Бананы и Лимоны - Владимир Арро

— Обязательно! — воскликнул Петя.

— Подожди, подожди… Ты не только пойдешь, но и выступишь, слышишь, Петя, выступишь от нашего имени. Что сказать от имени всех учащихся школы, ты, вероятно, знаешь, но я хотел бы, чтобы ты несколько слов сказал лично от меня. Прошу тебя сказать следующее: «Господа империалисты! Это мерзость — душить молодой побег, впервые пробившийся к солнцу, — и другим словом, иначе как мерзость, этого не назовешь! Позор, позор и позор и ничего более!..»

Аким Макарыч буквально забегал по кабинету.

— Капитану Бимбе чужды интересы народа, такие люди в каждой стране есть. Я давно к нему присматриваюсь, он матерый аферист и интриган! Он продаст и недра, и землю, и воду, а главное — воздух свободы, вот что главное, Петя!..

Аким Макарыч говорил долго и воодушевленно, и Петя запомнил все слово в слово. Порою ему даже казалось, что это не Аким Макарыч говорит, а он сам.

— Хорошо, — сказал Петя, — я согласен. Мне самому давно хочется выступить. Я еще дома с папой посоветуюсь, я так подготовлюсь, что мне все хлопать будут минут пятнадцать!..

— А вот это нехорошо, Петя, нескромно.

— Я сам знаю, что нескромно, но очень хочется, чтобы похлопали.

— С каким папой? — вдруг спросил Аким Макарыч.

— Что — с каким папой?

— Ты сказал, что посоветуешься с папой, прежде чем выступишь. С каким?

— Со своим, разумеется.

Аким Макарыч покачал головой.

— Нет, Петя, со своим папой ты не посоветуешься. По той причине, что ты и домой-то не успеешь зайти. По той причине, что собрание начинается… начинается…

Аким Макарыч посмотрел на ручные часы, и сердце Петино сильно забилось. «Хоть бы, хоть бы…» — думал он.

— …через сорок минут. В три часа.

Петя почувствовал головокружение.

— Ну да, конечно… Мы без папы… — бормотал он, сам не понимая, что говорит. — Без папы даже еще лучше… Очень хорошо.

Аким Макарыч еще некоторое время его напутствовал, но все уже теперь шло мимо Петиных ушей. Наконец директор пожал ему руку, на что Петя зачем-то сказал: «Очень рад».

— Надеюсь, все будет в порядке, — говорил Аким Макарыч. — У тебя очень мало времени, Петя. Беги скорей.

— До свидания, — отвечал Петя. — До свидания, Аким Макарыч! До скорого свидания!..

И пока он шел по коридору, он повторил это свое нелепое «до свидания» не меньше двадцати раз.

Полчаса терзаний

Он даже веселый вышел от Акима Макаровича, этот Петя, он даже запел что-то себе под нос.

Отчаянность, безвыходность своего положения по-настоящему Петя осознал только на улице. Что говорить, в прежние времена он отнесся бы к этому весьма спокойно. Но сейчас он был просто в панике.

— Ах!.. — прошептал он. — Что же делать?… Как мне не везет!

Падал легкий снежок. На часах перед школой было двадцать пять минут третьего. Мышки должны были появиться через пятнадцать минут. С другой стороны, за оставшиеся полчаса Петя только-только мог добраться до Дворца культуры.

Он побежал было в пожарную часть к Василию, сам еще не понимая толком, куда и зачем бежит.

«Да-да, к Василию! — решил он. — Конечно, к Василию. Там что-нибудь придумаем. Отменим! Назначим на другой день!»

Но тут же в ушах его звучал голос Василия: «Да отменить-то можно, но вот ты скажи, Петя, Мышки сейчас с кем?»

И в воображении Пети возникла ватага притихших, растерянных Мышек, и голос Бесценного сказал: «Я ж говорил, что он опять нас бросит». Петя представил многочисленные опасности, которые всюду подстерегают доверчивых и беспомощных Мышек: машины, трамваи, обледенелые крыши, спуски к реке. «Нет-нет, одних я их не оставлю!» — решил он и повернул обратно.

На часах было полтретьего. А снежок все падал и падал и даже успел замести Петины следы.

«К Акиму Макарычу! — вдруг подумал он. — Ну да, к Акиму Макарычу! Он поймет!» Петя уже взбежал по ступеням, но тут же остановился, понимая уже, что не побежит он к Акиму Макарычу, потому что тот на него понадеялся, поверил, полчаса ему втолковывал что и как и не побоялся его послать от имени школы и от себя лично, — значит, Петя еще внушает ему доверие…

В общем, совсем запутался Петя.

