Непредвиденная опасность - Эрик Амблер

Убийство, решил Кентон, — это скорее всего дело рук «шпика наци». С виду тот тип был вполне способен на это. Возможно также, что, не найдя снимков, убийца велел своим подельникам дождаться на улице, когда кто-то из сообщников Захса не войдет или не выйдет с фотографиями. Так что вполне вероятно, что коротышка в шарфе был сообщником Захса.

Хотя… вряд ли. Ведь тот мужчина в шарфе вел себя так, словно уже знал об убийстве в отеле.

И теперь еще эта женщина. Судя по голосу, она была молодой, а поскольку говорила по-русски, то, наверное, тоже интересовалась фотографиями. Она обратилась к нему «Андреас». Кто такой этот Андреас? Убийца, человек в шарфе или кто-то другой?..

Он сдался. А затем вдруг с удивлением поймал себя на том, что старается представить, как выглядит та девушка. Было нечто влекущее в ее голосе. Шансы, что они когда-нибудь встретятся и он сможет узнать ее, крайне малы. Темный двор, коротенькая фраза, произнесенная еле слышным шепотом, секундная вспышка фонарика и… вот, собственно, и все. Как это странно! Возможно, до конца жизни он время от времени и от нечего делать будет снова и снова задаваться вопросом — как же выглядела владелица этого голоса? И разумеется, со временем мысленное представление о ней будет меняться. В минуты несчастья и тоски ему будет казаться, что она необыкновенно хороша собой, и зря он тогда не остался во дворе. А когда совсем состарится, будет рассказывать другим старикам о своем необычном приключении в Линце в молодости и скажет, что он был в ту пору глупым романтичным юнцом и что та девушка наверняка была не привлекательней стакана с прокисшим вином.

Кентон с неудовольствием отметил, что воспоминания его приобретают все более сентиментальный характер, как вдруг размышления прервал визг тормозов.

Он уже перешел по мостику через реку и находился в нескольких минутах ходьбы от вокзала. Резко обернулся, но никакой машины не увидел и решил, что визг тормозов донесся, очевидно, с боковой улочки, мимо которой он только что прошел. Сделал еще несколько шагов и оглянулся.

Улица была широкой, хорошо освещенной и совершенно пустой. Внезапно раздался рев мотора, из-за поворота вылетел задом наперед большой фургон и тут же резко остановился. А секунду спустя рванул в том направлении, откуда появился. Кентон с тревогой узнал в нем ту машину, что дежурила перед входом в отель «Джозеф». Именно ее он видел из окна.

С чувством облегчения он проводил ее взглядом. Машина скрылась за углом. Очевидно, они его просто не заметили. Кентон тут же укорил себя за эту глупую мысль. Да как они могли его заметить? Они же не знали, не могли знать о его существовании. А если бы даже и знали, если бы, допустим, Захс сказал им, все равно понятия не имели, как он выглядит. Кентон двинулся дальше, проклиная себя за излишнюю нервозность. Затем, свернув за угол, обернулся, и ему показалось, что в тень у стены метнулась какая-то фигура. Нет, ему надо выспаться — и чем скорее, тем лучше!

Подойдя к кафе «Шван», он все еще корил себя за разыгравшееся воображение.

Кентон забрал свой чемодан, а заодно узнал, что буквально в двух шагах отсюда находится отель «Вернер», весьма приличный и недорогой. Что ж, решил он, после всех этих волнений и беготни чашка горячего шоколада перед сном придется как нельзя более кстати.

Пока ему готовили шоколад, он купил спички и, нащупывая в кармане пачку сигарет, наткнулся на бумажник, который подобрал в номере Захса.

Кентон прикасался к нему с чувством некоторой неловкости. Все же надо было оставить бумажник полиции. Он не должен был брать его и вот так, бездумно, прикарманивать. Тем не менее сейчас бумажник у него, так уж получилось. И просто глупо не попытаться что-то выяснить по этому бумажнику. Кентон достал его из кармана.

Искусственная кожа, инициал «Б» в уголке, сто́ит, очевидно, сущие гроши. Однако внутри Кентон нашел свыше восьмисот марок бумажными купюрами, четыреста пятьдесят из которых принадлежали ему по праву. Кроме них, в бумажнике находился всего один предмет. Маленькая записная книжка в зеленой обложке. Исписаны были всего две страницы, остальные чистые. На этих двух страницах значились адреса, но почерк был столь ужасен, что Кентон решил отложить расшифровку на потом. Вырвал эти две странички из книжки и сунул в карман пальто.

