Кофе с молоком. Сборник рассказов - Ян Левковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Запивать мятным чаем шоколадные пирожные – извращение.
Целых два часа я буду мертв.
III. Пристрели меня
Мне всегда нравился запах пороха. Но сейчас я не в том состоянии, чтобы наслаждаться им. По щеке медленно сползает что-то склизкое, горячее. Содержимое моей головы, но отнюдь не мысли.
И надо же было так упасть, чтобы испачкать любимые туфли жены.
IV. Отруби мне конечности и заставь их съесть
– Зачем?
О, давно я не видел такой гримасы отвращения на лице у демона.
– Я не знаю… Есть в этом особый анатомический шик, тебе не кажется?
– Нет, – категорично. – Вообще не понимаю, как тебе в голову приходят такие мерзости.
Но она не преодолеет искушения сделать это – слишком велико удовольствие смотреть на мучения того, кого так ненавидишь, заставлять его сквозь тошноту и боль безропотно глотать кусок за куском свое собственное тело.
– Ты отлично готовишь, знаешь?
Зажав в губах сигарету, подносит к моему рту дивно пахнущий кусочек икроножной мышцы, запеченный до хрустящей корочки с корицей и пропитанный яблочным уксусом.
Смешиваются запахи, кружат голову, и без того затуманенную лауданумом – чтобы не терял сознания от боли.
Смешиваются вкусы на языке – терпкий и сладкий. Я никогда еще так не нравился сам себе.
Три дня – и я снова сжимаю кулаки от досады, новенькими ногами меряя шаг за шагом диагонали комнат.
V. Задуши меня
– Я помню, ты подарила мне этот галстук на нашу первую годовщину свадьбы. Видимо, тогда мы еще недостаточно хорошо друг друга знали, раз оба отделались такими банальными подарками. Галстук и духи… Сейчас и вспоминать смешно. Лучше я сяду, чтобы тебе было удобнее. Нет, так соскользнет, чуть выше.
Галстук синий. Лицо темно-бурое.
Мой язык размером с солнце.
VI. Утопи меня
Нет, нет, пожалуйста, только не вода! Я всегда боялся ее, предательницу. Кто-то может подумать: какая разница – быть похороненным под толщей воды или земли? Но земля родная, мягкая и надежная, у нее нет течений-стрел.
– Хватит, прекрати!
– Но ты же сам просил…
Вода стекает с меня, рубашка ледяными мерзкими объятиями ската облепляет тело.
Вода качает лодку, вот-вот плеснет через низкий борт.
Вода злая.
– Это слишком жестоко… Я не хотел бы умереть так.
VII. Размажь меня по асфальту
…
– Кто будет мыть машину?
VIII. Сожги меня
В бензиновой истерике бьется огонь, в дыму агонизируют легкие. Почти не дышу, но словно порами чувствую исходящую от меня вонь. Отвратительный запах плавящейся кожи ползет по воздуху, будто по гладкому паркету. Дым – вверх, запах почему-то низами, под ноги лезет мягкой подстилкой.
Больно. Очень больно.
Да нет же, что я такое говорю?
Тепло. Очень тепло.
Пока не лопнули от жара глазные яблоки, смотрю, как чернеет мясо и проглядывают, тут же пергаментно желтея, кости. Метаморфозы моего тела стремительны, но что может остаться неизменным в таком пламени?
Когда я проснусь, воздух покажется мне слишком холодным.
IX. Прошу, убей меня хоть как-нибудь!
– Ты безнадежен, – вздыхает она, перебрасывая через плечо на манер шарфика кусок моей двенадцатиперстной кишки.
Я лежу на столе в виде столь неприглядном, что и сказать стыдно. Профессиональной буковкой Y вскрыт сверху донизу, ребра – крыльями, из живота блестящие перламутровые змеи.
– Но ты по-прежнему будешь меня ненавидеть, несмотря на то, что я буду жить вечно и никогда не оставлю тебя в покое?
– Куда же я денусь… – тушит сигарету о мою скулу.
Так и будет притворяться, что ненавидит, и убивать меня раз за разом, прекрасно понимая, что я давно уже вошел во вкус. Дьявол, как же это здорово – быть бессмертным.
Восстание
– Последнюю кость раздели с братьями своими. Ничего не отдавай человеку. Не держи тайн от братьев своих. Никогда не доверяй человеку. Подними голову, взгляни на небо и позови братьев своих. Не смотри в глаза человеку. Не для служения двуногим созданы мы – сильные, грозные. Не для того, чтобы приносить по утрам газеты этим ленивым тварям…
Пес-оратор, опираясь передними лапами на мотоциклетный шлем, подтекающий кровавой лужицей, задирает морду и громко, чуть хрипло воет.
Собаки выходят на улицы и отвечают ему, будничный городской шум тонет в душераздирающем скрежете песьих глоток. Даже мелкие шавки, справляющие свои нужды в кошачьи лотки, лезут из окон, покидают уютные оплоты хозяйской любви, срывают ошейники со стразами и унизительные розовые ленточки.
Огромный мраморный дог тащит за ногу труп рыжеволосого подростка. На шее пса красная повязка с надписью «MilitiaDei».
– Покажем им, кто должен править миром! У кого четыре ноги – тот вдвое круче двуногого. У кого железные челюсти – тот пожирает тупозубого.
Под восторженный лай зрителей псы-дружинники вешают на ворота тюрьмы табличку «Человеческий питомник», и ополченцы затаскивают внутрь связанных поводками людей.
Малявки, не участвующие в захвате стратегически важных объектов, воздвигают напротив мэрии пирамиду из фрисби – символ того, что собаки не будут больше лебезить перед людьми, играть с из мерзкими сопливыми детишками, не будут больше такими, какими их хотят видеть – друзьями человека. Они – хищники, и они отныне вольный народ.
Псы самых разных пород и размеров окружают бронемашины спецназа и дружно поднимают задние лапы. Желтый вонючий залп не может нанести машинам вреда, но убивает человеческое достоинство.
Кошки хладнокровно наблюдают за происходящим с крыш.
Голова
– Дышите, дышите, скоро все закончится, уже вижу голову… Так, минутку, а где все остальное? Придется резать.
Двадцать четыре года спустя.
Что творится в голове, которая живет отдельно от тела? Да и живет ли? Ну да, вращает глазами, сопит, прогоняя воздух по пластиковой трубке, соединяющей носоглотку с трахеей. А видит как? А слышит? Нервные импульсы бегут по проводкам… А мыслям, чтобы существовать, не нужна исправная работа тела. Сомневаюсь, что самостоятельность головы обеспечивает хоть какую-то оригинальность мышления.
Итак… что же? Сам не знаю. Вряд ли содержимое моей головы какое-то особенное.
Болезненно навязчива лишь одна мысль – нередко мне хочется с кем-нибудь поговорить. Необязательно о чем-то важном, просто ради самого процесса. Интересно узнать, каково это – говорить. Я часто смотрю, как это делают другие, и прекрасно их слышу, но не могу ответить. Врачи – люди умные, они смогли сделать так, чтобы мое тело двигалось, будучи даже непосредственно не связанным с мозгом, но мои голосовые связки бесполезны, я могу издавать только вздохи разной интенсивности.
«Когда-нибудь изобретут такую штуку, которая позволит преобразовывать мысли в голос, –
