Остановись, мгновенье… - Виктория Самойловна Токарева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Надо было найти правильных актеров на главные роли. Мы решили обойти театры.
Отправились для начала в Малый театр. В гардеробе нам встретился Максуд Ибрагимбеков – писатель и режиссер, значительная личность.
Максуд и Данелия были хорошо знакомы и весьма расположены друг к другу.
– Привет, – поздоровался Максуд. – Как дела?
– Написали сценарий, – ответил Данелия.
– Про что?
– Про русскую деревню.
– Что ты можешь знать о русской деревне? – удивился Максуд.
– Это будет сказка, – объяснила я.
– Гия, а помнишь, ты мне рассказывал историю про грузинского вертолетчика? – спросил Максуд. – У него еще вертолет стоял во дворе на цепи.
Данелия на секунду задумался.
Далее мы смотрели спектакль. Выражение лица Данелии оставалось задумчивым. Чувствовалось, что он катал в голове какую-то мысль.
После театра он повез меня домой на своей машине. Смотрел перед собой. Был где-то далеко.
Я спросила:
– В чем дело?
– Я не хочу снимать «Собаку по роялю». Я буду снимать про вертолетчика, – сказал Данелия.
Стало понятно, что появление Максуда – не случайность. Бог послал.
Для меня такое решение было провалом всех моих надежд, но я уже ничего не могла изменить. Если Данелия так решил, значит, так и будет. Уговаривать его бесполезно, и не хочется. В конце концов, я себя тоже не на помойке нашла. У меня вышла книга, и мне было предложено вступить в Союз писателей. В этой организации средний возраст шестьдесят лет, а мне – тридцать. У меня были все основания себя уважать.
– Ну, снимай, – отозвалась я.
Данелия на следующий же день вызвал Резо Габриадзе для совместной работы. Меня он не отстранил, хотя Резо было вполне достаточно. Мы сели писать втроем, работали в гостинице «Россия». Я сидела в номере Резо за письменным столом. Передо мной стояла пишущая машинка. В окне виднелся лозунг, выложенный электрическими лампочками: «Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны». Выключенные лампочки были серые. Вечером они зажигались и ярко сверкали. Это значит шесть часов. Конец рабочего дня.
Обедали мы в гостиничном буфете: сосиски с горошком. Очень вкусно, когда хочется есть.
В чем состоит человеческое счастье? Есть, когда хочется есть, спать, когда хочется спать, и все остальное, когда хочется. Когда осуществление совпадает с желанием.
У Данелии болели зубы. Их следовало лечить, но он не захотел тратить время, пошел к врачу и за один прием выдрал восемь больных зубов. В номере гостиницы он сидел, сунув в рот шарф. Шарф был красно-черный, мохеровый, волосатый. Данелия дышал через шерсть, согревал рот. Габриадзе меня недолюбливал, не хотел делить со мной грядущий успех, а успех был гарантирован. Там, где Данелия и Габриадзе, иначе быть не может.
Я тоже была уместна. Данелия привык со мной работать, мы понимали друг друга с полувзгляда.
Все, что я предлагала, Габриадзе критиковал. Говорил: «Это журнал “Юность”», – делая ударение на букве О.
Данелия находился в сложном положении. Ему надо было защитить меня и не потерять Резо.
Однажды мы бросили работу и пошли гулять втроем. Это был какой-то парк. Мы сели на сваленное дерево. Мимо прошли негритянка и двое негритят дошкольного возраста – мальчик и девочка. Дети бежали, перегоняя друг друга.
Резо спросил:
– А негритянские дети бывают смешные?
– Что ты глупости говоришь? – хмуро сказал Данелия. – Конечно, бывают…
Не знаю почему, но я запомнила эту прогулку. Лето, сваленное дерево, прямая негритянка. Мы молодые. Вся жизнь впереди.
Началась съемка «Мимино».
Данелия познакомил меня с Фрунзиком Мкртчяном.
– Познакомься, – сказал он. – Это автор сценария.
Фрунзик внимательно посмотрел на меня и сказал:
– Похожа…
Казалось бы, как может живой человек походить на сценарий? Сценарий – это рукопись, собранная в брошюру. А я – молодая женщина на каблуках. Что общего? И тем не менее общее есть. Атмосфера. Излучение. Фрунзик почувствовал родство. Таким чутьем обладает только тонкий человек. Я оценила Фрунзика.
Позже он подплыл ко мне и таинственно проговорил:
– Приходи ко мне в гостиницу.
Я удивленно посмотрела.
– Женюсь, – добавил Фрунзик.
Я ничего не ответила. Тоже мне, жених нашелся: выпивоха и уродец. Но это не совсем справедливо. Фрунзик был красивый уродец или уродливый красавец. В нем сочеталось одно и другое. Выразительные глаза как будто стекали вниз. Море обаяния.
Снимали сцену ресторана в гостинице «Россия». По сюжету Фрунзик зубами поднимал с пола платок. У него не получалось.
Данелия подошел к нему и строго сказал:
– Ты пьяный, и это заметно. У тебя договор на пятнадцать съемочных дней. Так вот, пятнадцать дней ни капли в рот. Потом делай что хочешь. Понятно? Иначе я сниму тебя с картины.
Прошли пятнадцать дней. Фрунзик подошел ко мне и доверчиво сообщил:
– Знаешь, я две недели не пил. Так хорошо себя чувствовал… – Помолчал и добавил: – Теперь я понимаю, почему эти бездарности весь мир завоевали…
Кого он имел в виду?
Однажды кто-то спросил у Мкртчяна:
– А как твое полное имя?
– Фрунзе.
– Так это же фамилия. Был такой красный командир. Его Сталин ухандокал.
– И что теперь? – не понял Фрунзик.
– Найди себе нормальное человеческое имя и поменяй в паспорте.
Фрунзик задумался. Ему припомнилось старинное армянское имя: Мгер. Подходит к фамилии Мкртчян: единственная гласная среди согласных.
Фрунзик поменял паспорт, и в титрах стало появляться новое имя: Мгер Мкртчян.
Киношный народ удивился. Стали спрашивать:
– А кто это, Мгер?
– Так это же Фрунзик, – догадывались киношники.
Зрители даже не заметили перемены. Для зрителей Мгер был и остался Фрунзиком.
В конце концов Мгер отпал за ненадобностью.
Было во Фрунзике что-то детское, трогательное. Талант – это отсвет детства в человеке.
Я запомнила рассказ Фрунзика об отце.
Отец воевал в Великой Отечественной войне с Гитлером. Его ранило. Госпиталь. Какой-то городок на линии фронта. Немцы прорвали оборону и идут вперед. Надо отступать.
В госпиталь пришло распоряжение: раненых рассортировать. Кто может идти – взять с собой. Остальных – застрелить. Немцам не оставлять.
И вот главврач госпиталя идет вдоль коек, чтобы определить, кого можно взять, кого нет.
Молодой отец Фрунзика – копия Фрунзик, вернее, наоборот. Он смотрит на врача своими огромными стекающими вниз глазами. В его глазах страх и мольба. Можно себе представить, ЧТО чувствовали раненые на этом обходе.
Врача удивило непривычное лицо. Он спросил:
– Ты кто?
– Армян.
– А кто это? – не понял врач.
Как ответить на такой вопрос? Отец стал перечислять выдающихся армян:
– Сарьян, Сароян, Хачатурян, Капутикян, Амбарцумян.
Отец набрал десять фамилий и замолчал. Больше он никого не знал. «Армяне кончились», – подумал он.
Судя
