Комментарии к Обществу спектакля - Ги Дебор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Воодушевившись своим успехом в Америке, мафия и в Италии обрела невиданную силу. После периода политического перемирия с параллельным правительством она получила право безнаказанно убивать начальников полиции и магистратов, что впоследствии вошло в историю под понятием "политический терроризм". Похожая эволюция японской мафии в относительно независимых условиях хорошо иллюстрирует единство эпохи.
Нельзя противопоставлять друг другу мафию и государство и, тем более, пытаться что-то этим объяснить — они никогда не враждовали. Теория только подтверждает то, что уже доказано на практике. Мафия — не чужак на этой земле, она чувствует себя здесь как дома. В рамках интегрированного спектакля, мафия — это идеальная модель любого развитого коммерческого предприятия.
XXV
Мы живём в удивительное время: сегодня даже политическое убийство может запросто сойти с рук, в каком-то смысле на него начинают смотреть сквозь пальцы. Сумасшедших на улицах становится всё больше и больше, однако куда примечательней то, что все вокруг начали перенимать их язык. СМИ дают такие идиотские объяснения к событиям не потому, что их заставляет это делать какое-то абстрактное царство террора и ужаса — вовсе нет. Как раз тот факт, что такие объяснения имеют место — внушает ужас.
Давайте взглянем, какое объяснение давали политическим убийствам до того, как современное общество прогнулось под железной пятой спектакля, и после. Итак, 31 июля 1914 года, Европа накануне первой Мировой, Рауль Виллен убивает Жана Жореса. Никто не сомневался, что Вилен, хотя и был немного неуравновешенным человеком, убил Жореса по политическим мотивам, так как до этого попал под влияние правых экстремистов, которые и убедили его в том, что Жорес представляет угрозу для национальной безопасности. К слову, эти экстремисты недооценили силу патриотического крыла в Социалистической партии, — и не важно, убили бы Жореса или позволили ему дальше проповедовать свою антивоенную интернационалистическую позицию, — всё равно партия поддержала бы действия Антанты.
А теперь представим себе, что бы произошло, если бы такое событие случилось сегодня. На помощь к полиции и журналистам тут же прилетели бы «эксперты» по "общественным вопросам" и «терроризму» — они тут же рассказали бы, что Виллен — известный психопат, и что он до этого планировал сразу несколько убийств. Причём все его жертвы, не взирая на их политические взгляды, чисто случайно выглядели и одевались в точности как Жан Жорес. Психиатры бы это тут же подтвердили, а журналисты, в свою очередь, быстро разнесли бы эту радостную весть, тем самым, подтвердив свою собственную компетентность и беспристрастность как истинно авторитетных экспертов. Официальное полицейское расследование немедленно бы отыскало нескольких людей с хорошей репутацией, готовых засвидетельствовать тот факт, что 31 июля Виллена обидел официант в "Cafe du Croissant" на Монмартре, и тот на весь зал поклялся отомстить хозяину этого заведения, угрожая убить его лучшего клиента, а потом достал револьвер и застрелил Жореса.
Это только в прошлом всё тайное рано или поздно становилось явным. Впрочем, надо сказать, Виллену повезло, и французский суд его тогда оправдал. Его расстреляли только в 1936 году в самом начале Испанской революции, — угораздило же бедолагу переехать на Балеарские острова!
XXVI
В условиях, когда государство установило гегемонию над управлением производством, и когда спрос на все товары непосредственно зависит от степени централизации информации и рекламы в рамках спектакля, к которым вдобавок обязаны приспосабливаться формы распределения, повсеместный рост тайных обществ и сетей вполне отвечает современному способу получения выгоды при управлении экономикой. Это естественный продукт концентрации капитала, производства и распределения. Всё что не развивается — обречено на вымирание, при этом ничто, никакое предприятие не сможет развиваться, если оно не приспособится к ценностям, технике и методам современного спектакля, государства и промышленности. В конечном счёте, экономика нашей эпохи диктует, чтобы все люди были связаны между собой взаимными узами зависимости и защиты.
