Исповедь Обреченной - Соня Грин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А может быть, просто не хочет; я уже давно не интересовалась, как у него «на личном фронте». Не хочет рассказывать – ну и пусть, зануда… Может быть, оно и к лучшему…
Мне почему-то резко захотелось позвонить Марку и пригласить его – так, чисто для компании, вы не думайте, мы же друзья только. Но я не позвонила…
Не знаю, почему…
19 апреля
21:12
Сегодня в парк не пошла тоже.
То есть, мне уже лучше, чем вчера, но я решила сохранить все свои силы до завтра – именно тот день, когда мы с Марком идем в кино.
Повторяюсь! Не как парень с девушкой.
А как друзья.
Большая. Разница!!!
Потому что, когда ты идешь «как парень с девушкой», это подразумевает под собой слюнявые поцелуйчики и обнимашки во время сеанса, и плевать, что сзади сидящих тебя людей уже тошнит от всего этого.
А когда это происходит «как друзья», это значит, что вести ты себя можешь как полный кретин, по-дружески обниматься и хохотать так, что кока-кола из ноздрей полезет.
В общем, завтра великий день!
Вот бы все дни были такими великими…
5 мая
19:15
Вы, наверное, удивитесь, какого же хрена я не писала так долго в своем электронном дневнике.
А я скажу, что жизнь – еще та скотина, и любимчиков у нее, к сожалению, чертовски мало.
А с нелюбимчиками она, жизнь, обращается очень плохо, а порой просто ужасно.
Вот ведь мне повезло… Вот ведь нам повезло, что она выбрала нас своими нелюбимчиками…
Двадцатого апреля я встретилась с Марком в торговом центре часа в два, и мы направились в старбакс. Купили одну большущую порцию картошки, две кока-колы-макс, уселись за стол… Ели, обсуждали сплетни, смеялись. Я чувствовала такой защищенной с ним, словно мы были братом и сестрой, разлученными много лет назад и потом снова воссоединенными. А что – все может быть!
Конечно, мы не брат и сестра с Марком, потому что родители мои не бельгийцы, а очень жаль.
А еще меня очень польстило то, что он только один раз спросил украдкой, почему я вынуждена носить канюлю, и в подробности не вдавался. Я ему сказала, что так и так, проблемы с легкими, сердечник, короче, полный букет болезней, но собираюсь зависнуть тут и надоедать ему как можно дольше. А он на это только улыбнулся и повторил, что помирать ему еще рано тоже, несмотря на то, что в его организме обитает маленький рачок.
(Да вы что, всего лишь маленький рачок, и все равно, что я свечусь, как рождественская елка, заявил он).
Короче, минут через сорок объявили о том, что сеанс скоро начнется. Я отметила, что в основном сюда пришли бабушки-дедушки да молодежны, и ни одного взрослого лет так под тридцать-сорок.
Мы похватали свое добро (канюлю, баллон, остатки картошки и кока-колу) и двинули в зал. Заняли свои места. И я впервые почувствовала боль в области груди – не сильно большую, но достаточную для того, чтобы ее ощутить. А так как я сердечник, я и не особо придала ей значения…
Фильм включился, парочки стали сосаться, бабушки-дедушки охать-ахать. И где-то на пятнадцатой минуте мне стало так плохо, что просто караул.
Я схватилась ледяными руками за Марка.
– Все хорошо? – он передернулся. Не оттого, что ему было противно, а оттого, что у моих рук просто минусовая температура – причина недостаточной оксигенации.
– Ага, вроде бы, – я улыбнулась.
Вот тут-то боль повторилась, только раз в десять сильнее. Я согнулась пополам.
– Луи, – Марк обхватил меня за плечи. – Только не говори мне, что все хорошо.
– Ну-у-у-у-у-у…
– Пошли скорее, я вызову «скорую».
Мы стали проталкиваться между рядами как можно скорее, пока меня снова не накрыл приступ. Но он накрыл. Сильнее, наверное, раз в биллион… Мои ноги подкосились, и я грохнулась прямо в проем под удивленные взгляды окружающих.
Марк заорал «Луууууиииизаааааа!!!», в зале поднялась паника, а дальше я ничего не помню…
Я просыпалась пару раз и снова проваливалась в липкий сон под звуки приборов. Очевидно, меня пичкали какими-то наркотиками, отчего я не помню большей половины того, что со мной происходило.
Из больницы я выписалась пару дней назад. Кир, узнав, что произошло со мной, сказал, что с этого момента ноги моей не будет в общественном транспорте, а он станет навещать меня гораздо чаще – вот уже случай почувствовать себя немощной корягой.
Я-то согласилась, а самой мне было так погано, так больно… Теперь я начала понимать, что риск здесь реальный – чем больше двигаешься, тем сильнее приносишь вред сердцу… Даже кусочек пиццы – это вредно, а я только и делала в последнее время, что питалась фастфудом.
Короче говоря, нарушил правила – плати.
Вот и пришлось заплатить визитом в больницу…
Как они не обязали передвигаться меня в инвалидной коляске – вот, что осталось загадкой. Очевидно, я еще не выгляжу, как покойник в тридцатиградусную жару (а выгляжу, как покойник в минус сорок пять), чтобы мне назначали передвигаться строго на коляске, дабы не приносить вред сердцу.
Все болит…
Устала…
7 мая
21:59
Перед тем, как меня вышибли из Санкт-Петербургской больницы, у меня и моего лечащего врача-кардиолога состоялся серьезный разговор. Сначала он повторил свою мантру про «соблюдение максимально неподвижного образа жизни и бла-бла-бла», что он всегда делает на каждом приеме, словно мне это поможет, а потом взял огромный черно-белый рентгеновский снимок моих внутренностей, ну, понимаете, то, что еще осталось в моей груди, и скорбным голосом сообщил, что легкие мои бедные функционируют только на пятьдесят процентов из ста положенных. Потом он взял тот снимок, который я сделала в конце марта – там подобие легких функционировало на восемьдесят пять процентов.
Я и без его медицинских иероглифов поняла, что прогресс гипертензии идет со скоростью страдающей от поноса лошади. А он, посчитав, что плохих новостей с меня недостаточно, уже в открытую стал издеваться – вот, Луиза, вот, понимаешь ли, так и так, этот год для тебя может стать последним, живи каждый день так, словно завтра ты умрешь, наслаждайся жизнью… Как, спрашивается, наслаждаться жизнью, если в ноздрях у тебя трубочки воткнуты да тяжеленный баллон ака гиря у каторжника?
Вот как – сначала он говорил, что в запасе у меня года два есть точно, потом – год-полтора, а теперь он всеми силами намекает, что в моем случае – пять-шесть месяцев уже благословение, посланное
