Подземелье смерти (=Конан и Бог-Паук) - Лайон де Камп

— Куда тебя отвезти, матушка? — спросил у ведьмы Конан.

— У меня больше нет дома, — дребезжащим голосом ответила старуха. — Они сожгли мою лачугу.

— Так куда же теперь?

— Туда, куда и ты, умоляю, господин.

— Я направляюсь в Йезуд, не могу же я взять тебя с собой.

— Если доехать до главной дороги, а там свернуть налево, на тропу, мы доберемся до моего убежища. Но одолеет ли конь крутой подъем, неся двойную ношу?

— Пойдет ли он, если я его поведу?

— Да, господин, в этом я не сомневаюсь. Но поспешим! Я слышу позади лай собак.

Отдаленный лай достиг ушей Конана. Киммериец имел острый слух, и однако старуха раньше его заслышала погоню.

— Ты хорошо слышишь, хоть и стара, — заметил Конан.

— Я знаю способ, как притупить обострившиеся чувства, — ответила ведьма.

— Они пустили собак по нашему следу, — не приведут ли их собаки к твоему убежищу?

— Нам бы только добраться туда, а там уж я сумею их провести.

Когда Конан и Нисса выехали наконец на большую дорогу, шум погони сделался громче: Имир устал, обремененный двумя седоками. Вскоре Нисса различила вдали преследователей.

Конан пустил Имира рысью по крутой тропе, которая вилась и ныряла меж холмов. Лай становился все слышней, Конан понял, что положение почти безнадежно. На равнине, где достаточно места для маневра, его бы не испугала ватага деревенщины, вооруженной серпами и вилами. Но тут, посреди камней и ям, преследователи, при достаточной смелости, могут легко окружить его, перерезать поджилки коню, а всадника изрубить в куски.

— Преследователи скачут верхом, — сквозь зубы пробормотал Конан.

— Да, господин. Лошадей в деревне хоть отбавляй, селяне сами их разводят. А парни наши искусны в беге, они всегда одерживают верх над жителями других селений. Я всегда гордилась своей деревней.

Конан знал, что, если он бросит Ниссу, преследователям не догнать его. Но раз уж он взялся ее спасти, ничто не заставило бы его отказаться от этой затеи. В таких случаях Конан всегда проявлял упорство.

Тропа становилась все более крутой и каменистой. Конан спешился и обошел уставшую лошадь.

— Я пойду пешком, — сказал он. — Далеко ли еще?

— С четверть лиги. Как подъедем ближе, я тоже пойду пешком.

Они продолжили путь, Конан шел, ведя под уздцы Имира. Лай собак приближался: преследователи настигали их. Конан ожидал, что они вот-вот появятся.

— Я тоже должна спешиться, — дрожащим голосом сказала Нисса, — помоги мне, господин.

Конан помог ей слезть с коня. Ноги плохо держали ослабевшую старуху, но она тут же, указав рукой на склон, где не было никакой тропы, проворно стала взбираться наверх, хотя дышала затрудненно, с мучительным сипом. Оглянувшись через лужайку, где на редкой траве были разбросаны валуны, Конан увидел, как на солнце зловеще сверкнула сталь.

— Надо поторопиться, — проворчал он. — Я понесу тебя, матушка.

Не слушая протестов, он сгреб ее хрупкое тело и стал торопливо подниматься по склону. Пот градом катился по лицу, дышать становилось все трудней.

— Вон туда, в тот пролом, — прошептала ведьма.

Со старухой на одной руке, другой сжимая уздечку Имира, Конан оказался на дне узкого ущелья, по склонам которого росли редкие чахлые сосны. Пробиваясь сквозь нагромождение валунов, пенился и рокотал ручей. Идти приходилось перепрыгивая с камня на камень; Имир, пошатываясь и спотыкаясь, следовал за хозяином.

— Здесь! — прошептала Нисса.

За выступом скалы Конан заметил вход в пещеру, прикрытый колючим кустарником и свисающими до самой земли лозами дикого винограда. Ведьма села у входа, стараясь отдышаться.

— Поскорей берись за ворожбу, матушка: селяне вот-вот настигнут нас.

— Помоги мне развести огонь, — тяжело дыша, попросила ведьма.

