На районе - Евгений Полищук

Я молчал. Боялся что-либо сказать не так. Вообще боялся говорить. В голову пришло какое-то нелепое сравнение, типа я — священник, а Костян, как бы, исповедуется. Бред полный.

— Жека, а ты вот кем хочешь стать? — вдруг поднял он на меня свои красные истертые глаза.

— Костян, я не знаю, честно говоря. Не буду врать, я реально не знаю. Родители хотят, чтобы я деньги зарабатывал хорошие, а там, говорят, видно будет. А сам я так еще серьезно не задумывался…

— А я вот, знаешь, задумался — не дослушал он меня. — Как только узнал, так сразу и задумался. Как шок прошел. Первые полчаса в голове вообще пусто было. Никаких мыслей. Ноль. Шел от больницы, и только камушек впереди себя пинал. Так до самой остановки и допинал. Казалось, что самое важное — камушек этот допинать… — ухмыльнулся Гвоздь — А потом сел в автобус и нахлынуло. Автобус едет, а я в окно смотрю на людей и думаю, зачем они живут? Что они делают? Что они хотели делать в шестнадцать? А что, если бы у каждого из них по шесть месяцев осталось?

Гвоздь распалился и говорил все громче и громче. У меня в голове как будто помутнело. Перед глазами круги пошли.

— Ну, так вот и задумался, а кем я хочу быть? — громко продолжал он — До-о-олго думал… Остановку свою даже проехал.

— И что? — стараясь не дышать, спросил я. — Что надумал?

— А вот что я, Жека, надумал — закурил еще одну сигарету Гвоздь — все от нас ведь зависит. Все, чего хочешь — можно добиться. Жизнь-то она короткая, и проебывать ее просто так не надо. Жизнь ведь нам одна дается, неизвестно что потом будет. Может там что-то есть, ну перерождение или еще что-нибудь. А может, и нет ничего, пустота и темно. Лежи в могиле, смотри в гроба крышку и слушай, как черви тебя точат…

Я молчал и слушал. Думал. Все, что говорит Гвоздь, несложно понять, но трудно представить. Я это не представлял, не чувствовал вообще. Уверен, что пару недель назад Гвоздь тоже этого не чувствовал. Но сейчас я даже боялся посмотреть в его сторону.

— …И знаешь, я так все это прочувствовал, прямо кожей прочувствовал! Автобус едет, я в окно тупо пялюсь, а в голове как будто глобус завертелся. Все так отчетливо стало, хорошо. Пытаюсь что-то вспомнить, а одно только хорошее в голову лезет. Как я маленький там, на даче бегаю или как мы в лес с родителями ездили грибы собирать. Да, хотя бы как я с Танькой в первый раз — горько усмехнулся он. — И хочется, чтобы все так и оставалось хорошо, понимаешь?

Я неопределенно кивнул. Понимаю. Но не чувствую. Помолчали.

— А по поводу того, кем быть хочешь, что придумал? — тихо спросил я.

— В том-то и дело, Жека. В том и дело… — стряхнул он пепел — Я понял, что неважно, кем я хочу быть. Я много кем хочу быть, знаешь. Начну перечислять — до утра сидеть тут будем. Но суть в том, чтобы просто быть… Просто быть, понимаешь!!? Радоваться жизни! Каждый, блядь, моментик проживать. Жизнь — то короткая. Короткая… Это все пиздец тупо звучит, но вот так мне теперь кажется. Такие расклады… — усмехнулся Гвоздь.

— Давай еще по одной накатим — предложил я.

— Давай.

Мы выпили еще по одной. Немного помолчали. В бутылке оставалось совсем на донышке. Я приподнялся со ступенек, покрутил головой и почувствовал, что подъезд расплывается…

Наступало приятное опьянение.

Гвоздь взял водку, неопределенно потряс перед собой и разлил до конца. Вытряс последние капли в свой стаканчик, медленно закрутил бутылку и поставил в грязный угол, поближе к батарее. В этом углу постоянно стояло две-три пустых бутылки. Наши подъезды никогда не пустуют — подумал я.

— Давай, Жек, ебнем по последней, и по домам уже разойдемся — поднял он стаканчик с мутной жидкостью.

— Давай — взял я свой.

Мы глотнули. Водка была теплая и противная, но пошла хорошо. Покурили.

— Слушай, а ты родителям что-нибудь говорил? — прервал я молчание.

Гвоздь тяжело вздохнул.

— Пока нет, не говорил. Не могу придумать, что сказать. Врачиха велела на повторный осмотр с матерью прийти через неделю. А я боюсь вообще начинать эту тему! Не хочу родителей огорчать… Они такого не заслужили… — всхлипнул он. — Не заслужили, Ж-жека, понимаешь?! Растили они меня растили, а ту-ут бац такая хуйня! Как они жить-то дальше будут!!? Сеструха уже взрослая, переедет скоро в отдельную хату. И останутся они одни. О-ох-х какой же все-таки пиздец!!! — взвыл Костян и со всей силы ударил об бетонную стену кулаком. — Блядь! Блядь! Блядь! — бил он все сильнее и сильнее, пока на костяшках не появилась кровь.

