Видео Унтерменшн - Александр Селин

Выйти на генерального, конечно, становилось труднее с каждой неделей, особенно такому опальному типу, как Садовников. Однако на этот раз Сергей чувствовал, что Апокову он нужен. Чувствовал, что Александр Завенович его все-таки примет после серии унижений и отказов. Кстати, заодно и проверит, насколько Садовников стал «лояльнее». А это как раз и проверяется с помощью унижений.

Сергей дошел до нужного корпуса, поднялся на третий административный этаж, встал в тупик, где можно было курить, не особо привлекая внимание, и с интересом начал наблюдать за «обитателями» коридора, который был хоть и длинный, но прямой, и простреливался хорошо.

Судя по тому, что весь персонал дефилировал довольно беззаботно, Апокова у себя еще не было. Сергей знал его расписание, но сейчас опыт подсказывал: придется подождать. Хотя «сторожевые» бегали туда-сюда с прежней скоростью, на их лицах не было того подобострастно-напряженного выражения, которое всегда появляется, если поблизости находился шеф. Оставалось только курить да наблюдать за редакторшами. Сергей сразу отметил, что накопилось их много. А это означало одно – у Апокова дела идут хорошо.

Понятие «апоковские сторожевые» существовало в обиходе работников канала уже давно. Вообще «сторожевые» – это слой или, может быть, правильнее, класс, который определялся вокруг больших начальников любых предприятий. Это люди, проверенные временем, люди разводящие, отводящие, принимающие на себя ответственность, если надо, и подвергающиеся наказанию в случае чего. Но основной обязанностью этих людей являлось ограждать руководителя от нежелательных контактов и представлять своего шефа в чистоте и на высоте вне зависимости от того, что этот шеф напортачил.

В отличие от обычных «сторожевых», телевизионные «сторожевые» отличались значительно большей злостью вследствие специфики дела и размытой ответственности. Это были лица на сто процентов женского пола (имеется в виду именно пол, а не сексуальная ориентация) и вырастали, как правило, из услужливых и преданных секретарш. Образование тут никакого значения не имело. Ценилось умение с улыбкой принимать похлопывания по попке и печатать на компьютере. Отыгрываться за унижения «сторожевые» начинали уже в зрелом возрасте, когда становились редакторшами, в должности, которое дается на телевидении исключительно за выслугу лет. «Сторожевые» редко выходили замуж, поскольку в обычной жизни вели себя не совсем адекватно. (По этому поводу Руденко все обещал написать трактат «О влиянии эфирного электромагнитного излучения на поведение телевизионщиц»). Они очень быстро бегали и быстро говорили. И у каждой из них был накоплен набор специальных аргументов-фраз, позволявший наглухо прикрыть свою сущность, причем так, что ни один гад не смог бы проверить, стоит ли за этими фразами какое-нибудь образование или не стоит. Фразы эти были примерно следующего содержания: «Я на телевидении двадцать лет! А вы сколько?», «Вы поймите, телевидение – это особое искусство! Мало его понимать, его нужно чувствовать!», «Я лично не читала ваших реприз, но давала Гале Иквиной. Галя мне сказала, что она не смеялась», «Я бы показала вам, как надо снимать, но не могу же я разорваться на части!» Ну и, конечно, коронная фраза: «Надо же! У меня когда-то давно была точно такая же идея!».

С возрастом телевизионные «сторожевые» худели, а не добрели, в отличие от большинства отечественных женщин, и скорость передвижения у них год от года возрастала. Благо двухсотметровые пролеты останкинских корпусов, где начинали все, весьма способствовали поддержанию спортивной формы. Пролеты эти были вполне сравнимы с угодьями легкоатлетических или конных манежей, так что у любого случайного посетителя закрадывалось подозрение: а действительно ли телецентр изначала закладывался как телецентр? Когда редакторши перемещались в более скромные шаболовские корпуса, скорость у них ничуть не уменьшалась, но увеличивалась маневренность и цикличность, и внешнее ощущение занятости редакторш только росло.

Садовников на минуту подумал об Останкино и представил, как выглядел бы конный корпус редакторского телевизионного состава. Наверное, так: на породистых скакунах, с папками, плетками и косметичками за голенищами. Представил, насколько легче редакторшам стало бы уходить от назойливых авторов и режиссеров. «Но-о, Яхонт! Но-о!» «Цок-цок-цок!» «Галина Васильевна! Постойте! Вы читали мои репризы?» – кричит вслед выдыхающийся автор. «Нет, не читала. Но давала Румянцевой. Оля сказала мне, что она не смеялась», – отвечает Галина Васильевна свысока и не оборачиваясь. «Когда следующий вариант принести?» – взывает отстающий автор. «Так вы разве еще не принесли? Когда-когда… Вчера! Но-о!»

«Да-а. Авторам стало бы труднее» – вздохнул Садовников.

