ЮГАНА - Александр Шелудяков

Молчал Федор Романович. Опустив голову, держал в зубах навсегда потушенную трубку. Думал старик о своем.

На юганской земле царствует теплый, солнечный весенний день. К берегу Улангая причалила легкая лодка с двумя подвесными моторами на корме. С рюкзаком на одном плече поднялась на взлобок берега красивая девушка и остановилась, засмотрелась на идущую к ней Югану, радостно улыбнулась, поспешила навстречу. Чуть поодаль, за девушкой, шел Андрей Шаманов.

– Здравствуй, Югана! – поздоровалась девушка.

– Хо, Богиня пришла с Андреем Шаманом из Кайтёса! – приветливо обняла эвенкийка девушку, коснулась щекой ее щеки. Целоваться при встрече – не в обычае Юганы.

На крыльцо вышел дед Чарымов. Щуря глаза от яркого солнца, он приложил ко лбу ладонь козырьком, крякнул удивленно и крикнул зычно:

– Кто посмел тарахтеть моторами на берегу и тревожить улангаевского губернатора? А ну, объявись по закону!

– Здравствуй, Михаил Гаврилович, – сказал Андрей Шаманов, подойдя к старику и крепко пожимая руку.

– Ну, якорь тебя за ногу, и откуда же ты привез этакую лебедушку-русалочку, в какой сторонушке высмотрел и заполонил?

– Добрый день, Михаил Гаврилович, – подойдя к старику следом за Юганой, сказала девушка и вопросительно посмотрела на эвенкийку: «Неужели он действительно забыл меня?»

– Пошто Чарым смотрит хитрым взглядом на Богиню? – спросила Югана и, улыбнувшись, достала из замшевого мешочка трубку, набила ее табаком, закурила.

– Так это же и в самом деле Богдана! Внучка самого Ильи Владимировича, юганского Перуна… Ну и расцвела, ну и раскрасавилась, «кедёрочка»! – восхищался старик. – А надолго к нам гостевать приехала?

– На несколько дней, Михаил Гаврилович… Танюшиным ребятам надо дать задание на лето. Коль ничего не могли мы сделать с этими упрямцами, пусть учатся заочно. Правда, у меня по русскому и литературе неплохо успевали, но сочинения пока еще получаются корявыми…

– Ну-ну, это все ладно… Ребята-орлята наши башковитые, учеба им хорошо дается, в жилу идет. Только скребет у меня, старика, душу. Вот, скажем, Орлан – нашего корня парень оказался – на таежной земле останется после школы. А вот варяги Ургек, Таян, Карыш – эти все в летчики-космонавты нацелились. Ох-хо-хо, кто же из молодых станет продолжать корень наш сибирский, а?

Уже четыре года, как братья Волнорезовы учатся заочно в кайтёсовской школе. Деревня там маленькая и школа малолюдная, но старожилы твердо стоят на одном: детей учить до десятого класса в родном селении и пусть в классах будет пять или десять человек. В учителях недостатка нет. Преподаватели в основном из местных старожилов, пенсионного возраста, а из молодых пока одна Богдана, которая четыре года назад кончила Томский пединститут.

День нынче субботний. Во второй половине дня Таня с Богданой истопили баню, пригласили помыться деда Чарымова с Андреем и ребят. Югана сказала, что пойдет после всех, в прохладную баню, вместе с Галиной Трофимовной.

Баня стоит у берега реки и срублена год назад из кедровых, выбыганных на сухостое бревен. В бане просторно, топится по-белому, а поэтому всегда чисто, некопотно; пахнет свежими березовыми вениками, пихтовой хвоей, сочит аромат кедровое дерево, от жары на бревнах у печи-каменки выступили прожилки густой янтарной смолы.

Таня разделась в предбаннике, оставив дверь отпертой, вошла в баню, налила горячей воды в два больших таза-ушата из кедровой клепки и, поставив их на широкую лавку, у подъема на полок, посмотрела на Богдану. Девушка сидела у окна напротив Тани и расплетала толстую светло-русую косу. Руки Богданы лениво перебирали пряди расплетенной косы.

– Ой, Богдана, что это с тобой? – спросила Таня, – Душой приуныла, глаза потупила…

– Да нет, просто так… – неопределенно ответила девушка. И, помолчав, пояснила: – Я с Юганой рассматривала одну картину. Она в доме Андрея, закрыта черной шторкой на подрамнике. Югана сдернула покрывало и сказала мне: «Шаман делает эту картину. Плохо она у него родится. Не может найти душу для этой голой женщины».

– Странно… Какая картина? – удивилась Таня. – Вроде я все видела, что у него припрятано, затаено.