— Пойдем! — вскочил он и потряс ушибленной рукой — не могу сидеть тут больше. Сейчас с ума сойду!

— Куда пойдем-то? Времени уже почти час.

— По д-домам пойдем. Проводи меня Жека невпадлу, так тошно одному идти. Доведи до дома, а то я пьяный уже в уматину, натворю чего-нибудь…

Мы встали с засиженных ступенек, спустились на два пролета вниз. Глаз привычно отметил почтовый ящик и все надписи на стенах. Я толкнул входную дверь подъезда, и мы вышли на улицу.

Уже стемнело, тускло желтели редкие фонари, и ощутимо продувал холодный ночной ветерок. Веселые компании не спешили расходиться, в тени подъездов то и дело доносился веселый женский смех, перемешанный густым басом пацанов. Тонкие деревья с голыми верхушками казались черными разукрашенными столбами.

Мы были прилично пьяны. Я еще держался на ногах, а Гвоздь — совсем плох. Он обхватил меня за шею и крепко сжал плечо. Такой каракатицей мы поползли к его дому.

— Ж-жека, дружище, бля, спас-с-сибо… — невнятно бормотал он, опустив голову и навалившись на меня всем своим весом — С-спасибо тебе огромное, что выпил со мной. Пиздец, Ж-жека… Полный пиздец, ш-шестнадцать лет… С-спас-сибо, что выпил… А то я бы с ума сошел… Все обдумываю и обдумываю… А что теперь делать?!!.. За что, блядь, такое мне… За что?!!?… К-как родителям г-г-говорить….

Я молчал и тащил Костю домой. Сейчас ему точно нужно домой, никуда больше. И мне тоже нужно домой. С каждым шагом становилось все хуже и хуже.

На полпути мимо нас прошел невысокий мужичок, неодобрительно покачал головой и пробурчал что-то типа “- алкаши малолетние…”.

Гвоздь взвился и заорал: “Ты че, сука, иди сюда, блядь! Иди сюда, я тебе ща ебало начищу, козел старый! Алкашей нашел! Да ты вообще иди нахуй отсюда!!!”.

Мужик, не отвечая, пошел дальше, бормоча какие-то проклятия. Я насилу удержал Гвоздя, тот дергался и хотел догнать, отомстить, отпиздить…

Все вокруг помутнело. Ночь. Холод. Алкоголь рубал по всем чувствам сразу. Глаза вываливались из орбит. Дыхания не хватало. Подъезд, подъезд, где подъезд? Быстрее, быстрее… Гвоздь становился все тяжелее и тяжелее, от него разило перегаром, все лицо раскраснелось…

Как мы добрались до подъезда — я не помню. Голова налилась свинцом и сильно болела. Гвоздь еще долго обнимал меня и благодарил, я говорил “Да ладно, ну все, давай, пока, пока…”

Когда он, наконец, зашел в свой подъезд я развернулся и побежал. Побежал домой. Сердце стучало бешено, и я бежал все быстрее и быстрее. Кто-то кричал мне что-то вслед…

Через три минуты я открыл входную дверь, быстро разделся, на цыпочках пробрался к кровати и лег спать. В голове не было ничего. Вообще ни-че-го, полная пустота. Заснул почти сразу же. Мертвым сном.

На следующий день я уехал в Ишим к бабушке. Она жила одна уже лет десять, и родители решили, что приезд внука может ее развеселить.

Ишим — недалеко от Омска. Четыре часа езды на верхней полке и ты в другом городе. Никого не знаешь, никто не знает тебя, очень удобно. Ровный, спокойный отдых.

Две недели я старался не думать про Гвоздя. Жил приключениями трех мушкетеров, собирал малину и землянику на огороде, проходил по пять километров в день мимо коровьих лепешек, наблюдал в троллейбусе за городским сумасшедшим Геной. Бабушка говорила, что раньше Гена был надеждой местного института, преподавал высшую математику, читал много книжек и, в конце концов, тронулся от таких знаний.

Я попытался себе представить, каково быть сумасшедшим. Получалось не очень.

Две недели пролетели быстро. Бабушка была довольна, я был доволен, родители были довольны, но потихоньку становилось скучно. Дню отъезда я был даже рад. Утром, как обычно, мы сходили в магазин за свежим молоком и печеньем, бабуля приготовила какой-то печеночный омлет, и мы поехали на вокзал.

Четыре часа обратной дороги пролетели незаметно. Миледи строила козни отважному гасконцу, кардинал Ришелье глумился над королем, трусливые гвардейцы капитулировали перед храбрыми мушкетерами его величества.

Я приехал домой, подрался с братом, помылся, почитал Советский Спорт и ближе к вечеру пошел гулять.

Завернул в компы, встретил Ивана с Мухой.

— Здорово, че, как съездил? — спросил Муха.

— Нормально — ответил я.

— Что делал? — спросил Иван.

— Да ничего особенно не делал — сказал я — Я же там никого не знаю, на диване валялся, книжки читал, в огороде работал. Ишим — вообще дыра, еще хуже Омска.