Драконы на холмах - Марина Серова

Потом он многих отучил пить после сауны пиво и приохотил к всяческим разновидностям чая. Не знаю другого такого ценителя этого древнего напитка.

Чен с тех пор частенько ходил с нами в сауну. Мы учили его новым русским словам, а он нас — новым способам заваривания своего любимого напитка.

А ведь и сегодня он приглашал меня отведать божественного По Ли…

— Танечка, добрый вечер! — раздался у меня за спиной знакомый голос.

Я стремительно обернулась. Хозяин стоял в двух шагах от меня и смотрел куда-то прямо в сердце своими острыми глазами из-под правильных дуг седых бровей.

За его спиной чуть покачивалась плотная занавеска, за которой располагалась дверь в спальню.

— Добрый вечер… — начала было я, но не справилась с волнением и радостью: — Куда ты подевался, Чен?

— Ты сама только что вернулась из далекой страны воспоминаний. А я был совсем рядом… — согревая меня своей улыбкой, тихо и ласково, словно испуганному ребенку, ответил мне учитель. — Пойдем же, я только что собирался начать готовить овощное фондю. Ты ведь не ужинала?

Я молча кивнула, глотая слюну, и мы вернулись на кухню.

Все-таки удивительное создание — человек! Только что я стреляла из автомата, минуту назад почти прощалась с дорогим наставником — и вот уже мечтаю о грядущем роскошном ужине!

Сказать по правде, фондю — такое блюдо, которого не грех ждать с нетерпением. Фондю — это нечто! Если в двух словах сказать о сути блюда, то вы окунаете, например, кусочки овощей в приготовленное особым образом (с добавлением пива) тесто и обжариваете их в масле. Бывает рыбное фондю, фондю из птицы с соусом из ананаса и паприки, мое любимое — мясное фондю с двумя (!) соусами… К ожидаемому вскорости овощному фондю подается невероятно вкусный майонезоподобный чесночный соус.

А поскольку целоваться мне сегодня ночью, кажется, не с кем…

Чен — мастер национальной кухни. Ему только не надо мешать, когда он виртуозно исполняет очередной камерный шедевр для овощей с майонезом. Впрочем, зная о моем чувстве глубокого отвращения к процессу приготовления почти любых блюд собственными руками, не приходится сомневаться, что соло мастера не будет испорчено неумелым аккордом.

А еще он великолепный рассказчик. И сейчас, почти в буквальном смысле видя меня насквозь, старина Чжу занялся не только приготовлением ужина, но и бережным врачеванием побитых жизнью, как молью, тонких тел своей превратившейся в слух ученицы.

— Ты никогда не задумывалась, милая Танюша, почему я так редко что-то меняю в своем доме? А, вижу: задумывалась. Похвально, дорогая ученица.

Ты как астролог должна знать о геомантии, верно?

— Слышала, конечно. Но способов гадания очень много, да и гадать-то можно на чем угодно. А меня вполне устраивают нумерология и астрология.

— Прекрасно, прекрасно. Просто геомантия довольно близка, даже, можно сказать, тесно связана с древней практикой, называемой «фань шу». Существует другая транскрипция, менее правильная: «фенг шуи». А я, по некоторым соображениям, предпочитаю называть обсуждаемый нами предмет «фань ши».

Чен закончил приготовление соуса, отставил в сторону полную аппетитно пахнущую чашку и принялся колдовать над тестом, не прерывая рассказа.

— Так вот, цель фань ши — или фань шу, как хочешь — создавать порядок, мир и благополучие там, где мы живем. Достигается это путем согласования внешнего вида строения, его планировки и внутреннего убранства жилища. Все это обеспечивает протекание сквозь такой дом мощного и, что еще более важно — гармоничного потока космической энергии «чи».

Чен размешивал ручным миксером тесто, а я усваивала духовную пищу, почти уже забыв о готовившейся на моих глазах физической.

Не отрываясь от теста, мой мудрый наставник продолжал:

— Однако для того, чтобы не просто подвести к своему дому максимальный поток чи, а овладеть искусством управлять этим потоком, необходимо на одном из нематериальных уровней слиться со своим жилищем. Покупая, например, картину, надо стараться, чтобы она стала не всего лишь еще одним элементом интерьера, но частью твоего внутреннего мира.

— Прости, учитель, но для чего все это? Ведь дом нужен нам, как бухта в непогоду, как остров посреди океана жизни!

Я вдруг вспомнила посвященные когда-то мне стихи:

«Остров желанный средь вод океана —Имя, зовущее к небу…»

Седой наставник поднял голову, переставил на другой конец стола миску с готовым тестом и лукаво глянул на свою нетерпеливую ученицу.

