Нить - Виктория Хислоп

Младший брат взглянул на него и увидел, что он обливается слезами.

Словно погибшую любовь оплакивает, подумал Леонидас, пораженный тем, что брат не скрывает своих чувств. Когда умерла их мать, он и то столько слез не пролил.

Пока они стояли и смотрели на картину разрушения, над ними пролетел немецкий аэроплан. Теперь пилот доложит командованию, что Салоники весьма успешно справились с собственным уничтожением. Сами немцы не сделали бы этого лучше.

Тем временем местная газета на французском языке готовила первый выпуск со дня пожара. Хлесткий заголовок подводил итог:

Глава 4

Пять дней после этого Ольга ничего не слышала о Константиносе, но была так погружена в заботы о ребенке, что о муже почти и не думала. Дни и ночи стали неотличимы друг от друга – беспокойные, бессонные. Иногда ей удавалось укачать маленького Димитрия, и он засыпал, но обычно не дольше чем на полчаса.

Павлина жила с Ольгой в одной комнате в огромном доме в Перее, принадлежавшем старому другу Константиноса, богатому экспортеру тканей, который отправлял за границу не одну партию его товара. Из окна было видно, что над городом, в десяти километрах от них, все еще висит завеса дыма.

Гибель Салоников казалась Ольге чем-то далеким, но во вторник она получила вести от Константиноса, что практически все, чем он владел, уничтожено.

– Мне очень жаль, – со слезами на глазах проговорила хозяйка дома. – Это так ужасно для вас… все потерять!

Ольга была благодарна ей за сочувствие, но не могла найти в себе должного эмоционального отклика. Да, потерять все было бы ужасно, но ведь с ней этого не произошло. «Все» лежало у нее на руках. Ребенок был сейчас центром ее мира, и все остальное было не важно.

На следующий день Константинос, остановившийся в отеле в уцелевшей части города, пришел навестить жену и ребенка. Он уже занялся восстановлением того, что осталось от склада. Товар сгорел весь, но основания стен остались целы, и Константинос начал отстраивать склад заново. Он разослал распоряжения, собираясь пополнить запасы товара, а как только прибудут новые партии тканей, их нужно будет где-то хранить. Уже через несколько дней, которые ушли на составление иска о выплате страховки, Константинос отставил эмоции в сторону.

– Я выстрою свой бизнес заново, еще лучше и прочнее, чем был, – заверил он Ольгу.

Работы по восстановлению дома пришлось отложить на многие месяцы. Это не было для Константиноса главной задачей. Однако Ольга понимала, что гостеприимством, оказанным ей в Перее, нельзя пользоваться бесконечно. Первоначально речь шла всего о нескольких днях, а они живут здесь уже две недели.

Прибрежные районы города и почти весь северо-запад были разрушены, но верхняя часть, где прошло Ольгино детство, не пострадала.

Маленький домик на улице Ирини, номер три, доставшийся им с сестрой после смерти родителей, сейчас пустовал, и Ольга подумала, что это было бы идеальное место на то время, пока идет ремонт. Сестра ее два года назад уехала в Волос, к сыну.

В следующий раз, когда Константинос пришел их навестить, Ольга неуверенно предложила переехать туда, пока их виллу не отстроят заново.

– Домик, конечно, маленький, но мы поместимся… – Ольгин голос оборвался. Она уже почувствовала, что Константиносу не по душе эта затея.

Весь этот домик мог бы поместиться в одну гостиную их прежнего особняка. Человеку, всю жизнь прожившему в богатом прибрежном районе, даже думать о квартале, где придется толкаться локтями – в буквальном смысле – с мусульманской и еврейской беднотой, было довольно противно. Удивительно, размышлял он, как только Ольгина строгая красота, ее белая кожа могли расцвести в нищете и грязи городской окраины.

Однако Ольга была настроена решительно.

– Пожалуйста, Константинос… Павлина может спать в мансарде. Она не против, – умоляла она. – И это же временно.

Похоже было, что лучшего решения все равно не найти. Все дома, которые можно было бы снять в аренду, сгорели до основания. С некоторой неохотой и многочисленными оговорками Константинос дал свое согласие.

На неделе Ольга с ребенком вернулись в город. Павлина отправилась туда несколькими днями раньше, чтобы убрать дом, а Константинос должен был приехать к вечеру.

Возница вез ее в город, объезжая сильнее всего пострадавшие улицы, и все же масштаб разрушений был очевиден. Через месяц после пожара, уничтожившего почти весь город, запах пепелища, который невозможно было спутать ни с каким другим, по-прежнему висел в воздухе.

