Стенограф жизни - Елена Айзенштейн

Полгода спустя годовщина пастернаковского приезда в Париж в рабочей тетради «Автобуса» Цветаева пишет о рождении вдохновения, о том, что иногда оно приходит по инерции; что она трудно пишет, потому что рассуждает о тех вещах, которых недостает в жизни. Молодость свою оплакивает, себя и то, что ее любили не те, и свои 44 года БЕЗ ЛЮБВИ, и даже Вере Буниной немножко завидует, потому что та поглощена любовью к великому человеку: «NB! <…> М. б. вдохновение и есть инерция? Самодеятель <ность> головы (ибо сердце в писат <ельстве>, к <ак> н <и> странно, почти не при чем самых „сердечных“ вещей, самых воплей сердца!) Во всех случаях кому-то спасибо. <…> (7 го июня 1936 г.)» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 27, л. 12—30 об.). Таким образом, поэма «Автобус» выросла еще и из неудовлетворенности поэтическим эхом, из женской обиды на нелюбовь. Дионисиево ухо Марины Цветаевой требовало другого «отзыва» на свой голос. Поэма «Автобус» – попытка восполнить отсутствующее в жизни понимание.

«Океана за окоем»

В 1925 году Пастернак писал Цветаевой о том, что природа становится историей, и ему бы хотелось быть историографом. Это должно было быть близко и понятно Цветаевой, которая в письме 1933 года к Вере Буниной написала, что в ней «вечно и страстно борются поэт и историк» (VII, 253). Вероятно, поэтому в черновиках «Автобуса» возникнет имя автора «Бедной Лизы» и великого историографа Карамзина: во время работы над отрывком «Каждый росток – что зеленый розан…»:

Слухом – так узник не слышит птиц!

Карамзин на газонах ниц!

(РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 27, л. 11 об. Вариант: «Ка <к> Карамзин распростерся ниц!» Там же.)

Появление в таком контексте фамилии Карамзина могло быть связано с любовью к природе, с мыслью Пастернака об историзме творчества: «Даже огурцы должны расти на таком припеке, на припеке исторического часа» (ЦП, с. 125).

Превращение автобуса в ошалелого бычка происходит благодаря близости природе стихов спутника. Он вывозит героиню за город, с ним она, восхищенная, открывает зелено-голубо-лазоревый мир искусства. Вариант того же мотива – в стихотворениях «Поезд жизни», «Побег», в черновике письма Цветаевой к Б. Пастернаку: «… я рвалась, оглядывалась на Вас, заглядывалась на Вас – как на поезд заглядываешься долженствующий появиться из тумана и который хочешь-не хочешь – увезет» (СВТ, с. 279). Под действием загорода душа лирической героини делается юной, радостной, ее глаза прозревают. Спутник дарит глазам Цветаевой хрусталик искусства; его умение видеть мир делает ее богаче. В черновике поэмы, в не вошедших в окончательный текст строчках:

Позеленевшим, прозревшим глазом

Вижу, что счастье, а не напасть,

И не безумье, а высший разум:

С трона сшед – на четвереньки пасть…

(БП-65; примечание: строки записаны автором в ЧТ-27, л. 6.)

Во время работы записан вариант «проросшим глазом» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 24, л. 84 об.), сближающий творчество с прорастанием зерна. И раньше зеленые «крестьянские» глаза, «привычные к слезам», «зеленые – соленые» глаза (I, 426) были символом лирики. Цветаева не обычная крестьянская баба, а поэт, и потому она иногда застится от солнца (ср. в стихотворении «Глаза» (1918) : «Была бы бабою простой – / От солнца б застилась рукой» (I, 426)), смеется или плачет, если чьи-то стихи оказываются лучше, чем ее собственные, если световой ливень чужой лирики слепит глаза, как это было в 1918 году с Блоком и в 1925 году с Пастернаком («Русской ржи от меня поклон…»). Она умеет забыть о своих царствах, своей гордыне, превратиться в благодарного читателя чужих стихов:

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Книга «Рильке и Россия» : Письма. Дневники. Воспоминания. Стихи». СПб. : Изд-во Ивана Лимбаха, 2003, подготовленная К. М. Азадовским, показывает истоки интереса Рильке к Цветаевой, позволяет ощутить, сколь сильным было тяготение Рильке к России и русскому языку, к русской живописи и культуре в целом. Эпистолярный роман с Цветаевой действительно стал для него последней русской радостью.