— Ты права, Таня, но лишь отчасти. У кого-то его остров может стать кораблем!

Я непонимающе молчала. Поставив сковороду для фондю на плиту, он обернулся и продолжал:

— Если хозяин ощущает свой дом буквально как часть себя самого, причем не только психологически… ты меня понимаешь, юная телепатка? Так вот, в этом случае хозяин волен перемещаться в Страну по ту сторону фань ши вместе со своим домом. И если он не вернется из фань ши в течение короткого времени, то просто исчезнет из нашего мира.

Да, Танечка, можешь мне поверить. Я знаю по крайней мере о двух таких случаях. Один произошел во Вьетнаме, другой — в Вашингтоне… да, да! Эти люди не захотели вернуться. Значит, их мир — там…

А теперь — прошу к столу!

И мы принялись за дымящееся фондю.

Это блюдо следует вкушать либо в полном молчании, либо за неторопливой беседой — непременно о чем-либо столь же возвышенном, как сама Поднебесная. Но меня слишком обуревали — эх, прощай, самодисциплина! — голод и любопытство. Хотя, в сущности, что такое любопытство, как не интеллектуальный голод?

— Чен, ты ведь говорил все это не ради того, чтобы просто сообщить мне еще об одном древнем искусстве?

Он улыбнулся даже не глазами, а… наклоном головы, что ли. Все его тело вдруг заговорило почти вслух: молодец, девочка!

— Ты опять права, проницательная моя ученица. — Тут он улыбнулся, уже открыто и насмешливо. — Я думаю, задавая свой вопрос, ты уже не сомневалась в ответе. Да, Таня, фань ши уже коснулось тебя. А Игоря Исаева фань ши перенесло в другое пространство… или реальность, или измерение. Вернется ли он — я не знаю. Я знаю только, что тебе нельзя отчаиваться. Впрочем, ты и сама это знаешь.

Да, не следует поддаваться унынию, мысленно согласилась я. И без того в последнее время чересчур много желающих лишить меня не только радостей жизни, но и самой жизни. А умирать нам, я считаю, рановато. Гаудеамус, короче…

Но идея фань ши и параллельных миров пока не желала перемещаться из разряда атрибутов научной фантастики в разряд обыденных черт суровой действительности. Оставалось надеяться, что утро вечера мудренее.

А затем настал черед божественного чая По Ли. Чену его присылают оставшиеся на родине друзья. Чай это редкий и довольно дорогой, однако учитель может с легкостью отказать себе во многом, только не в хорошем чае.

Я пила похожий на горячее, терпкое и сладкое вино напиток и была почти счастлива.

Видимо, это «почти» не ускользнуло от взора многоопытного Чен Чжу. Когда я допила вторую чашку и отказалась от третьей, сожалея, что у меня не три желудка, как у некоторых животных, он положил мне руку на плечо и сказал:

— Вижу, ты еще не совсем привела в порядок свои мысли и сердце. Ты сейчас слишком погрузилась в то, что люди по привычке называют реальностью. Но ты же знаешь, что это не так, просто не можешь пока вспомнить. Позволь мне помочь тебе. Я расскажу кое о чем, а ты слушай и не старайся ничего понять сразу…

Мои глаза сами собой закрылись, я перестала чувствовать свое тело и унеслась куда-то, где не было ничего, кроме теплого неяркого света и голоса Чена. Я знала, что говорит со мною именно он, мой мудрый наставник, но в то же время мне чудились в его голосе интонации того неизвестного рассказчика, который вошел недавно в мои сны…

«Одному человеку снилось, что он может летать. Сон о полете повторялся не каждую ночь и даже не особенно часто, но если снился — то всегда один и тот же.

Во сне он словно бы шел под горку где-то по соседству. Каждый ухоженный дом, мимо которого он проходил, окружала прелестная лужайка с разнообразными цветами и кустарником. Мостовую с обеих сторон окаймляли величавые старые деревья.

Идя по тротуару, он повелевал себе подняться и скользил в нескольких дюймах над землей. Некоторое время он парил таким же манером, продолжая сосредотачиваться. Потом, ощутив, что накопил достаточно мысленной энергии, он заставлял себя подниматься выше и выше, пока наконец не оказывался вровень с огромными ветвями могучих деревьев, окаймлявших улицу. И тут, поняв, что сможет продолжить свое воздушное путешествие — и обязательно это сделает, — он всегда предпочитал отдохнуть и собраться с силами среди ветвей громадных деревьев. Именно здесь сон всегда заканчивался — когда человек мирно отдыхал высоко над землей в объятиях этих ветвей.