Серебряная ветка - Розмэри Сатклифф

— Как он? Будет жить?

И Юстин, оторвавшись от работы, вдруг с изумлением понял, что все уже позади и что легионеры, возившиеся у катапульты, теперь сгрудились вокруг и смотрят на них, а его помощник, стоя на коленях, укладывает поудобнее ногу пострадавшего.

— Да, думаю, все обойдется. Но перелом тяжелый, он истекает кровью. Чем скорее мы его отнесем в больницу и займемся им как следует, тем лучше.

Флавий кивнул и присел на корточки возле легионера, лежавшего молча, в испарине. Потом он помог переложить его на носилки и сжал ему на прощание плечо со словами «Счастливо». И только тогда, вытирая тыльной стороной ладони кровь, заливавшую глаза, он пошел поглядеть, насколько повреждена катапульта.

Починить катапульту номер три было уже нельзя. Зато вечером обо всем, что случилось, стало известно по всей крепости и дошло до сторожевых башен и мильных башенок по обеим сторонам Вала. И в результате с того самого дня новый комендант Магниса не знал хлопот с гарнизоном.

Шли недели, и вот однажды вечеров, уже по весне, когда Юстин раскладывал по местам инструменты после рабочего дня, в дверях показался один из его помощников с известием, что пришел местный охотник, которого укусил волк.

— Хорошо, сейчас выйду, — ответил Юстин, отказавшись от мысли зайти в баню до обеда. — Куда ты дел его?

— Он там, на плацу, командир, дальше идти не хочет. — Помощник ухмыльнулся.

Юстин кивнул. Он успел свыкнуться с повадками раскрашенного народа. Уже не первый раз в крепость являлись охотник со следами волчьих укусов; они вели себя настороженно и недоверчиво, как дикие звери, но при этом требовали, чтобы лекарь когорты их вылечил. Юстин вышел на вечерний воздух и увидел охотника. Тот стоял прислонившись к освещенной закатным солнцем стене, голый, если не считать куска волчьей шкуры на бедрах и окровавленных грязных лохмотьев на плече, высокого роста, выше, чем это характерно для пиктов, с гривой густых желтых, как у льва, волос и красивыми девичьими глазами.

— Ты — целитель с ножом? — с достоинством и прямотой дикаря спросил он. — Я пришел, чтобы ты вылечил мне плечо.

— Пойдем со мной в исцеляющий дом. Я посмотрю рану.

Охотник бросил взгляд на низкое здание больницы.

— Мне не нравится, как здесь пахнет, но я пойду с тобой, потому что ты так велишь, — ответил он и последовал за Юстином.

В хирургической Юстин усадил охотника на скамью под окном и принялся разматывать грязные тряпки на плече и руке. Сняв последнюю, он увидел, что плечо истерзано, рана запущена и сильно воспалилась.

— Это случилось не час назад, — заметил Юстин.

Человек кивнул:

— Да, пол-луны назад.

— Почему ты не пришел сразу, пока рана была свежая?

— Я не хотел идти из-за такого пустяка, подумаешь — волчий укус. Но волк был старый, зубы плохие, и укус не заживает.

— Это ты правильно говоришь. Юстин принес чистых тряпок, мази и флягу местного ячменного спирта, который жег открытую рану, как огонь.

— Сейчас я сделаю тебе больно, — предупредил он.

— Я готов.

— Тогда не дергайся, рука у тебя в таком… Ну, вот и все.

Он с придирчивой тщательностью промыл рану. Охотник сидел как каменное изваяние в продолжение всей жестокой операции. Затем Юстин смазал рану и перевязал плечо чистыми тряпками.

— На сегодня хватит. Но имей в виду — ты придешь завтра и потом много-много дней подряд.

В дверях больницы они расстались.

— Приходи завтра в это же время, друг. — Юстин постоял, глядя, как тот удаляется легким шагом охотника через плац к воротам. Он не ждал, что тот объявится снова. Чаще всего эти люди больше не появлялись.

Однако на следующий вечер, в то же время, охотник опять стоял прислонившись к больничной стене. Он приходил каждый вечер, сидел как каменное изваяние, пока длилась перевязка, и исчезал до следующего дня.

На седьмой вечер, когда Юстин начал, как всегда, перевязывать плечо, на порог вдруг упала тень и вошел Флавий — проведать легионера Манлия, все еще прикованного к постели из-за сломанной ноги.

Мимоходом он глянул на лекаря и пациента и, невольно задержав взгляд на плечо охотника, присвистнул.

— Несколько дней назад выглядело гораздо хуже, — заметил Юстин. Флавий вгляделся пристальнее:

— Сейчас тоже достаточно безобразно. Волк?

— Волк. — Охотник поднял на него глаза.

— Как это случилось?