Действительно, любой посетивший телецентр мог наблюдать следующую картину: бежит редакторша, за ней какой-нибудь непризнанный гений, жаждущий славы на телевидении, он что-то пытается объяснить ей и протягивает сценарий либо кассету. Редакторша, не оборачиваясь, отвечает на ходу и увеличивает скорость. Один поворот. Второй. Третий. Четвертый… Все зависит от того, как быстро автор догадается, что они бегут по кругу, и только после этого, все поняв, отстает. Если же автор недостаточно внимательный, или нет, если он упорный, если он не выпивает и не курит, если он с детства занимается спортом и решил во что бы то ни стало довести свое дело до конца, то тогда первая «сторожевая», за которой он бегал, перенаправляет его к другой, бегущей навстречу, и забег продолжается, но уже в другом направлении и с другим лидером.

Быстро двигаться и отвечать на вопросы не оборачиваясь редакторши учатся, как правило, у своего шефа. Именно так когда-то бегал и сам Апоков, когда был молод. Ну а теперь, находясь в уважительном возрасте и высоком положении, развел такое количество замещавших его женщин, что мог до конца жизни не отвечать ни на какие вопросы и не двигаться. А запершись на весь день у себя в кабинете, задумчиво рассматривать скабрезные фотографии и перечитывать доносы. Да. Теперь все. Теперь «сторожевые» защищают его в несколько слоев. И во имя него совершают многокилометровые кроссы. Сначала в Останкино, а теперь на Шаболовке, где пролеты, правда, хоть и покороче, но значительно загадочней и страшней.

Как уже было сказано, ни одной из своих «сторожевых» Александр Апоков не доверял. И чтобы отвести опасное внимание от своей персоны, время от времени устраивал среди редакторш профилактические ротации: менял рабочими местами, должностями и зарплатами, после чего в стане «сторожевых» глотался валидол и лились слезы. Но, как бы то ни было, странная вещь: проклинался не сам Апоков, а «эта дура, которая меня подсидела». Вот насколько непогрешим был Александр Завенович даже в мыслях своих подчиненных. И совсем понятно, что о нем могли говорить вслух: «мудрый», «справедливый» и «очень-очень занятой».

Последствия от ротаций были понятно какими: редакторши с утроенными усилиями интриговали и «стучали» одна на другую. Однако при появлении на горизонте новых личностей объединялись как одна и давали такой отпор любой «сволочи», желающей утвердиться на «помеченной» территории, что сам Апоков удивлялся возможностям «спецподразделения», которое создал. Гордился, конечно, своим творением, но иногда и сам побаивался его.

Говорят, как-то раз «апоковские сторожевые» зацарапали двоюродную сестру самого гендиректора, которая приехала из Еревана и по простоте душевной решила напрямую, без ритуалов навестить братца на работе. Ждали последствий. Но все обошлось без разносов и увольнений. Апокову такая боеготовность даже понравилась, несмотря на родственные чувства. И он поблагодарил всех, кто принимал участие в женской разборке. Александр Завенович показал всем, что он выше блата и родственных привязанностей. «Дело превыше всего!» – такой прозвучал лозунг.

Руденко, отправляя Садовникова на Шаболовку, прекрасно об этом все знал и пытался всучить Садовникову дымовую шашку на тот случай, если нужно будет выкурить редакторш из приемной и прорваться к гендиректору. Но Сергей отказался, вспомнив, как один режиссер не сумел испугать их даже крысой и до конца дней своих был «вытурен» с Шаболовки и не принят потом ни на один канал. Поэтому сейчас Сергей решил положиться на волю случая. Он стоял и курил в тупике, вспоминая эпизоды из истории, и думал, как будет действовать, когда в коридоре появится шеф.

Стравливание «сторожевых» было не только необходимым, но и любимым развлечением Александра Завеновича. И делать это он предпочитал во время празднеств, которые все встречали с большим напряжением. А происходили эти празднества, например, дни рождения, обычно так. К началу банкета генеральный обычно опаздывал. И битый час народ думал, пить без него или не пить. Решались не пить. Затем под всеобщие аплодисменты появлялся Апоков, и все редакторши, опережая административную мелочь, ту же бросались к нему. (До самого именинника, естественно, дела никому не было). Подбегали, клали головы на покатые плечи и гладили по очереди грудку, после чего позабытый именинник откуда-то издалека дрожащим голосом проговаривал: «Ну вот, теперь можно и начинать! Все собрались». Однако Апоков, вдруг что-то вспомнив, быстро уходил, оставляя собравшихся в недоумении и с поднятыми бокалами. Проходило полчаса. В течение этого времени опять поднимался вопрос: «Пить или не пить?» Опять решались не пить. Затем приходил. «Сторожевые» снова подбегали к нему и гладили грудку. После чего Апоков с важным видом доставал мобильный, удалялся в ближайшую комнату, чтобы провести важный разговор по телефону. И только с третьего появления брал рюмку и произносил тост. Картина празднеств повторялась, потому как Апокову лень было менять сценарий. Все равно самое интересное – в развязке. Кто же станет фавориткой главного на этот раз? Галя Иквина или Таня Вранович? Катя Гендель или Оля Румянцева? Аня Кривошеина или Наташа Грох?