– У женщины закрыто лицо спущенными волосами. Она стоит как сказочная богиня материнства. Груди тугие, упруго выступают вперед. Она еще не рожала, об этом можно судить по бедрам, грудям с нежными сосками… Около женщины, точнее сказать, девушки – чудный берег реки, поросший молодыми кедёрками, у ног плещутся сине-зеленые волны речной воды. И какое-то необыкновенно утреннее солнце поднимается из-за горизонта; утренняя заря замутила алой кровью воду, и обнаженная женщина как бы напиталась розовым солнечным соком жизни, радости… Понимаешь, Таня, такое ощущение, что юная женщина немного испугалась чего-то и одной рукой пытается приподнять волосы и посмотреть куда-то, а второй рукой она хочет прикрыть низ живота.

– Да-да, Богдана, ты права… Югана давно говорила, что Андрей пишет маслом, по ее просьбе, «Гимн Солнцу». Это, видимо, эскиз, – пояснила Таня, а про себя отметила: «А ты, юная Богдана-Богиня, неспроста глаза потупила, руки опустила».

Всего лишь несколько минут назад Таня сняла платье, кинула его на лавку, подошла к зеркалу, висевшему на стене в предбаннике, распустила волосы, тряхнула головой, и шелк русых волос рассыпался по плечам, положил редкую сеть на лицо. Белотелая женщина была крепкая, стройная. И в этот миг уловила Богдана поразительное сходство Тани с той женщиной на холсте Андрея Шаманова. И вот сейчас Богдане хотелось знать: писалась картина с обнаженной Тани на берегу реки или это фантазия художника, собирательный женский образ. Но спросить об этом стеснялась.

– Богдана, – окликнула Таня девушку, когда вынула из ушата разопревший холщовый мешочек с осиновой золой, – ты будешь мыть волосы щелоком или жидким мылом?

– Можно тем и другим, – ответила девушка безразлично, и тут же с языка сорвалось: – Таня, а ведь та обнаженная женщина… почти твоя копия…

– Ха-ха-ха… – рассмеялась Таня, и на лице ее заиграла такая юная, задорная и жизнерадостная улыбка, что Богдана невольно оробела. – Вот что тебя беспокоит. Нет, девочка, никогда и ничего у меня с Андреем не было. Живем как брат и сестра, как добрые соседи. А вот случай был один: дурь на меня нашла тогда. Неводили мы с ним рыбу бреднем, за деревней, у песчаной косы. Ранним утром, до восхода солнца, добыла изрядно крупных щук. И тут как раз начало всходить солнце. Утро выдалось чудное, теплое и красивое. Ну, я и говорю Андрею: «Подыми мне платье со спины. Мокрое оно и к телу намертво прилипло, потянешь – разлезется, а ситец сейчас на вес золота». Он и помог.

– И вы с ним?.. – робко спросила Богдана.

– Да нет же, Богдана, он помог мне снять платье, и я забрела в воду, выполоскала платьишко, а потом стояла по колено в воде и расчесывала волосы да грелась на солнышке. Вот и все.

Булькает весело вода, падает на широкую кедровую лавку, и стекают мыльные струйки на пол. Богдана мыла голову жидким, самодельным мылом, варенным бабкой Чарымовой из бараньих кишок. Завязала она промытые волосы на затылке лентой в узел и невольно засмотрелась на Таню. А та, намылив бедра, терла их мочалкой и чуть искоса хитровато поглядывала на девушку.

– Ох и достанешься же ты кому-то, Богдана, зацелует тебя до смерти, до сладкого хруста все твои косточки разомнет…

– Ну уж, так и… – еле сдерживая смущенную улыбку, ответила Богдана.

– Вот тебе и уж, как у мужика гуж… Двадцать седьмой годочек тебе – пора… Как заиграет кровь-то молодая, так сама, девочка моя, сгребешь мужика…

– Таня, – спросила Богдана, чтоб переменить тему разговора, – что такое «Гимн Солнцу»? Почему картина Андрея должна называться именно так?

– Это все причуда Юганы. У женщин племени Кедра был такой обычай: если девушка желает иметь крепкого здорового ребенка, а кто этого не желает, то она должна до восхода солнца, весной, а то и осенью, прийти на берег реки с возлюбленным. Одним словом, женщина показывает грудь и живот солнцу, просит его, чтоб оно дало только что зачатому ребенку красоту и силу небесного огня.

– Понимаю. А почему картина не получается у Андрея?

Таня вдруг с еле уловимым недружелюбием ответила:

– Пригласим Андрея к себе в баню, и пусть он с тебя рисует языческую женщину для «Гимна Солнцу», а я буду караулить, охранять тебя.

– Охранять? От кого и зачем? – удивилась Богдана. Настороженным женским чутьем она уловила в голосе Тани ноту ревности. Оказывается, Таня может быть не только внимательной, гостеприимной, но и ревнивой, когда нужно защищать право на мужчину, который ей нравится. «Но нравится ли она ему?» – спросила себя Богдана.

Югана с Галиной Трофимовной Чарымовой шли к бане не спеша: у одной под мышкой зажат маленький сверток, у другой – веник из молодых, свежих ветвей березы и целлофановый мешочек с мелко насеченной ромашкой и другими душистыми травами. Вблизи бани Югана услышала смех Тани и Богданы.