Белая кровь Тавриды - Александр Александрович Тамоников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В диверсантской школе никто не называл друг друга по именам, а лишь по прозвищам. Таков был приказ – накрепко забыть не только настоящие имена друг друга, но и, если удастся, даже свое собственное имя. Большинство и позабыли или старательно делали вид, что позабыли. Все называли друг друга только по прозвищам: и курсанты – друг друга и начальство – курсантов. У самого Ивана Гадюкина прозвище было Змея. Как говорится, по существу.
– Лежишь? – спросил Петля у Гадюкина.
Гадюкин покосился на Петлю и ничего не ответил, потому что вопрос был риторическим. Да, он лежал, поместив на спинку нар ноги, обутые в немецкие солдатские сапоги, курил и думал. А можно сказать, что и не думал. Потому что все думы уже были передуманы, а возвращаться к ним раз за разом было тошно и маетно.
– Может, выпьем? – спросил Петля. – У меня при себе имеется… Вот, видал! – Он вытащил из кармана причудливой формы бутылку из темного стекла. – Видал? Должно быть, какая-нибудь заморская гадость, но куда деваться? Настоящей русской водки здесь не сыщешь. Приходится привыкать ко всякой дряни. Ну так тебе налить?
– Наливай, – подумав, сказал Гадюкин, садясь на нарах. – В принципе, мне все равно – пить или не пить…
– Маешься? – прищурился Петля. – Вот и я тоже маюсь. Да что поделаешь? Впряглись в ярмо – значит, надо тянуть. А то ведь спровадят на живодерню. У них это быстро…
Гадюкин на это ничего не сказал. Выпили.
– А закусывать это безобразие полагается шоколадом, – сказал Петля. – Вот он, шоколад. С немецкими буквами на обертке. Ну, не паскудство ли – вся эта европейская культура? То ли дело наша родимая горькая! Да квашеная капустка к ней в придачу! Эх!
Выпили еще по одной. Гадюкин раздраженно повертел в руках шоколадку и отшвырнул ее в сторону.
– Вот и я такого же мнения обо всем этом деле, – смутно выразился Петля. – А как подумаю, что, может, нынешней же ночью предстоит отправляться на какое-то задание – будь оно неладно, – так и вообще… Хоть пулю себе в лоб пускай!
– Ну, так и не отправляйся, – равнодушно произнес Гадюкин. – Откажись. И получишь свою пулю, коль уж ты ее так желаешь.
– Ну да, ну да… – с прежней, подспудно раздражающей Гадюкина неопределенностью произнес Петля. – Откажись… Сказать-то оно легко, да вот сделать – трудно. Тут, знаешь ли, надо действовать похитрее… Половчее тут надо быть – вот как я считаю…
Гадюкин лишь покосился на Петлю, но промолчал. Не нравился Гадюкину этот разговор и сам Петля ему тоже не нравился. Какой прок был в таком разговоре? А между тем Петля для чего-то его начал. Может, с каким-то умыслом и дальним прицелом? Или Петля затеял разговор лишь затем, чтобы облегчить собственную душевную маету? Могло быть и такое. А могло быть еще и что-то третье, о чем Гадюкин даже не догадывался. Оттого-то разговор, затеянный Петлей, ему и не нравился.
– И зачем ты мне это говоришь? – спросил Гадюкин. – Хочешь быть хитрым и ловким – ну, так и будь. Это дело твое. Я-то тут при чем?
– А вот при чем… – Петля приблизился к Гадюкину почти вплотную да еще и воровато оглянулся по сторонам – не подслушивает ли их кто-то из посторонних. Но поблизости никого не наблюдалось, никто на них не обращал никакого внимания. – Вижу, мужик ты правильный и надежный. И маешься точно так же, как и я. Вот мне и подумалось… Не завтра, так послезавтра нас начнут отправлять на задания. Кого – подальше, кого – поближе… Тебя как бывшего командира назначат старшим группы. Ты сам слышал: наши начальники так и говорят. Кто в Красной армии был в командирах – тому быть старшим группы.
Гадюкин вновь улегся на нары.
– Так и что с того?
– А вот что! – зашептал Петля. – Ты возьми меня в свою группу! Скажи: так, мол, и так, мне надобен Петля. С ним у меня полное взаимопонимание. Понятно, что тебя послушают и включат меня в твою группу. И мы вместе отправимся туда…
– И что же? – Гадюкин повернулся на бок. Кажется, он начинал догадываться, что ему дальше скажет Петля.
– Слышь, Змея! – зашептал Петля. – Да ты не отворачивайся, ты вникни в мои слова! Я говорю дело! Итак, мы с тобой отправимся туда… И вместе придумаем, как нам быть дальше! Ведь мы никого покамест не убили, ничего не взорвали и не подожгли! А потому мы пока что чистые перед советскими законами! Чистые! Вот мы и явимся с повинной, да еще и с ценными сведениями. Расскажем там об этой диверсантской школе… Неужто нас не простят? А я так думаю, что простят!
– А СМЕРШ? – нарочито ленивым голосом спросил Гадюкин. – Неужто ты не слышал о СМЕРШе?
– А что СМЕРШ? – спросил Петля. – Может, и нет никакого СМЕРШа. Может, нам сказали неправду.
– А если СМЕРШ все же есть?
– А и что с того? Разве там не люди? А коль так, то поймут и простят. Ну, так как же?
– Что как? – глянул на Петлю Гадюкин. – Ты о чем?
– Берешь меня в свою группу? А уж там мы что-нибудь придумаем… Выпросим, так сказать, прощение у матери-Родины.
Гадюкин не стал отвечать на этот вопрос. Да и что тут было отвечать, коль и без того все было ясно-понятно? Не зря и не случайно затеял Петля этот скользкий, двусмысленный разговор. Это не просто сам по себе разговор, это провокация. А коль провокация, то и сам Петля – провокатор. Подосланный, допустим, тем же обер-лейтенантом Манном или, может статься и такое, Кулаком и Локтем. Для чего – тоже понятно. Чтобы проверить Гадюкина и уразуметь, чем он дышит, что думает, что намеревается делать, насколько он надежен для своих хозяев…
– Вали-ка ты отсюда! – Гадюкин рывком сел на нарах. – Ты меня слышал? И чем быстрее, тем лучше! А то ведь…
– Ты это чего? – уставился на него Петля. – Что так резко-то?..
– Сказано – вали! – свистящим полушепотом повторил Гадюкин. – А то ведь свистну сейчас на всю казарму!.. Вот скажу, провокатор! И знаешь, что будет потом? До утра не доживешь!
– Не надо шуметь, – скривился в усмешке Петля. – Провокатор… Ну, провокатор. А что мне оставалось делать? Что, меня кто-то спрашивал, хочу или не хочу я быть провокатором? Вызвали, приказали… Так, мол, и
