Водный Лабиринт - Эрик Фраттини

Ладонь Мэхони утонула в руке гиганта, загрубевшей от постоянной работы на мельнице. Рост и телосложение отца Понтия потрясли его. Но этот великан стал одним из братьев по воле самого Льенара.

«Мы не превозносим тебя за то, кем ты являешься, и не упрекаем за то, кем ты не являешься. Ты таков, каков есть перед Богом, не больше и не меньше. Для нашего братства равны все — и тот, кто находится рядом со Святым престолом, и тот, кто удален от него на тысячи километров, — сказал некогда кардинал Спиридону Понтию, приглашая его войти в братство. — Все мы одинаково близки к Богу, если выказываем подлинную веру в Него и не возмущаемся при испытаниях, ниспосланных Им».

— Fructum pro fructo.

— Silentium pro silentio.

— Вы совсем недавно вошли в братство. Когда я уеду, можете открыть конверт. В нем — инструкции, которые следует выполнить в точности, не задавая вопросов. Прочтите и исполняйте. Мы ждем от вас многого, отец Понтий.

Мэхони уже шел к припаркованным у входа в монастырь «Жигулям», когда услышал густой голос монаха:

— Я не обману вашего доверия.

— Надеюсь, что так и будет, — обернулся к нему посланец. — Господь в скором времени подвергнет вас суровому испытанию, и вы не вправе от него отказаться.

Для Мэхони настало время возвращаться в Ватикан, чтобы сообщить кардиналу Льенару об успешном завершении миссии.

Афдера летела прямым рейсом Венеция — Берн. Она посмотрела на табло, потом на часы, решила, что время еще есть, и пошла в бар, держа в руках пластмассовую коробку с книгой. Девушка села за столик, от которого было видно табло, достала бабушкин дневник и продолжила чтение.

По словам Лилианы, Абдель Сайед признался ей, что отдал книгу, содержание которой осталось для него неизвестным, некоему Резеку Бадани, каирскому торговцу древностями. Непонятно, продал ли ее Сайед торговцу или же отдал для того, чтобы тот нашел щедрого покупателя, рассчитывая получить свою часть прибыли. В руках Бадани книга сильно пострадала. Лилиана утверждала, что он показывал ей это сокровище, завернутое в газетную бумагу.

Афдера посмотрела на табло и снова уткнулась в дневник. На полях был комментарий.

Такая небрежность часто встречается в Египте. На черном рынке древностей папирусы причисляются к наименее ходовым товарам. В Аль-Гомаа нередко можно обнаружить ценнейшие свитки в очень плохом состоянии. Самое любопытное, что при таком потоке нелегальной торговли цену устанавливает продавец, часто даже не догадывающийся об истинной стоимости вещи.

Рядом Крещенция приписала большими буквами: «Невероятно!»

Торгуясь с вами, продавец всегда преувеличивает, а то и бесстыдно лжет. На самом деле это всего лишь элемент игры, неотъемлемая часть торговли, существующая с того дня, как родился первый фараон. Для египтянина любые средства хороши, лишь бы уверить покупателя в том, будто его товар — предмет бесценный и подлинный.

Запомни, внучка, что в торговле древностями, которой тебе придется заняться, принято не раскрывать источников. Это очень серьезный проступок, иногда влекущий за собой опасность. Крестьянин, производящий незаконные раскопки, никогда не скажет местному торговцу, где он нашел ту или иную вещь. Торговец никогда не скажет «загонщику», из какой местности эта вещь происходит. «Загонщик» никогда не скажет европейскому антиквару, от какого торговца он ее получил. Антиквар никогда не скажет коллекционеру, как досталась ему та или иная вещь. В цепочке всегда соприкасаются только два соседних звена.

Кара за разглашение сведений может быть очень суровой. В Египте рассказывают, что один торговец убил другого. Тот разболтал, откуда взял старинную вещь. Какие-то крестьяне поймали торговца, вырвали ему язык клещами и бросили у дверей каирской больницы. Некоторые из этих историй — чистой воды легенды, распространяемые намеренно, но есть и реальные случаи такого рода. Тот, кто проболтался, считается предателем и больше не состоит в деле. При этом совершенно не важно, в каком месте цепочки он находится.

Передали первое объявление о посадке на рейс Венеция — Берн. Взглянув на часы, Афдера решила дождаться третьего объявления.