Как раз здесь мы и убеждаемся во всей проницательности и истинности известной сицилийской поговорки, ныне признанной во всей Италии: "Если у тебя есть друзья, и есть деньги — ты можешь насмехаться над законом". В интегрированном спектакле законы перестают действовать. Их сочиняли ещё тогда, когда никто и представить себе не мог, каких высот достигнут новые технологии производства, и что, собственно, производство и распределение будут регулироваться совсем иными типами соглашений. Уже не важно, что думает публика, не важно, какие у неё вкусы. Спектаклю они уже не помеха, ведь опросы общественного мнения, выборы и прочие "модернизации-реструктуризации" проводятся отныне под его патронажем. И не важно, кто победит на этих выборах — преданным покупателям всё равно на них всучат самый паршивый товар, потому что выборы ради этого и устраиваются.
Распространённые толки о "правовом государстве" пошли как раз с тех пор, когда демократические государства перестали быть таковыми. Причём вряд ли можно назвать случайным тот факт, что данное выражение обрело популярность где-то в 1970 году и, что особенно симптоматично, в Италии. Сегодня в законах изначально создаются лазейки, чтобы ими могли воспользоваться те, кто располагает для этого средствами. В некоторых случаях нелегальные, мошеннические операции выступают дублёрами-двойниками вполне законных экономических сделок, отчего те становятся ещё более выгодными; как пример: мировая торговля оружием, особенно что касается наиболее технологичных и засекреченных образцов. Многие сделки в бизнесе нынче столь же бесчестны, как и вся наша эпоха. Но это не просто некоторые господа выбрали для себя путь обмана и мошенничества — к этому принудила их само наше время.
По мере развития рекламных и контролирующих сетей, которые определяют и обслуживают интересы эксплуатируемых участков рынка, также развиваются услуги и частных спецслужб, причём от людей, готовых предоставить свои услуги в данной области, просто отбоя нет; причём это вовсе необязательно отставные полицейские или другие блюстители государственных интересов и безопасности. Их тайные сети опутали весь земной шар. При виде того, кто их нанял, они тут же вытягиваются в струнку и выказывают чудеса преданности и признательности. Такую готовность добровольно служить редко где сыщешь в буржуазную эпоху.
Мы все чему-то учимся у своих предшественников. Не стоит сомневаться: государственные мужи тоже читали заметки Лукача о концепциях законности и незаконности. Естественно их вынудило к этому новое, решительное, отрицательно настроенное поколение, которое впоследствии кануло в лету — Гомер говорил: "Как поколения листьев, мы поколенья людские". Как и мы, государственные деятели были вынуждены составить свою точку зрения на данный вопрос, тем более, в обществе спектакля ни мы, ни они уже не питали никаких иллюзий по его поводу. Напоследок могу сказать следующее: мы бы, возможно, и рады были посвятить свою жизнь какой-нибудь незаконной деятельности, да сами к тому времени жили в подполье.
XXVII
Фукидид в своей «Истории» хорошо описал особенности одного олигархического заговора того времени, причём его перипетии наводят на мысли о той ситуации, в которой сегодня оказались мы.
"Тем не менее, Ассамблея и Совет, избранный по жребию, продолжали собираться. Однако на них не принималось решений, которые были бы неугодны партии заговорщиков; на самом деле все ораторы состояли в этой партии, и все их речи готовились заранее. Горожане трепетали перед их могуществом, а потому никто не желал оказаться у них на пути. А если кто-то и пытался — его немедленно убивали, причём никто не хотел расследовать данные преступления или предпринимать какие-либо действия против тех, кто был заподозрен в их совершении. Наоборот, люди покорно переносили происходящее. И даже если человек помалкивал, он всё равно благодарил фортуну за то, что его до сих пор ещё не тронули — вот насколько все были запуганы. Заговорщики мерещились им везде, люди окончательно потеряли веру в себя, сосед косо смотрел на соседа, брат — на брата. Угнетаемые страхом, люди даже не могли пожаловаться друг другу или поделиться переживаниями, потому что опасались за свою голову; даже в семьях люди перестали доверять друг другу. Члены демократической партии уже не могли смотреть друг на друга без подозрения: каждый думал, что его коллега связан с заговором. И на самом деле, среди заговорщиков не мало было таких, кого ни за что нельзя бы было заподозрить в связях с олигархией. Однако именно они и были в основном ответственны за то, что большинство граждан перестали друг другу доверять, и именно они обезопасили меньшинство заговорщиков, посеяв семена раздора и подозрительности в Ассамблее".[11]