Ольга успела мельком увидеть призрачные остовы величественных городских зданий, их пустые окна, слепо глядящие на море, а потом и останки виллы Комниносов.

Они с ребенком прибыли на улицу Ирини около полудня. Была уже середина сентября, но солнце палило, как в августе.

Выйдя из экипажа в конце узкой улочки, Ольга увидела, что Павлина разговаривает с какой-то женщиной, и узнала ее. Это была Роза Морено, ее соседка.

Роза была вне себя от радости, увидев Ольгу, и тут же наклонилась поближе, чтобы рассмотреть младенца.

– Милая моя, я так счастлива тебя видеть – и поздравляю! – сказала она. – И выбрал же твой малыш время, когда родиться! Но зато какая радость, что ты опять будешь жить здесь.

– Спасибо, Роза. Я тоже рада.

Почти механически, в знак доверия и приязни, она протянула дитя Розе, и та прижала его к себе, с наслаждением вдыхая сладкий младенческий запах. У нее самой двое сыновей были еще маленькие, но ведь особый запах новорожденного держится недолго.

Они не виделись больше двух лет, но быстро обменялись любезностями и новостями о главных событиях в своей жизни.

– Улица наша мало изменилась, сама увидишь, – сказала Роза. – Нам повезло, что огонь сюда не дошел. Синагога наша сгорела, но, по правде говоря, уж лучше синагога, чем дом. Ты только не говори никому, что я так сказала.

– А мастерская? – спросила Ольга, когда Роза отдала ей младенца.

– Сильно пострадала, но это дело поправимое!

Морено, еврейская семья, жившая в доме номер семь, владела одной из самых популярных швейных мастерских в городе и тоже покупала ткани у Константиноса Комниноса. Муж Розы, Саул, унаследовал мастерскую от своего отца и собирался в будущем передать ее своим сыновьям Элиасу и Исааку. Одному из них исполнился только год, а другому четыре, однако все уже было решено.

Через несколько часов после пожара Саул начал делать новые выкройки взамен сгоревших и сметал швы у нескольких костюмов. Многие люди остались в чем были, так что Саул предвидел ажиотажный спрос и был достаточно практичен, чтобы воспользоваться ситуацией. Один купец из Верии продал ему в кредит на полгода несколько рулонов недорогой шерсти, и он тут же приступил к работе, обошел нескольких клиентов, чтобы снять мерки.

– Думаю, мы тут устроимся как-нибудь, правда, кирия Ольга? – сказала Павлина, когда они переступили порог.

– Да, пожалуй, устроимся, – ответила Ольга. – Я здесь чувствую себя как дома…

Те немногие пожитки, что остались у них, в основном одеяла, простыни, пеленки и другие детские вещи, внесли в дом. Кирия Морено принесла подходящий по размеру ящик для фруктов, который мог сойти вместо колыбели. Она выстлала его изнутри мягким, постелила вышитые простынки и одеяльце с именем Димитрия.

В доме номер пять, между Ольгой и Морено, жила мусульманская семья Экрем с тремя дочерьми. Госпожа Экрем как-то зашла после обеда с подарками для малыша и сладостями для Ольги. Она была очень добрая женщина, правда, объяснялась с соседями по большей части улыбками и жестами, потому что греческого почти не знала.

Ольга была рада вернуться в теплую, знакомую атмосферу дома, где она выросла, улицы, полной дорогих воспоминаний. Все, кого она знала с детства, по-прежнему жили в тех же домах и были рады снова ее увидеть. Они скоро простили ей то, что после замужества она была здесь такой редкой гостьей.

Тепло и близость радовали в эти дни Ольгу, но не Константиноса. Столь тесное соседство с другими людьми, то, что их слышно за стеной и даже с улицы, казалось ему невыносимым. В большей части домов теперь, после пожара, жило по несколько семей. За городом организовали лагеря беженцев для тех, кто остался совсем без крова, но когда у брата или кузена есть крыша над головой, естественно ожидать, что он разделит с тобой свою удачу. Вот так и вышло, что в некоторых домах по улице Ирини, с ветхими полами, с подвалами, отведенными для скотины, ютилось до пятнадцати человек сразу, со всеми вытекающими последствиями вроде шума и беспорядка.

Константинос открыто выказывал недовольство, и хотя Ольга всегда исполняла свой, пожалуй, самый главный свадебный обет, а именно: никогда и ни в чем не перечить мужу, наступил момент, когда у нее все же вырвалось неосторожное слово.