Фельдмаршал Борис Шереметев - Сергей Мосияш

Но особенно нравились русским сами итальянцы, их почти беззаботная веселость, доброжелательность, готовность помочь, услужить иностранцам. Дивились и женщинам, красоте их и даже доступности, правда иной раз обманчивой.

Если в Венеции любвеобильный адъютант разбил не одно сердце горячих итальянок, то в Риме от первой же получил решительный отпор и вернулся в гостиницу с синяком под правым глазом.

— Это где тебя угораздило? — спросил Шереметев.

— Зашибся, Борис Петрович. Налетел на столб в темноте.

— Ну теперь с фонарем-то не налетишь. Чай, светит… — усмехнулся боярин.

— Светит, — кисло согласился Савелов.

Но Курбатову наедине жаловался:

— Такая улыбчивая, задом крутит как змея: на, мол, бери. Я и взялся за задницу, а она, стервя, было-к глаз не вышибла.

— Да, — согласился Курбатов, — римлянки, пожалуй, построже венецианок будут. Зазорливее.

Последним словом и обозначил в путевом дневнике Алешка достоинства римлянок по сравнению с венецианками.

Свита Шереметева не только любовалась и восхищалась Италией. Незаметно перенимала многое от ее жителей, и не только в одежде. Как-то так случилось, что через несколько месяцев русские залопотали по-итальянски. Решил не отставать от своих слуг и Борис Петрович, велев дворецкому докладывать ему «по-италийски». Где было непонятно, требовал пояснять, но тоже по-итальянски. Так и не заметил, как вскоре начал понимать почти все, а потом и сам заговорил. И радовался этому не менее чем победе под Казыкерменем.

Вскоре все, в том числе и боярин, приветствуя друг друга, подчеркнуто говорили «чао», и дивились, что и при расставании полагалось «чаокать». Тогда освоили прощальную фразу «а престо», что обозначало по-русски «до скорого», а главное — напоминало родное слово «просто». Как тут не запомнить «а престо».

Хотя посольство и не предупреждало очередной город о своем прибытии, но там, как правило, уже ждали «русского генерала» со свитой. И встречали вполне гостеприимно. Даже в Риме, в огромном городе, не затерялось русское посольство. Уже на третий день к гостинице, где оно остановилось, подкатила телега, из которой стали выгружать корзины с фруктами и овощами. Как оказалось, все это было прислано в подарок русским от Папы Римского.

А вскоре Папа Иннокентий XII дал аудиенцию Борису Петровичу и принял его как высокого гостя, хотя и пришлось боярину, как было положено по протоколу, склониться перед ним до пола и даже целовать ноги Папе. Приняв от боярина письмо русского царя, Папа заверил его, что в борьбе с неверными Россия всегда будет иметь поддержку святого престола.

Шереметев искренне радовался, что «почва», которую он «рыхлит» для государева «посева», вполне плодородна: «Будет доволен царь трудами нашими».

В Риме в сопровождении дворецкого и адъютанта Борис Петрович посетил госпиталь и приют. В госпитале русских поразило, что каждый больной имеет свою чистую постель, что за ними ходят определенные люди, подавая им не только лекарства, но и пищу.

Приют оказался женский, и в нем находилось около «двух тысяч девок больших и малых», как записал Курбатов в дневнике. И у каждой из них «особая постеля с белыми простынями». И никто из приютских не был праздным, все, даже маленькие, трудились. Девочки вязали чулки, а взрослые женщины ткали сукно.

— Хлеб даром не едят, — заметил Шереметев.

— Это точно, — согласился Курбатов, — не то что в наших богадельнях.

Посетили и Неаполь, где хотели пожить дольше, уж очень красивым показался город. Однако началось извержение Везувия, полетели из жерла камни, заклубился дым, затряслась земля, и Борис Петрович отдал русско-италийскую команду:

— Бежим велочэмэнтэ [2], синьоры.

— Коррэрэ, — подсказал Алешка.

— Ладно, — согласился с замечанием боярин. — Коррэрэ велочэмэнтэ, ребята.

Так распрощались с Неаполем под гул и дым беспокойного вулкана. «От греха подальше», — резонно заметил Курбатов, пряча путевой дневник.

Уходили морем, для чего Борис Петрович нанял два корабля — фелюгу {58} и шебеку {59}. Сам со всей свитой на фелюге разместился, а трехмачтовая шебека, вооруженная пушками, выполняла роль охранника и разведчика — шла впереди. Предосторожность не была излишней. Накануне недалеко от Мессины четыре османских корабля напали на купцов и один корабль захватили.