Бадани в жизни не открыл бы, где он взял это Евангелие или кому его продал. Лилиана сказала, что может сдать мне лишь часть цепочки — от копателя, нашедшего книгу в Джебель Карара, до Бадани. Не доверяй этому торговцу. Он неплохой человек, но слишком много лжет. Сегодня этот хитрец может рассказать тебе одну историю про то, как он наткнулся на эту книгу, а завтра — совершенно другую. Резек уверял Лилиану в том, будто книга хранилась в их семье с незапамятных времен, а к его отцу она перешла вскоре после Второй мировой войны. Никто, как заметила Лилиана, не верил в эту сказку. Она слышала от Бадани и иную версию. Двое крестьян вспахивали поле недалеко от Магаги и провалились в яму, где обнаружили могилу. Конечно, это тоже выдумки. Таким образом нашли документы в Наг-Хаммади. Бадани прочитал об этом в «Аль-Ахраме» и решил приспособить эту историю для своих нужд. Попробуй через Лилиану найти этого торговца, если он все еще жив.

Очередное объявление о посадке оторвало Афдеру от чтения. Она поспешно бросила на поднос несколько лир, положила дневник в сумку и побежала к выходу, крепко сжимая в руках коробку. Стюардесса, стоявшая у дверей самолета, проводила девушку к ее месту в бизнес-классе. Во время недолгого перелета Афдера старалась подытожить в уме все, что прочитала, сидя за столиком в баре.

— Куда вам? — спросил ее таксист в аэропорту Бельп.

— Отель «Бельвю палас», Кохергассе, три.

Такси направилось по Зельхофенштрассе, огибая взлетно-посадочные полосы небольшого аэропорта, потом свернуло на Несслеренвег — магистраль, которая вела к центру города. Машина долго петляла по узким улочкам, потом выехала на Аарштрассе, идущую параллельно реке Аар, и подкатила прямо к «Бельвю паласу».

Отель, жемчужина стиля модерн, стоял недалеко от швейцарского федерального парламента. Крещенция любила его и всякий раз, оказываясь в Берне, просила один и тот же номер с великолепным видом на Альпы.

Афдера поднялась в свой номер, сняла трубку и набрала номер фонда Хельсинга. Рядом с ней, на кровати, лежала драгоценная коробка.

После нескольких гудков в трубке раздался женский голос:

— Фонд Хельсинга, добрый день.

— Здравствуйте. Мне нужно поговорить с Ренаром Агиларом.

— Как вас представить?

— Афдера Брукс, внучка Крещенции Брукс.

— Можете ли вы сказать, на какую тему собираетесь говорить с господином Агиларом?

От такого подробного допроса Афдера начала терять терпение.

— Я звоню по личному делу. Скажите ему, кто я, он поймет. Мой адвокат Сэмпсон Хэмилтон договорился о нашей встрече. Я остановилась в «Бельвю паласе». Попросите его, пожалуйста, перезвонить мне как можно скорее. У меня мало времени. — В голосе девушки зазвучали жесткие нотки.

— Хорошо, госпожа Брукс. Я сообщу ему о вашем звонке при первой же возможности.

Вечер Афдера посвятила хождению по магазинам и прогулке по Беренплатц. Она вернулась в отель и спросила, нет ли для нее записок. Женщина, сидевшая за стойкой, подала ей листок бумаги с монограммой отеля. Это было послание от Агилара:

«Завтра в десять утра за вами заедут и отвезут в фонд».

В десять Афдера уже сидела в холле. На коленях у нее лежала коробка, с которой она не расставалась от самого Хиксвилла. Девушка взглянула в окно и увидела, как рядом с отелем припарковался черный «БМВ». Из машины вышел элегантно одетый шофер и направился внутрь.

— Госпожа Брукс? — спросил он, подойдя к ней.

— Да.

— Я должен отвезти вас в фонд.

Машина проехала по Берну, оставила город позади и со Швейцерхаусвег свернула на посыпанную песком дорогу, которая ныряла в небольшую рощицу. Здесь путь преграждали металлические ворота. Рядом с ними стояла будка, двое вооруженных охранников держали на поводках свирепых немецких овчарок. Водитель притормозил, посигналил, и ворота открылись.

Дорога заканчивалась у группы построек, напомнивших Афдере фармацевтическую лабораторию, но вовсе не учреждение, имеющее отношение к культуре. Машина остановилась перед белой дорожкой, которая, видимо, вела в главное здание.

— Добрый вечер, госпожа Брукс, — сказала ей служащая фонда. — Господин Агилар ждет вас.

Афдера последовала за ней во внушительный зал, явно предназначенный для ведения деловых переговоров. В его центре стоял полированный стол красного дерева, за которым уместились бы человек двадцать. Стены были украшены полотнами Верроккьо, Гирландайо и Веронезе, толстые персидские ковры устилали паркет.

Афдера наклонилась, чтобы получше разглядеть один из них.