— Кто знает, как такие вещи случается? Так быстро, что и опомниться не успеешь. Но теперь пройдет много-много дней, прежде чем я опять пойду на охоту с раскрашенным народом.

— С раскрашенным народом? — переспросил Флавий. — Значит, ты не из них?

— Я? Разве я весь синий с головы до пяток?

И в самом деле: татуировка на нем была — синий рисунок воина на груди и на руках, — но не такая, как у пиктов, у которых она покрывала все тело, не оставляя пустого места. Охотник был также выше и светлее большинства пиктов, как уже заметил Юстин в первую их встречу. — Мой народ живет среди заливов и островов западного берега, дальше старого северного Вала. Мой народ пришел в старые времена Эрина. — Дальриады, — вставил Флавий. Юстин почувствовал, как охотник сжался под его руками. — Да, я был дальриад, Скотт из племени… не важно. Теперь я человек без племени и без родины. Наступила тишина. Юстин, который всегда не находил слов, когда речь шла о чем-то важном, продолжал смазывать раны на плече охотника. Но Флавий спокойно сказал:

— Это плохо. И как же это получилось, дружище?

Охотник вскинул голову:

— Мне шел шестнадцатый год, и я чуть не убил человека во время Большого Сбора, на который племена сходятся раз в три года. На Холм совета, где выбирают Круг, нельзя приходить с оружием. За такой проступок всегда полагалась смерть или изгнание. Я был еще мальчик и только-только получил весной знак доблести, а тот человек оскорбил мой дом, поэтому вождь был за изгнание, а не за смерть. И вот я уже больше пятнадцати лет охочусь вместе с раскрашенным народом и совсем почти забыл свое племя.

После того вечера у Флавия вошло в привычку навещать Манлия примерно в те часы, когда Юстин перевязывал охотнику плечо. Мало-помалу между ними тремя возникло нечто вроде дружбы, и охотник, сперва довольно молчаливый, почувствовал себя свободнее и разговорился. Раны на его плече постепенно очистились и затянулись, и наступил день, когда Юстин сказал:

— Ну вот, посмотри, все зажило. Мази и повязки больше не нужны.

Скосив глаза на розовые шрамы, оставшиеся на память от волчьих клыков, охотник заметил:

— Конец был бы совсем другой, встреть я моего волка год или даже несколько лун назад.

— Почему? — спросил Юстин. — Я не первый целитель в Магнисе-на-Валу.

— Да, и центурион не первый командир в Магнисе-на-Валу. «Прочь, собаки! Убирайтесь на свою навозную кучу!» — вот что мы слышали от последнего командира. Нам бы и близко не подойти к целителю, как бы мы ни старались. — Он перевел взгляд с Юстина на Флавия, прислонившегося к косяку входной двери: — Сдается мне, ваш император Караузий умеет выбирать себе щенков.

— Ты ошибаешься, дружище, — резко возразил Флавий. — Не потому очутились мы в этом богами забытом месте, что Караузий оценил нас.

— Да? — задумчиво протянул охотник. — Не всегда, мне думается, можно понять до конца, что скрывается за поступками великих. — Он поднялся и стал рыться в складках накинутого на плечи пледа. — Да, да, может, так, а может, и не так… День назад вы говорили, что ни разу не видели наших больших военных копий. Вот я и принес показать вам мое копье, царя среди копий. Никому другому из вашего племени не показал бы я его в дни мира.

Он повернулся к окошку, к свету:

— Посмотрите, красота!

Большое копье, которое он вложил в руку Юстину, было и в самом деле красивейшим из всех виденных им: длинное, тонкое лезвие вспыхивало таинственным серебряным пламенем в неярком вечернем свете, конец древка, утяжеленный бронзовым шаром величиной с яблоко, был украшен сине-зеленой эмалью, а на шейке, под самым лезвием, сидело кольцо из перьев дикого лебедя. Прекрасное и смертоносное оружие. Юстин взвесил копье на руке и отметил про себя его необычную тяжесть, но тут же решил, что копье сбалансировано настолько точно, что при метании вес его, вероятно, незаметен.

— На самом деле, царь среди копий! — И Юстин передал его Флавию, который уже нетерпеливо протягивал руку.

— Ох и загляденье! — Флавий, как и Юстин, был в восхищении: он тоже взвесил копье на руке и провел пальцем по лезвию… — В бою оно все равно что молния.

— Это верно. Но вот уже седьмое лето, а я не пользуюсь им в бою — с той самой поры, как ходил с вашим маленьким императором на юг. Правда, я полирую его и каждое лето меняю перья дикого лебедя. Однако я сменил семь колец с тех пор, как белые перья покраснели в последний раз. — Охотник произнес эти слова сокрушенным тоном, забирая обратно свое сокровище.