Сталинград - Энтони Бивор

Гитлер в «Вольфшанце» – своей главной ставке и командном комплексе верховного командования вооруженными силами Германии недалеко от Растенбурга в Восточной Пруссии – подолгу рассматривал оперативные карты, на которых были показаны огромные территории, номинально занятые его войсками. Фантазеру, обладающему абсолютной властью в стране, имевшей самую боеспособную армию в мире, это зрелище гарантировало ощущение непобедимости. У этого кабинетного стратега никогда не было способностей настоящего полководца, и он никогда не принимал во внимание практические вопросы. В ходе молниеносных кампаний в Польше, Скандинавии, Франции и на Балканах изредка возникали трудности со снабжением, однако это ни разу не стало неразрешимой проблемой. Однако в России снабжению суждено было оказаться таким же решающим фактором, как огневая мощь, численность войск, их маневренность и боевой дух. Фундаментальная безответственность Гитлера – любопытный с точки зрения психологии вызов судьбе – проявилась в том, что он затеял самое амбициозное вторжение в истории, не потрудившись перестроить экономику и промышленность Германии для полномасштабной войны. Сегодня, оглядываясь назад, ясно, что это был скорее импульсивный порыв азартного игрока, подсознательно стремившегося повысить свои активы. И страшные последствия такого порыва для миллионов людей, похоже, только подкрепляли манию величия вождя нацистов.

Под командованием фельдмаршала фон Бока было 1 500 000 человек, но его танковые дивизии обессилели вследствие нехватки новых боевых машин и запасных частей. На совещании командиров накануне начала наступления фон Бок назвал крайним сроком захвата советской столицы 7 ноября – годовщину Октябрьской революции. Честолюбивый фельдмаршал хотел снискать себе славу покорителя Москвы.

Однако в Ставке Верховного главнокомандования немецкого наступления на Москву ждали с тех самых пор, как в середине августа группа армий «Центр» остановилась. Сталин назначил генерала Еременко командующим вновь организованным Брянским фронтом, а два других фронта – Западный и Резервный – должны были оборонять подступы к столице. И все-таки, несмотря на эти приготовления, войска Еременко оказались застигнуты врасплох. Рано утром 30 сентября танковые Swerpunkte[74] Гудериана в осеннем тумане обрушились на его левый фланг. Вскоре выглянуло солнце, сделав теплый, ясный день идеальным для наступления. В воздухе немцам было некого бояться. К этому времени на европейской части страны у Красной армии оставалось меньше пяти процентов авиации.

В первые дни октября наступление развивалось для немцев очень успешно. При поддержке 2-го воздушного флота фельдмаршала Кессельринга танковые группы быстро продвигались вперед. Еременко попросил у ставки разрешения отвести войска, но не получил его. 3 октября ударные части Гудериана вышли к Орлу – городу, находившемуся в 200 километрах в глубине линии обороны Брянского фронта. Эффект был ошеломляющий. Немецкие танки мчались по улицам, обгоняя трамваи, а прохожие махали им руками, принимая за своих… У Красной армии даже не было времени, чтобы заминировать и взорвать важные оборонные заводы. 6 октября около полудня Еременко вместе со своим штабом едва не попал в плен к немцам – в расположение его командного пункта прорвались вражеские танки. Все линии снабжения были перерезаны. В хаосе следующих дней маршал Буденный, командующий Резервным фронтом, даже потерял свой штаб, а Еременко, получившего ранение в ногу, пришлось вывозить по воздуху.

В Кремле сначала словно не понимали масштабы угрозы. 5 октября поступило донесение: летчик-истребитель видел, что колонна немецких танков длиной больше 10 километров быстро двигается по шоссе к Юхнову, расположенному всего в 150 километрах от Москвы. Но даже после того как второй летчик, посланный на разведку, подтвердил эти сведения, Сталин по-прежнему отказывался верить. Был отправлен третий самолет. Пилот еще раз подтвердил продвижение немецких танков. И это не удержало Берию от желания арестовать летчиков за паникерство, но в конце концов страшное известие все-таки взбудоражило кремлевское руководство.