2

В этом эпизоде М. Л. Гаспаров увидел перекличку с Блоком. М. Л. Гаспаров. «Поэма Воздуха» Марины Цветаевой: Опыт интерпретации // Труды по знаковым системам. – Т. ХУ: Типология культуры. Взаимное воздействие культур. Тарту, 1982, с. 122—140. Позже опубликовано: Гаспаров М. Л. Избранные труды (сокр. – ИТ). В 3— х т. т. 2, с. 168—186. Далее цитаты – по ИТ.

Литература о поэме: «Поэма Воздуха» Марины Цветаевой: Вторая международная научно-тематическая конференция (Сб94); Г. Ч. Павловская «Поэма Воздуха» М. Цветаевой: от текста – к психологии творческой личности» : автор оценивает «Поэму Воздуха» как концепцию творчества и делает сопоставление структуры неба Цветаевой и осмысления Ф. Ницше образа из Апокалипсиса. (Сб02, с. 271); Н. О. Осипова. «Поэма Воздуха» Цветаевой и культура русского авангарда. СКСВ, с. 237—249.

3

Образ турецкого шелка встречаем в стихотворении «То-то в зеркальце – чуть брезжит…». Движение по ливкому воздуху в «Поэме Воздуха» передается через воспоминание о ливне шемахинских и кашемирских тканей, скользящего шелка или атласа, популярных на Востоке. Стихия Воздуха для Цветаевой – «Индия духа» (Н. С. Гумилев).

4

Можно сравнить образ исторического сита в тетралогии М. Алданова «Мыслитель» («Заговор»). Предисловие к роману написано автором в августе 1927 года в Париже.

5

Сравнение, использованное Цветаевой, подчеркивает творческий, поэтический, книжный характер путешествия героев, которые движутся не улицей, а воображаемой метафорической дорогой, возникающей в авторском сознании.

6

В опубликованном тексте: «Как вербный плясун – в спирту, / Как зубы в ознобном рту!» Вероятно, вариант с плясуном показался предпочтительнее А. С. Эфрон. У Цветаевой в прозе «Чёрт» упоминается «вербная чертикова бутыль», черт, прыгавший в колбе, – воспоминание, связанное со сказкой, с тайной, игрой, с рифмой и поэзией.

7

В ЧТ-27— запись 11 строфы, показывающая процесс выбора сравнения:

Зелень земли ударяла в ноздри

Нюхом так инок не чует чар

Женских…

2. Нюхом так инок/ схимник не чует чар

Женских…

<…> Решить: либо животное, птица, простая аллегория <.> Либо: иносказание <:> схимник <> Если повести сравнение по буйволу и травам, либо знахарю и травам <,> то выход <ит> : как я́ знаю травы так и буйвол их не знает. Я же хот <ела> я вижу/ чую та́к ка <к> и буйвол не чует трав… Лучшеповести подобие по простоте: без схимника, хотя и жаль <,> т. е. травы, места и что-то длязрения и прямые, открыт <ые> подобия, к <отор> ые я́ могла бы принять на себя». РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 27, л. 7 об.

8

В ЧТ-27— запись к этому эпизоду: «NB! Все эти подобия должны быть положительные, радостные, и в поле моего зрения, т. е. из обихода данной природы. Потому страхов (схимник) не годится. Искатьплюсового. Ну, с Богом! Можно летчика и ландшафт. Рельеф / В очи так летчик не зрит рельефа / планет». РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 27, л. 11.

9

В публикации «Автобуса» А. С. Эфрон – 13 и 14 строфы (нумерация строф поэмы здесь – по БП-65), которых нет в беловом авторском тексте, взятые публикатором из ЧТ-27, л. 6, из нее Цветаева переписывала поэму в БТ-7. В ЧТ-27, л. 15—16, Цветаева дает уже новый вариант этого эпизода, с повтором двух стихов о Навуходоносоре. Публикатор обратился к первоначальному, видимо, руководствуясь чисто эстетическими причинами.

10

После эпизода с яблоней в рукописи следует карандашная «вилка», обозначившая вставку, и слово «Карусель». Цветаева намеревалась добавить из черновика строфу 22, ее не было в БТ-7. Строфа 22 была взята А. С. Эфрон из ЧТ-27, л. 25 об, где есть точное указание автора о ее местоположении. В опубликованном варианте отличается только пунктуация.

11

Слева далее нарисована «вилка» и написано слово «Холст», обозначившее необходимость вставки пропущенных стихов. Цветаева их не вписала. А. С. Эфрон по своему выбору ввела в поэму из черновиков следующую строфу: « (Как топорщился и как покоился / В юной зелени – твой белый холст!) / Спутник в белом был – и тонок в поясе, / Тонок в поясе, а сердцем – толст!»)