Митрополит Георгий (Ходр) Призыв Духа - Митрополит Георгий (Ходр)

Несмотря на непреходимую пропасть между сущностью Творца и сущностью твари, Бог остается некоторым образом доступным. Чтобы мы стали достойны имени «причастников Божеского естества», в Боге должно быть что–то, причастными чему мы можем стать. Благодаря вечному порыву Бога к нам — его Божественным энергиям, как называют их Отцы в отличие от сущности, которая остается непостижимой, — Божество действительно живет в нас. Благодать — истинный свет, который озаряет бытие в целом.

Человек становится Богом, которого любит. Желающий вращается вокруг Желанного, уже участвуя в Его жизни, в Его бытии. «Эта причастность вещам божественным и есть подобие между причастниками и тем, чему они причастны,» — утверждает св. Максим Исповедник. Человек, в своей душе и в своем теле, получает освящающую славу, которая проницает его всего. Вот почему св. Максим отважился провозгласить: «Став богом по обожению, тварь отныне носит в себе и проявляет лишь энергию, общую для Бога и Его избранников, или, лучше сказать, отныне есть один лишь Бог, поскольку Он, как подобает любви, всей Своей целостностью заполняет всю целостность своих избранников».

Это высшая точка единения. Но единство готовится неусыпным напряжением, искренним стремлением к благодати и усилием, чтобы ее обрести. «Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Мф. 11,12). В мире — буря, в сердцах у нас — буря, однако не о том речь, чтобы перенести к нам в комнаты хорошую погоду. Надо поселиться вместе с Иисусом, отложить житейское попечение. Надо сердцем отдаться Иисусу. Символ этой воли к очищению — призывание святого Имени Иисусова. Через сосредоточение на этом Имени, через эту реальность Иисуса в нас движемся мы к Нему в наших сердцах, вступаем вместе с Ним в пламенный порыв любви.

Однако гиганты духовной жизни всегда смотрели на свои духовные подвиги как на простую подготовку к приятию даров небесных. Потому св. Серафим Саровский в начале XIX века и говорил: «Молитва, пост, бдение и всякие другие дела христианские, сколько ни хороши они сами по себе, однако не в делании только их состоит цель нашей христианской жизни, хотя они и служат необходимыми средствами для достижения ее. Истинная же цель жизни нашей христианской состоит в стяжании Духа Святого Божьего».

Это значит, что не бывает ни техники святости, ни даже дисциплины, которая механически готовила бы к ней. Аскетическое усилие само по себе есть уже плод благодати, и его в течение всей жизни подвижника бывает недостаточно, чтобы прогнать бесовские наваждения. Воображение, людские речи об обожении остаются опасными препятствиями. Величайшая серьезность в исполнении заповедей блаженства, укрощение взора, «обрезание чувств», как говорит Ориген, уставные посты, продолжительная молитва поддерживаются дарами Духа и сами суть камни, на которых стоя, подвижник ожидает этих даров. Согласно правилу Предания, «соединяясь, праведность дел и благодать Духа наполняют блаженной жизнью душу, в которой они становятся тождественны».

Борьба и харизма — благодатный дар — объединяются в личности. Природа больше не искажена грехом и не демонизирована искушением. Она становится прекрасной, как заря последнего воскресного дня, которому не будет сумерек. Во внутренней аскезе, обретенной в обращении, христианин чувствует, как легко Господне иго. Сердце, где прежде обитали страсти и рабство, становится местом, где раскрывается Царство, где виден свет и где верующий хранит сокровища, доверенные ему Богом. Способность существа к созерцанию, вместилище образа Божия в человеке, сердце верующего хранимо Духом. Разум, который должен оставаться холодным, бдит, чтобы сердце не ослеплялось пылом «похотей плоти». Уравновешенность, ясность ума в обращенном человеке — это именно то, о чем великие духовные борцы Востока говорили: «ум сходит в сердце» под действием Святого Духа.