Конан набрал сухой листвы и сучьев и высек искру при помощи стали и кремня. Он обернулся к Ниссе, но ведьма исчезла в глубине пещеры. Вскоре она вышла к костру, сжимая в костлявом кулаке кожаную суму. Порывшись в ней, ведьма достала щепоть порошка, который тут же бросила в огонь. Пламя затрепетало и забилось; от костра, извиваясь, будто змея в предсмертных судорогах, стал подниматься пурпурный дымок.

Шепотом ведьма прочла заклинания на языке столь древнем, что Конан сумел понять только одно-два слова.

— Поторопись, матушка, — прорычал он, так как шум погони становился все ближе. — Они вот-вот будут здесь.

— Не мешай мне, дитя! — отрезала ведьма.

Много лет протекло с тех пор, как кто-либо осмеливался так обращаться к Конану, но он благодушно снес оскорбление.

Сидя на валуне, Конан видел конец ущелья, упиравшийся в склон, по которому они поднимались. Заметив всадников, он вскочил на ноги и схватился за меч. Преследователи смогут проникнуть в ущелье через узкий пролом по одному или по двое, если только не вскарабкаются на утес, чтобы атаковать сверху. А если у кого-нибудь из них лук со стрелами? У Конана не было при себе доспехов, и, даже обладая ловкостью пантеры, нельзя увернуться от стрелы, пущенной с близкого расстояния.

Нисса все еще бормотала над костром, когда Конан рявкнул:

— Вот они!

— Молчи и положи клинок, — взмолилась ведьма. — Взгляни-ка теперь! — сказала она, и в ее дребезжащем старческом голосе прозвучало торжество.

Конан взглянул на вход в ущелье: и селяне на лошадях, и их собаки — все промчались мимо.

— Молчи, дитя, а не то они услышат нас, — прошептала старуха.

Вскоре шум погони совершенно затих.

— Благодаря чарам вход в ущелье стал казаться сплошной скалой. Если бы ты крикнул, или лезвие меча сверкнуло бы на солнце, или кто-то из преследователей попробовал прислонить вилы к мнимой скале — иллюзия рассеялась бы, как туман.

Ведьма устало оперлась на отвесный камень.

— Помоги мне войти в пещеру, умоляю. Я слишком слаба.

Конан помог старухе войти в пещеру, где в беспорядке были сложены съестные припасы, пучки трав и всяческий скарб.

Ведьма, усевшись на пол, спросила:

— Молодой господин! Могу ли я попросить тебя еще об одном одолжении? Надо приготовить ужин. Я слишком слаба, чтобы хлопотать у костра.

— Я немного умею готовить, — сказал Конан. — В придворные повара я точно не гожусь, но на ночлеге в безлюдных степях приходится готовить себе самому.

Порывшись в ведьминых припасах, Конан разложил костерок.

— Расскажи-ка, матушка, — предложил он, — за что на тебя обозлилась деревня?

Старуха прокашлялась и начала свой рассказ:

— Я Нисса из Комата. Много лет я прожила в Заминди, занимаясь скудно оплачиваемым ремеслом белой колдуньи. Я исцеляла от болезней людей и скотину, гадала для влюбленных, предсказывала перемены погоды. Но я всегда говорила людям, что в ворожбе ничего нельзя сказать наверняка, в конечном итоге все зависит от воли богов. Случилось, что в Заминди начался мор. Многие заболели, и в одну ночь умерло трое детей. Я делала все, что от меня зависело, но ни заклятья, ни снадобья не помогли. В деревне стали поговаривать, что я злая колдунья. Все ограничилось бы сплетнями, если бы не Бабур, наш старейшина. Он давно зарился на клочок земли, где стояла моя хижина. Я отказывалась продать ему участок даже по хорошей цене, вот он и отомстил мне. — Ведьма закашлялась. — Вчера я составила себе гороскоп и увидела, что расположение планет предвещает зло. Сегодня утром я собиралась перенести свои пожитки сюда, в пещеру, которую я давно уже высмотрела на всякий случай. Но опоздала: селяне, ворвавшись в дом, схватили меня и поволокли в деревню. — Нисса усмехнулась: — Нам удалось обмануть предзнаменования. По крайней мере на сегодня. А что приключилось с тобой, молодой господин?