Плюшевая девочка - Юкка Бем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он спросил, снимали ли меня раньше.
Он спросил это только сейчас, поэтому моя неопытность не могла помешать. Не должна была. Я покачала головой.
Тони включил телевизор и стал листать каналы. Мы по очереди просмотрели клипы, какой-то сериал и пару реалити-шоу. В одном соревновалась толпа поваров, в другом – полные люди, которые старались не есть сладости и делали унылые и неуклюжие движения под руководством тренера-бодибилдера. Я не понимала, почему мы смотрим телек, вместо того, чтобы работать, но Тони угадал мои мысли и сказал, что перед съемкой хорошо немного расслабиться и познакомиться, чтобы потом все прошло хорошо. Это была его фишка в работе.
Холодная алюминиевая банка леденила руку. Однажды я поранилась, когда пыталась открыть банку лимонада, больше мне не хотелось.
Тони взял банку из моих рук и открыл ее. Из отверстия полилась пузырящаяся жидкость. Она была сладкая. Не такая плохая, как я ожидала. Я сделала пару глотков для Тони, так как не хотела, чтобы он подумал, что я ребенок. Если я хочу быть профессионалом, мне нужно научиться всему, потому что в работу топ-модели входят праздники и потягивание напитков, маленькие и дорогие шмотки, и обувь, в которой невозможно ходить.
Мы довольно долго смотрели программу, в которой мускулистые ребята и девочки с накладными ресницами живут на берегу моря и у них все время то праздники, то ссоры, или и то, и другое вместе. Телек занимал, наверное, полстены. Мы наблюдали постоянные истерики, порождаемые ими кризисы и признания на камеру. Время от времени Тони говорил о работе, о том, кого из известных людей он встречал, кого снимал. Казалось, он знает всех, а все знают его. Многие из тех молодых женщин, которых он нашел, работают сейчас профессиональными моделями, он называл их просто по имени, как будто я тоже должна была их знать.
Тони сказал, что у него дар замечать таланты. Он стал критиковать девушек, ревевших в тот момент по телеку, и сказал, что из всех них только у одной есть талант модели. Остальные слишком низенькие или пухлые, лица испорчены филлерами, а волосы накладные или крашеные. У них только пара выражений в активе, с таким выбором ничего не сделаешь, особенно когда губы напоминают раздувшихся дождевых червей.
По мнению Тони, было вполне возможно, что мое имя когда-нибудь станет известным, нужно только хорошенько поработать. Я могу стать успешной, если захочу и буду целеустремленной. В моем лице сила и индивидуальность, что-то загадочное, чего он не может описать лучше.
Я кивнула. Что еще я могла сделать. Я хорошенько запомнила его слова и хотела верить в каждое из них, но это было не очень просто.
Мне показалось, что Тони устал. Он выглядел усталым. Каким-то изможденным. Наверное, в последнее время у него было много работы и он не успевал выспаться.
Он встал с дивана и спросил, не хочу ли я еще выпить, но я еще не допила предыдущую банку. Он тем не менее достал из холодильника пару новых банок и одну поставил передо мной на журнальный столик. Он сделал пару глотков, глядя в телевизор. А потом посмотрел на меня. Он убрал мне волосы за ухо и сказал, что с удовольствием готов приступить к работе и придумывает, как меня снимать.
XVII
Студия Тони была похожа не на студию, а на обычную комнату. Там была не убранная диван-кровать и письменный стол, на котором лежал ноутбук, газеты и обертки от шоколадок. Там валялись бумажки и всякий хлам.
Мне было легко и как-то иначе, чем раньше. Я, наверное, была немного пьяна. Я не привыкла к алкоголю. В одну из семейных поездок я под давлением со стороны мамы попробовала вино из ее бокала. Она считала, что хорошо было бы научиться европейским обычаям. Напиток был таким отвратительным и горьким, что я удивилась, как мама накачивается каждый вечер на террасе и восхищается тем, что вино всегда вкуснее там, где рядом растет виноград.
Тони достал камеру из сумки и попросил меня встать к белой стене. Его камера была меньше, чем я себе навоображала. Я думала, что у фотографов всегда такая длинная труба, которой они прицельно ловят спортсменов на соревнованиях.
Тони захотел, чтобы я приняла естественное положение. Позировать еще не надо. Достаточно, если я буду самой собой. Он сказал, что сначала установит свет или что-то такое. Он присел на край кровати и стал щелкать. Было трудно решить, куда деть руки. И как держать ноги. Было трудно привыкнуть к тому, что меня кто-то снимает. Я сама себя снимала, гримасничала перед камерой телефона, пробовала разные выражения, которые перед другими не рискнула бы принять. Сейчас я, наверное, была слишком серьезная, потому что Тони попросил меня расслабиться.
Он периодически смотрел снимки, потом снова направлял камеру на меня и сказал, что все теперь в порядке.
Он опустил камеру и захотел, чтобы мы вместе подумали, какую одежду мы дальше возьмем. То маленькое платье. Крошечные шорты, которые он мне купил. И затем, конечно, можно было бы…
Но почему он сказал, что мы возьмем?
Я с пакетом закрылась в туалете. Поставила его на стиральную машину, на ней стоял дохлый искусственный цветок в горшке. За занавеской в горошек был душ, над ним на веревках сохли футболки, трусы и носки. Я готова была положить свою одежду на крышку унитаза, но желтые пятна на ней заставили меня передумать. На краю унитаза и на баночках на полках был толстый слой пыли, такой же, как на листах пластиковой пеларгонии. А может, это был какой-то другой цветок.
Моя гримерка была не фонтан. Я надела платье, то, короткое. Посмотрела в зеркало на свое лицо. Я была готова сниматься.
Я позировала. Еще позировала. Еще и еще. Тони попросил меня сесть рядом. Он хотел показать, что получилось.
На экране мелькали мои фотографии. Тони сказал, что я все делаю правильно. Он считал, что у меня отличное сочетание внешности и поз. И что не все люди с красивым лицом умеют фотографироваться. Многим из них чего-то не хватает. Немножко души. Они закрываются и становятся бесчувственными, кажется, будто в глазах у них лишь пустота.
Объясняя это, Тони придвинулся совсем близко. На его лице были рытвины, как маленькие кратеры, но большинство их них было закрыто