Сталин созвал чрезвычайное заседание Государственного Комитета Обороны. Он также велел генералу Жукову, решительными и жесткими мерами сумевшему организовать оборону Ленинграда, немедленно вылететь обратно в столицу. Жуков своими глазами увидел царящий на фронте хаос… Сталин приказал ему собрать уцелевшие войска в новый фронт. Все имевшиеся в распоряжении части были брошены на передовую, чтобы сдержать продвижение немцев до тех пор, пока не подойдут резервы ставки. Над Москвой нависла реальная угроза. Свыше 100 000 человек были мобилизованы в народное ополчение, и четверть миллиона мирных жителей, в основном женщины, отправились копать противотанковые рвы.

В ночь на 6 октября выпал первый снег, который быстро растаял, превратив на 24 часа дороги в потоки жидкой грязи. Танковым группам фон Бока все-таки удалось окружить советские войска в двух больших «котлах» – один непосредственно под Брянском, другой под Вязьмой, на дороге, ведущей прямо на Москву. Немцы объявили, что окружили больше 665 000 солдат и офицеров Красной армии и уничтожили или захватили 1242 танка – больше, чем насчитывалось во всех трех танковых группах фон Бока.

«Какое великое удовлетворение для вас видеть такое прекрасное воплощение в жизнь ваших планов!»[75] – написал фельдмаршал фон Рейхенау генералу Паулюсу, своему бывшему начальнику штаба, которому вскоре предстояло сменить его в должности командующего 6-й армией. Однако советские части, даже полностью окруженные, продолжали сражаться почти до конца месяца. «Мы ведем бои за каждый укрепленный пункт, – услышал Паулюс от командира одной из своих дивизий. – Частенько русских не удается выкурить даже огнеметами, так что приходится взрывать все».[76]

В этих боях немецким танкистам также пришлось столкнуться с новым необычным видом «оружия». Это были собаки со странными сумками на спине. Из сумок торчали короткие палки. Сначала танкисты думали, что это собаки-санитары, но они ошиблись. Животные несли на себе заряды взрывчатки или противотанковые мины. «Собаки-мины», выдрессированные по принципу физиолога Павлова, были обучены забираться за кормом под большие машины. Палка, задев за днище, вызывала срабатывание взрывного устройства. Большинство собак оказывалось расстреляно до того, как им удавалось добраться до «корма», но эта зловещая тактика очень нервировала немецких танкистов.

И все-таки худшим врагом вермахта становилась быстро ухудшающаяся погода. Сезон осенних дождей и распутицы начался еще до середины октября. Немецким грузовикам, подвозившим боеприпасы и продовольствие, нередко не удавалось добираться до наступающих войск, поэтому пришлось реквизировать в радиусе сотен километров panje повозки (словом panje нацисты презрительно называли сначала польских, а затем и русских крестьян), телеги, запряженные одной лошадью. В некоторых местах, где не хватало деревьев, чтобы мостить дороги, вместо них использовали трупы русских солдат. Немецкие пехотинцы нередко теряли сапоги, завязнув в грязи по колено. Мотоциклистам то и дело приходилось слезать с мотоциклов и толкать их вручную. Командиры, у которых не было недостатка в подчиненных, чтобы вытащить их машины из любой грязи, сокрушались, что им приходится воевать в таких условиях. И все боялись морозов, которые должны были ударить в самое ближайшее время. Немцы понимали, что время работает против них.

Наступающие германские части сражались умело и храбро. 14 октября 10-я танковая дивизия и дивизия СС «Рейх» вышли на историческое Бородинское поле, покрытое пашнями и березовыми рощами. Они находились всего в 110 километрах от западной окраины Москвы. В тот же день в 160 километрах к северо-западу от столицы 1-я танковая дивизия захватила город Калинин, мосты через Волгу и перерезала железную дорогу Ленинград—Москва. Тем временем на юге танки Гудериана пронеслись мимо Тулы, угрожая советской столице с юга.

Этот тройной удар на Москву поверг Кремль в панику. Вечером 15 октября иностранным посольствам было предложено готовиться к эвакуации в Куйбышев. Берия также начал эвакуацию своего ведомства. Сотрудники НКВД забрали с собой некоторых заключенных, в числе которых были и военачальники, так нужные сейчас на фронте, однако их по-прежнему жестоко пытали, выбивая абсурдные признания. В подвалах Лубянки расстреляли 300 человек… Однако в конце месяца Сталин приказал главе НКВД остановить то, что сам Берия называл «мясорубкой». Советский вождь был готов и дальше расстреливать «трусов и предателей», но на какое-то время его перестали интересовать вымышленные Берией заговоры. Сталин даже назвал их вздором.[77]