничка рассказала, что сперва из учительской доносилась ровная спокойная речь. Потом что-то кричал историк. Она расслышала только "наймиты иностранного капитализма и сионизма". А когда на шум и крики техничка ворвалась в учительскую, шесть учеников десятого класса, в том числе и Митя Быков, били преподавателя истории. В справке судебно-медицинского эксперта значилось "побои средней тяжести". Дело передано в суд. Возможно, именно университетскому другу отца придется осудить их сына за хулиганство.