Когда миновали Мессину и вышли на траверз Сиракуз в Ионическом море {60}, фелюгу Шереметева встретили семь мальтийских галер. Бориса Петровича пригласили подняться на флагман, и капитан-командор приветствовал его:

— Ваше превосходительство, от имени нашего магистра Раймунде де Рокафаула и всего Мальтийского ордена поздравляю вас с прибытием в наши воды.

— Откуда вы узнали, что я иду на Мальту?

— Мы были предупреждены. А когда узнали, что здесь рыскают османы, решили выйти вам навстречу. Для ордена было бы позором, если б нашего гостя пленили османы.

Что и говорить, такая предупредительность ордена понравилась Шереметеву, и он поблагодарил командора.

Когда Сицилия осталась далеко за кормой слева, на зюйд-осте {61} на горизонте появились четыре парусника.

— Те самые, — сказал капитан, — которые напали на купцов.

— Может, стоит теперь нам на них напасть? — спросил Борис Петрович. — У вас пушки заряжены?

— А как же? В любой момент жди нападения. Но сейчас нас больше, вряд ли они примут бой.

— А если попробовать? — загорелся Шереметев от мысли, а вдруг и на море удастся виктория. Наверняка бы это понравилось государю. А похвала царя — лучшая награда для воина.

— Попробуйте, — неожиданно согласился командор.

По галерам было передано, чтобы все исполняли действия флагмана. Флагман по команде русского генерала поставил все паруса, и гребцы налегли на весла.

Однако командор оказался прав. Увидев приближение мальтийской флотилии, османы пустились наутек, поставив все паруса.

— Идут в полный бакштаг {62}, — сказал командор. — Вряд ли до темноты мы их достанем.

— Ну и мы ж в бакштаге, — возразил Шереметев. — Еще ж и весла.

— Упал бы ветер, мы их достали на веслах, а так…

И действительно, скоро начало темнеть и преследование пришлось прекратить. Командор отдал команду гребцам «сушить весла», а кораблям брать курс на Мальту и идти в галфвинд боковой {63}.

Всю ночь шли под парусами и утром завидели Ла-Валлетту — столицу Мальты. С правого борта по команде командора ударили две пушки, выстрелили и с остальных галер. С крепостной стены тоже ответили пушечной пальбой. На пристани толпился народ, свежий бриз пузырил на встречающих плащи, трепал на шляпах белые перья.

Паруса на кораблях убрали, подходили к причалу на веслах, раздавались четкие команды гребцам: «Левая — табань!» {64}, «Правая — загребай!», «Обе — малый!», «Все табаним!», «Суши весла!».

— Сам великий магистр встречает, — сказал командор Шереметеву.

— Это который?

— А тот, что впереди.

Шереметев не спеша спускался по трапу, за ним следом шел Курбатов, едва не наступая ему на пятки.

— Алешка, — негромко сказал боярин, — будь маршалком.

— Слушаюсь, Борис Петрович! — отвечал Курбатов, довольный таким доверием.

И когда они ступили на берег, Курбатов громко и торжественно возгласил:

— Его царского величества посол, первый воевода и граф Борис Петрович Шереметев!

«Сукин сын!» — подумал Шереметев, но виду не подал, даже не взглянул в сторону Алешки, наоборот, улыбнувшись, снял шляпу и сделал полупоклон в сторону великого магистра, шаркнув ногой если и не столь изящно, то вполне удовлетворительно.

Великий магистр Раймунде, еще не старый мужчина, в черном бархатном кафтане и накинутом поверх плаще, с мальтийским восьмиконечным крестом {65} в петлице, так же приветствовал высокого гостя, сняв шляпу и совершив полупоклон:

— Мы счастливы встречать на нашей земле посланца государя великой России, славного воина и победителя османских орд.

После крепких рукопожатий он спросил:

— Как добрались, генерал?

— Спасибо, хорошо, — отвечал Шереметев. — Жаль, не удалось сцепиться с турками.

— Значит, уже видели их?

— Да. Четыре корабля встретили, но они уклонились от боя.

— Это разбойники-каперы {66}, они на купцов охотятся, с военными стараются не связываться.

Магистр представил Шереметеву всех рыцарей, сопровождавших его, а боярин в свою очередь всех своих спутников от секретаря до парикмахера.

Отправив свою свиту устраиваться в гостиницу, Борис Петрович с дворецким, адъютантом и лекарем Шварцем последовали в замок, к торжественному столу, устроенному в его честь. На столе, помимо кувшинов с вином, была щедро навалена на блюдах закуска, состоявшая в основном из фруктов и рыбных блюд.