Этот идеал святости не изменяется по вкусу веков. Он не связан с формой жизни. Монах ли человек или мирянин, мужчина или женщина, семейный или одинокий, ведет ли он жизнь земледельца или работает в промышленности, в области высоких технологий, — сердце его переносит те же искушения и получает ту же силу от Бога. Мы не стоим перед выбором между общественной или политической деятельностью, с одной стороны, и преображением внутреннего существа — с другой. У христианина всегда есть вера, которая состоит в согласии с Богом и внутренней жизнью самого человека. Нельзя считать, что Святой Дух — по одну сторону, а умственная, общественная или семейная жизнь — по другую. Во всех жизненных состояниях вдохновляет одно — евангельский абсолют, ибо в нем спасение. Есть только тот прилив любви, которая, исходя из сердца Троицы, воспламеняет нас и мир, беспрестанно преображает нас и держит нас перед Господом. Мы предстоим Ему в безграничном смирении, но Он Сам ежедневно вновь и вновь подает нам Своего Духа. «Терпение святых» со слезами ждет грешников. Святые знают бездны, но знают и то, что Бог сильнее, чем наши сердца, и что ад человеческий должен превратиться в день, наполненный светом. Святость — пасхальный дар, гимн радости, пропетый в надежде на всемогущество любви.

Свидетельство — сама святость. Заповеди, заключенные в законе Божием, суть свидетельство именно потому, что Он — всесвят. Скрижали закона хранились в ковчеге откровения, или свидетельства (Исх. 27, 21), и скиния называлась скинией откровения — свидетельства (Исх. 38, 21). Пророки несли свидетельство Божие, когда Он обвинял Свой народ (Иер. 29, 23), потому что хотел обратить его в царство священников, которое стало в Новом Завете «царственным священством» (1 Пет. 2,9). В стихе 5 этой же главы священство именуется святым, предназначенным, «чтобы приносить духовные жертвы» святостию своей жизни. Апостол Петр таким образом ставит идею свидетельства в связь с посвящением собрания Богу: «Но вы — род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенство Призвавшего Вас из тьмы в чудный Свой свет» (1 Пет. 2,9).

Если пророки древнего Израиля были названы свидетелями, то это оттого, что Слово, которое они несли, было самим присутствием Бога. Дух, Который говорил через них, свидетельствовал о Себе Самом. Когда Православная Церковь посвящает памяти каждого пророка праздник — Исайи, Даниила, — она признает тем самым его личность преображенной через Слово. Некоторые богословы говорят, что все пророки были обожены.

Но свидетель верный по преимуществу есть Иисус, ибо Он Сам — Слово Божие. Он говорит о том, что знает, что Сам видел (Ин. 3, И). Он дает познать Отца, ибо Сам есть «Сущий в недре Отчем» (Ин. 1, 18). Это совершенная близость между Ним и Богом, Который сделал Его свидетелем: «Все предано Мне Отцом Моим, и никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть» (Мф. 11, 27). Свидетельство есть соединение, и это потому, что свидетель Сам живет в общении с Богом — в общении любви и послушания. Вот почему Иисус стал постоянным свидетелем Бога, Который Его «совершил через страдания» (Евр. 2,10), и будет таковым до конца истории. Когда Иисус явился в Своей смерти «Агнцем Божиим», Он стал Первосвященником наших душ.

Нет иного свидетельства, кроме свидетельства Креста. Это объясняет, почему после Вознесения Петр в таких словах требовал, чтобы кто–то заместил отпавшего Иуду: «Итак, надобно, чтобы один из тех, которые находились с нами во все время, когда пребывал и обращался к нам Господь Иисус, начиная от крещения Иоаннова до того дня, в который Он вознесся от нас, был вместе с нами свидетелем воскресения Его» (Деян. 1,21–22). Пребывание с Иисусом — источник свидетельства о Его победе. Поэтому христианский Восток зовет созерцание Иисуса bios apostolikos (жизнью апостольской). Только тот, кто видел Христа, «посланник».

Наконец, свидетель — мученик. По–гречески это одно и то же слово. Кто за Христа, те победят диавола «кровию Агнца и словом свидетельства своего» (Откр. 12,11). Ибо любовь побеждает природу, «любящий и возлюбленный объединились в смерти», как поет Церковь в праздник св. Георгия.

Тем не менее, Церковь обязана учительствовать и проповедовать. Само священство определяется как служение Слова. Действительно, слово учащего Евангелию дойдет до сердец лишь в том случае, если у него самого сердце ранено Словом. Только у пламенных людей и слово пламенно. Учение может просветить разум, но оно не возводит к славе Божией. Это может сделать лишь духовный отец, то есть человек, способный породить другого во Христе. Такой человек может и не принадлежать к духовному званию.

Такой образ свидетельства равно истинен и для общества, отмеченного религиозным плюрализмом или секуляризованного. Равнодушное, холодное, разочарованное или полное ненависти сердце все равно откликнется тому, кто любит бескорыстно. Свет свидетеля становится сиянием Откровения, если живущие рядом с человеком знают, что его сила приходит к нему от Христа.