Теперь оставались только деньги. После небольшой дискуссии с самим собой он решил, что имеет законное право на часть имущества господина Захса. И переложил четыреста пятьдесят марок в свой бумажник.

Кентон допил шоколад и размышлял еще минуту-другую. Затем попросил у мужчины за прилавком конверты и марки.

В первый конверт он вложил остаток денег и адресовал его господину Захсу в отеле «Джозеф». Пусть теперь этим займется полиция! Во второй положил сто марок и благодарственную записку поляку из «Хавас». В третий поместил фотографии.

На первые два конверта Кентон наклеил марки. На третьем написал свое имя и, сочинив правдоподобное объяснение для мужчины за прилавком, отдал конверт и пять марок ему на хранение.

Итак, в том, что касается денег господина Захса, совесть Кентона была чиста. Долг поляку он вернул. Избавился от компрометирующих его снимков. К тому же в кармане у него было теперь целых пятьсот марок. Кентон чувствовал, что засыпает на ходу. Он вернется в Берлин сегодня же, но чуть позже, прежде надо выспаться. И вот с легким сердцем он бросил письма в почтовый ящик и отправился в отель «Вернер».

Ко времени, когда он оказался в номере, небо начало сереть.

Кентон бросил чемодан на кровать, задернул шторы и опустился в кресло. Глаза слипались. Протянув руку, он выключил настольную лампу. Посидел с минуту, затем начал снимать галстук. Но пока возился с неподатливым узлом, сон окончательно одолел его. Кентон разжал пальцы, голова его качнулась вперед, и он заснул в неудобной позе. Прошло, наверное, минут двадцать. И вдруг его разбудил стук в дверь.

Кентон устало поднялся на ноги. Стук повторился. Он подошел к двери.

— Кто там?

— Сервис, мой господин, — ответил голос. — Господин может замерзнуть. Тут еще одеяла и плед.

Кентон отпер дверь и, отвернувшись, снова занялся узлом галстука.

Дверь распахнулась. Кентон ощутил за спиной какое-то быстрое движение. И в следующую секунду сзади на шею ему обрушился чудовищной силы удар. На долю секунды невыносимая боль пронзила тело, и еще Кентон понял, что падает головой вперед. А потом потерял сознание.

6

Ортега

Залесхофф и Тамара прибыли в Линц в десять часов вечера, взяли такси и прямо с вокзала отправились на другой конец города.

По адресу Кёльнерштрассе, 11, в тихом жилом квартале, располагалась небольшая бакалейная лавка. Оставив сестру расплачиваться с таксистом, Залесхофф позвонил в боковую дверь. Несколько минут ожидания, и вот дверь приотворилась на дюйм, и хрипловатый женский голос спросил, кто звонит.

— Я к Рашенко, — ответил Залесхофф.

Женщина отперла дверь. Сделав Тамаре знак следовать за ним, Залесхофф вошел. Прямо от двери начиналась крутая деревянная лестница, и они начали медленно подниматься по ней следом за пыхтящей женщиной.

На второй площадке женщина отворила какую-то дверь и проворчала, что Рашенко живет на самом верхнем этаже и что у нее нет сил провожать их дальше. После этого она скрылась в комнате, оставив брата с сестрой на лестнице одних. Еще три пролета — и они оказались на площадке прямо под двускатной крышей. Там была всего лишь одна дверь. Залесхофф шагнул к ней, собираясь постучать, затем обернулся к сестре.

— Ты никогда не видела Рашенко?

Тамара отрицательно покачала головой.

— Тогда ничему не удивляйся. Он был схвачен царскими офицерами, они очень грубо с ним обращались. В результате он, не считая всего прочего, онемел.

Девушка кивнула. И он громко постучал в дверь.

Мужчина, отворивший ее, был высок, седовлас и сильно сутулился. И еще его отличала какая-то неестественная худоба, одежда висела на нем как на вешалке. Казалось, под ее складками вовсе нет тела. Глаза глубоко запали, так что невозможно даже было определить, какого они цвета, но зато они сверкали, как два ярких луча, исходящих из темных впадин. При виде Залесхоффа узкие губы старика растянулись в улыбке, и он, посторонившись, пропустил их в квартиру.

Комната оказалась битком набита мебелью, так что передвигаться по ней было совершенно невозможно. Неприбранная постель в одном углу и маленькая печурка в другом лишь добавляли беспорядка. В печурке ярко пылали дрова, и от этого в комнате было нестерпимо жарко.

Рашенко жестом пригласил гостей присесть, сам тоже сел и выжидательно уставился на них.

Залесхофф снял пальто, аккуратно перекинул его через спинку кресла и уселся. А потом подался вперед и положил руку на колено старику.