На темной стороне Луны - Георгий Вайнер

— Я понял.

Тура словно смотрел сон о себе, все происходившее казалось нереальным. Позвонили по междугородному, из министерства. Тура слышал, как Эргашев объяснил кому-то: «Мы уже знаем… Его сажали за сопротивление работнику милиции… Да, да. Если б наоборот! Вот если бы Зията Адылова, инспектора, ухлопали бы сегодня в „Чиройли“, Сабирджон был бы сейчас подозреваемым номер один… Да. Да… А так не пляшет! Его самого убили! Хлоп!»

Кто-то заходил из сотрудников, принесли несколько бутылок воды. Потом они снова остались втроем.

Генерал отпер сейф. В нижнем отделении, закрывающемся на особый ключ, находился бар. Щелкнул замок, Эргашев протянул руку, нашел пузатую, непривычной формы черную бутылку, другой рукой подцепил три хрустальные рюмки, поставил на стол, плеснул в каждую.

— Давай. За успехи на новом этапе. — Тура задержал руку над рюмкой.

— Мне надо еще зайти в отдел.

— Ничего. Пей. Глупостей не натворишь. Водителя отпустил?

— Да.

— Напрасно. Надо было его, мерзавца, до утра подержать. Я скажу дежурному, он даст машину.

— Отличный коньяк, — Назраткулов сразу повеселел. Алкоголь действовал на него даже в гомеопатической дозе. — Уйдешь на отдых, все честь по чести. Честно говоря, кадровик уже здесь. Сидит, заполняет твою трудовую книжку. И коллектив уже собирает деньги на подарок. Я распорядился — из фонда конфискованного имущества, с базы, возьмем тебе часы «Ориент». Видел? Самая модная модель. Машина — что надо. Хронометр с цветным циферблатом. Календарь на нем на сорок лет вперед, до 2020 года…

— Я не собираюсь так долго жить, — процедил сквозь зубы Тура, с интересом рассматривая Назраткулова.

Теперь, когда все решилось, полковник будто облегченно вздохнул и потеплел к Туре, и в голосе его было искреннее доброжелательство:

— Надо мне памятный адрес тебе сегодня подготовить. Чтоб по-людски проводить. Ха! Все там будем! Всем слово доброе приятно. Взял я несколько номеров «Литературки» с приветствиями юбилярам — хочу смонтировать по частям. Это уж я тебе так говорю, по-товарищески, неофициально.

Тура поставил стопку.

— И я тебе неофициально. По-товарищески. Засунь себе свой адрес в задницу, — повернулся к Эргашеву: — Разрешите идти, товарищ генерал?

Эргашев молча кивнул. Тура привычно повернулся кругом и, подавляя злость, с отвращением прислушиваясь к цоканью каблуков на сияющем паркете, вышел.

Он поднялся к себе на четвертый этаж. В здании было уже пусто. Тура прошел в конец коридора, к кабинету Пака. Надо посмотреть самому бумажки Корейца, не могло там не остаться хоть какой-нибудь пометки. Но сделать это ему не удалось. Свежая сургучная печать выходным нулевым отверстием вспучилась на дверной коробке. Кончики двух суровых ниток тянулись от ручки двери. Кабинет Большого Корейца был опечатан.

— Вас прямо домой, товарищ подполковник? — спросил водитель разгонной машины. — А то мне дежурный велел через полчаса быть на месте…

— Поехали домой. Проедем по центру, — Тура сел удобнее. Водитель крутанул баранку.

Туре хотелось взглянуть на чайхану Сувона. Теперь он, Тура, один знал о существовании капкана. И сам отвечал за жизнь человека, согласившегося им помогать.

Сигнал о прибытии опия был прост — Сувон должен был перевесить стенной ковер. Справа от кухонной двери висел ковер. Если что — повесит налево.

— Может, за театром свернем? — шофер спешил. Тура пожалел, что выбрал дорогу через центр; в старой чайхане было темно, да если бы свет и горел, на ходу он все равно бы ничего не увидел.

Невесело раздумывал Тура о том, что если смерть Пака связана как-то с этим опием, то за жизнь Сувона нельзя копейки поставить. «А как я теперь его прикрою? Я уже никто. Рано или поздно это должно было произойти. Все шло к тому. Случай с Паком, история с новым двигателем… Это только повод. От меня решили избавиться».

Как только они съехали с верхней эстакады Великой развязки, в хвост им пристроилась машина. Яркий сноп света ударил в затылок, потом фары пригасли, и у Главпочтамта машина ненадолго отстала, но перед ЦУМом появилась снова.

Тура наклонился к шоферу:

— Сейчас будет поворот направо. Поедем переулками. Перехватим «хвост»…

Водитель тоже заинтересовался. Резко тормознул на повороте, дернул руль направо и сильно газанул — «Волга» развернулась под прямым углом, влетела в переулок, шофер выключил свет и остановился за будкой утильсырья. Мимо них с ревом промчалась машина, через миг красные габаритки исчезли за поворотом.