А в ушах его в это время, усиленный десятками громкоговорителей, прозвучал новый голос: «От имени школьников выступает ученик пятого класса пионер Петя…» И шепот он услышал, и шевеление, которое прошло по рядам. И увидал, как все повернули головы: где Петя, где? Потом неловкая пауза, хлопанье стульев, хихиканье, и голос спросил на весь зал: «Нет Пети?… Значит, мама не отпустила». И дружный хохот. А Мишель-то, а Андерс!.. И — вот наваждение! — он услышал их разговор: «Странный мальчик Петя, какой-то неверный». — «Ну что ты хочешь, он еще маленький…»

Так он бегал и по направлению к дому Саввы, и к дому Леши Копейкина, а потом снова хотел объясняться с Василием, с Акимом Макарычем: менял пятак на двухкопеечные монеты, бегал по телефонным будкам и даже номера набирал.

К концу этой бессмысленной гонки у него разболелась голова. Он снова вернулся к большим уличным часам возле школы. На них было без двадцати три. Мышки были где-то уже на подходе.

«Все кончено, — как-то спокойно подумал он. — Мышек я не брошу».

Снилось ли вам когда-нибудь, что вы тонете в реке? А в другой момент — полупроснувшись, но успев сообразить, что это только во сне — испытывали сладостное облегчение?

Так вот нечто подобное испытал Петя, когда неожиданно он увидел на школьном крыльце Алису. Да-да, по ступеням крыльца, оставляя легкие следы на снегу, медленно спускалась Алиса с портфелем в руке. Она подошла и посмотрела на Петю какими-то странными глазами, как если бы, скажем, его физиономия была перепачкана чернилами или на его голове была надета дамская шляпка.

Петя даже спросил:

— Ты чего?

— Я-то ничего, — тихо сказала Алиса, — а вот ты чего?

— А ничего, я ничего!..

— Нет, чего.

— Ну, чего?

— А то, что вроде бы того… Стоишь и сам с собой разговариваешь. И пальто нараспашку… И галстук на плече. А портфель-то, посмотри, у тебя расстегнут, учебники чуть не вываливаются.

Петя принялся приводить себя в порядок. Только никак ему не удавалось завязать как следует галстук. Алиса сказала:

— Подержи.

Она сунула ему в руку свой портфель и потянулась к галстуку. Петя отпрянул было — сам не зная почему — а потом покорно подставил ей шею.

— Ну вот, — сказала Алиса. — Теперь можешь идти. Это было сказано почти так, как говорила ему мама.

И то ли от этой ворчливо-заботливой интонации, то ли от самого факта, что она повязала ему галстук, Петя вдруг почувствовал себя слабым-слабым. И ему очень захотелось поделиться с Алисой.

— Попал я в историю… — сказал Петя и стал ждать, пока она спросит: «В какую?». Но Алиса молчала.

— Попал я в историю, — повторил Петя и криво усмехнулся. — Ни туда, ни сюда…

Но Алиса по-прежнему не проявляла никакого внимания.

— Ну, чего стоишь-то? — спросил Петя уже несколько грубовато.

Алиса удивилась:

— А что, нельзя?

— Ну, спроси, поинтересуйся, в какую это историю попал человек… Может, положение-то совсем безвыходное… Ты вот сказала, будто я сам с собой разговаривал. Поговоришь тут… Посоветоваться и то не с кем.

Петя сказал всю эту жалкую дребедень и отвернулся.

— Ну, посоветуйся со мной, — миролюбиво сказала Алиса. — Слышишь, Петя?… Чего ты молчишь? Давай посоветуемся.

И тут Петя, конечно, разговорился. Нет, он не стал подробно рассказывать все, потому что времени было исключительно мало, он только сказал, что никак не может поспеть на митинг во Дворец культуры, что вот должны сейчас подойти Мышки, чтобы идти на экскурсию в пожарную часть, а идти с ними некому, а они ведь маленькие еще, глупые…

Алиса сказала:

— Ну, так давай я с ними пойду.

Она произнесла это так просто, как само собой разумеющееся и как бы даже упрекая Петю за то, что он ей сразу-то не сказал.

— Пойди, Алиса! — обрадовался Петя. — Ты пойди и скажи пожарному инспектору Василию, что так, мол, и так… Да и Мышкам скажи, что я их не бросил! Не бросил!..

Эти слова он кричал ей уже на ходу, потому что у тротуара остановился автобус. Петя прямо пулей влетел в дверь.

Митинг солидарности

Петя примчался во Дворец культуры, разумеется, тогда, когда митинг солидарности уже начался.

Сначала его раздевать не хотели, но он спрятал свое пальто и портфель за каким-то ящиком. А потом — вот несчастье-то! — его не пустили в зал. Распорядитель, человек с сильным запахом одеколона, шептал ему:

— Ты послушай, кому надо, те уже прошли, понимаешь, прошли, а ты-то при чем!..

— Да как же при чем! — горестно восклицал Петя. — Там же Мишель, Андерс! Я должен говорить речь!..

— Речь? Ну вот никогда в это не поверю.