Шофер выругался сначала, потом засмеялся:

— Свои! Патрульная машина 13-47…

Из газет:

«Я начинал много рассказов о велогонках, но так и не написал ни одного, который мог бы сравниться с самимигонками на закрытых и открытых треках или на шоссе… — писал замечательный американский писатель Эрнест Хемингуэй. — Но я все-таки покажу Зимний велодром в дымке уходящего дня и крутой деревянный трек: и шуршание шин по дереву, и напряжение гонщиков, и их приемы, когда они взлетают вверх и устремляются вниз, слившись со своими машинами…»

Замечательный подарок строителей дает гостям Олимпийских игр в Москве возможность своими глазами увидеть, почувствовать накал величайшего спортивного единоборства на треке…»

Тура пришел в управление рано. В его кабинете на диване спал Какаджан Непесов — видимо, работал всю ночь. Когда Халматов вошел в кабинет, Какаджан даже не пошевелился.

На столе лежали недописанные рапорты:

«Проверка с помощью электромагнита места вероятного нахождения пистолета в пруду вблизи кафе „Чиройли“ положительных результатов не дала. Дополнительные мероприятия прекращены ввиду наступления темноты…»

«По предварительным данным, грузинский коньяк „KB“, аналогичный имевшемуся при потерпевшем Сабирджоне Артыкове, в торговую сеть Мубекской области не поступал…»

— Тура Халматович! — Какаджан приподнял голову, хотел встать.

— Спи пока. Ты мне только помешаешь.

— Мне показалось, что вы разговариваете с Корейцем…

— Приснилось. Я сейчас допишу план оперативных мероприятий. Ты потом отдашь его на машинку от своего имени и утвердишь у Гапурова.

— Равшана?!

— Да, спи…

В начале десятого Тура закончил писать. Потом не спеша стал разбирать содержимое стола. Господи! Сколько же накопилось всякого барахла! Личные вещи… Халматов собрал только блокноты с записями, с трудом затолкал их в пылившийся на шкафу портфель. Взял пустую картонную коробку, вытащил из стола по очереди ящики и высыпал в короб их содержимое. Мусор. Теперь это стало мусором.

Странная технология — от простого пересыпания из ящика в короб личные вещи превращались в мусор. Это удивительное превращение сопровождалось сильным шумом — стуком, шуршанием, шелестом, беззвучным колыханием клубов старой пыли.

Лежавшее в сейфе Халматов не стал трогать, встал, огляделся, как перед дальней дорогой — уходил-то навсегда, и отправился в отдел кадров. Всю ночь он думал о мучительной процедуре выдворения, что его ждала сегодня. О вопросах, на которые трудно ответить. О пересудах, домыслах и сплетнях, которые вызывает его неожиданный уход.

Все оказалось, однако, проще, чем он ожидал. Генерал дал команду освободить Туру от унизительных формальностей и расспросов. Оформить все как можно быстрее.

Начальник канцелярии — безвозрастная Тоня Степанкова, дама, искушенная в перипетиях службы, встретила Халматова такой улыбкой, словно он каждый день по утрам подписывал у нее обходной лист, именуемый в просторечии «бегунком». Обменялись впечатлениями насчет погоды, пока она переписала на Гапурова исходящие и входящие бумаги, значившиеся за Халматовым. Ни слова не говоря, отметила она и те графы «бегунка» которым приличествовало больше значиться где-нибудь в обиходных листках министерства, а не скромного областного управления: «гостиница», «библиотека художественной литературы», «спецбиблиотека»…

— Вот и все, — кивнула приветливо Степанкова, подавая «бегунок». — Счастливо, Тура Халматович. Заходите.

— Обязательно, — сказал он серьезно.

— Я бы на вашем месте сейчас покатила в Сочи, — ласково улыбалась Тоня. — Или вовсе в Москву…

— Совет? Намек? Указание? Я подумаю…

В хозяйственном отделе выяснилось, что за ним также ничего не значится. Его фамилию только вычеркнули из ведомости на получение денежной компенсации за обмундирование к майским праздникам.

Пистолет отдавать было неприятно. Тура стоял перед барьером у стола дежурного, за спиной которого раззявились дверцы оружейного сейфа. Вынул из кобуры из-под мышки «Макарова» — толстую, черно-вороную стальную машинку с рифлеными щечками-накладками на рукояти, привычно-теплую, всегда согретую теплом его тела, надежно-тяжелую — столько раз прикрывавшую его от страха и смерти! Этому ладно собранному и ловко свинченному куску металла он столько раз доверял свою жизнь — и ни разу стальной друг не подвел.