Наводка на резкость - Анатолий Злобин

Но я уже закружилась. Как глянула на него, тут же загадала: поцелуемся мы нынче или не поцелуемся? Никогда не думала, что в сорокалетнего втюрюсь.

Сидели в буфете до самого вечера. Наконец прилетели наши родные писатели, я одному из них цветы сунула. Если спросишь, какие они, отвечу честно: пока не разглядела. Люди как люди.

Едем на базу отдыха. А Григорий в наш автобус поднимается, его Григорием зовут, понимаешь? Я, говорит, обещал некоторым из присутствующих рыбалку. Но получается некоторая перестановка: сначала будет уха.

Натка, это же было три недели назад, сто лет прошло. Уха оказалась великолепной. Произносили тосты за гостей и хозяев. Я кухарила у костра, и он меня хвалил. А у меня сердце замирало: сбудется ли то, что утром нагадала? Нарочно оставила компанию, пошла на берег Дона. Долго стояла над водой - не сбылось.

По Дону теплоход плывет, сам огнями залит и речку искрами засыпал, в каютах светло, уютно. Годы идут, уплывает мое счастье вниз по реченьке.

Я даже не услышала, как он подошел. А я вся такая, сама не знаю какая - из одного слоя.

- Ты что дрожишь? - спрашивает.

- От страха, - отвечаю. И стали мы целоваться, со мной никогда такого не было.

Потом я вырвалась, убежала. Когда уезжали, спряталась от него в другую машину.

Еле ноги унесла.

А после думаю: дура. От чего я спасалась? Разве от этого спасаться надо? Чаще всего мы спасаемся как раз от того, к чему надо стремиться.

У Григория отдельная двухкомнатная квартира на седьмом этаже, много книг, ковров, телевизор, автомобиль - словом, большой джентльменский набор. Я пришла к нему через неделю, ни о чем не спрашивала. Он сам рассказал. Конечно, он женат, вернее - был женат, но полтора месяца назад его жена оставила эту шикарную квартиру и улетела в Ленинград, здесь ей пыльно, грязно и вообще химчистка далеко. Сына с собой забрала.

Теперь мой Григорий не женатый и не холостой, сам не знает. Если она подаст на развод, даст согласие, а первый подавать не станет, так он говорит.

Кто же я теперь? Тут уж все ясно: заурядная любовница. Не подумай, будто я прячусь и страдаю. Я просто счастлива. И Григорий меня любит, я это чувствую как женщина. Он просто не отходит от меня. Теперь он ждет письма от Веры (это его жена) - что она решит?

Видишь, как меня закружило и понесло против течения. Желаю тебе успеха и полного счастья (не как у меня - тайного). Обнимаю тебя, твоя Зоя.

28 июня"

"Дорогая Наташа.

Все пошло кувырком. Никогда не думала, что мое счастье окажется таким незадачливым. Все время приходится скрываться, таиться, по телефону говорить - и то шифром. Я ведь начинающая дрянь, во мне еще совесть бродит.

Григорию легче. У него работа. Он крупный технолог, все время изобретает прогрессивные процессы. Задумал создать совершенно новый реактор, но сам еще не знает какой.

А я зареванная живу. Все! Решила бросить. Не могу я так. Вчера только пришла к нему, соседка из 6-й квартиры тут как тут: "Григорий Сергеевич, у вас нет соли в долг? Ах, у вас гости, извините, пожалуйста". А сама так и зыркает. Я оставила ему купленную колбасу и побежала куда глаза глядят...

Наташа, не сердись, я тебя совсем забыла. Две недели письмо валялось в шкатулке недописанным, теперь продолжаю, хотя особых перемен у меня нет и не предвидится.

Первую неделю я мужественно держалась. Григорий человек чуткий, он меня разыскивал. Однако же не настолько упорно, чтобы я на него рассердилась. В это время мне Петр подвернулся, даже в кино с ним сходила, но никак на него не реагировала, так как полностью к нему равнодушна.

Иду мимо базара, а навстречу Григорий:

- Хорошо, что я тебя встретил. Шагом марш за мной.

- Куда?

- Пойдем, сама увидишь.

Пришли на переговорный пункт. Разговор был уже заказан. И он говорит своей благоверной: "Когда ты приедешь? Как никогда? Какая грязь? Никакой грязи, у нас три недели дождей не было". Григорий нарочно оставил дверь кабины открытой. Но я вышла на улицу. "Когда приедешь?" - "Никогда!" - я не могла этого слышать. А они проговорили на эту тему 34 минуты по автоматическому счетчику. Если люди так долго договариваются о расставании, значит, это гиблое дело. Я встала со скамейки и пошла через дорогу. Он догнал меня у молочного магазина:

- Хочешь, я первый на развод подам?

Я молчу.

- Я ей позвоню и скажу про тебя.

Я молчу. А ноги сами идут к его подъезду. Едва вошли, я сразу к нему на грудь:

- Не могу без тебя.

Вот какая гордая я теперь стала. Но и вечер тот был самый счастливый в жизни.

Утром просыпаюсь, Григорий уже что-то пишет за столом - опять про свои процессы?

- Знаешь, - говорит, - я по телефону ей не смогу сказать. Пороха не хватит. Вот я написал письмо и адрес моей рукой. Тут все сказано, как есть. Возьми опусти в ящик.

И протягивает мне конверт: Ленинград, улица Пестеля, 22. Я скорей его в сумочку, а дома, в общежитии своем, заложила в самую толстую книгу "Политическая экономия", а книгу - в чемодан на замок. Чтобы от греха подальше.

Никогда не опущу. Эх, Наташка, желаю тебе счастья, но не такого, как у меня. Обнимаю тебя, твоя Зоя.

24 июля.

P.S. Напиши мне что-нибудь скорей, посоветуй. Трудно мне".

11

Теперь мне оставалось полеживать на диване. Диск крутился беспрерывно. Герои сами являлись ко мне на пятый этаж. Каждый раз "новые вариации" начинались с новой главы.

Единственное неудобство подобного метода изучения жизни состояло в том, что я никогда не знал, чей монолог прозвучит следующим?

Но разве в реальной жизни было по-другому? Герои сами хватали меня за руку, сами решали, кто из них будет говорить первым.

В конце концов дело обстояло таким образом. Я обрел диск, но не получил свободы от героев. Так пусть же недостаток моей сорокапятки обернется достоинством, надо лишь набраться терпения и ждать решения самого диска, ведь я еще не выяснил до конца, насколько он разумен.

И снова нажимаю кнопки пуска:

"Вот пресс, он перед вами. И он моя любовь. Как? Разве я еще не представился: Петр Боярчиков, старший мастер пресса, которым вы интересуетесь. Понял вас, поправка совершенно справедливая, учту на будущее, вы интересуетесь не прессом, а людьми, которые на нем работают. Так ведь и пресс у нас уникальный, второго такого в мире нет, японская фирма "Айчай" изготовила его для нас по особому заказу. Я вам назову основные технические параметры: усилие 15 тысяч тонн, размер выдвижного стола 9 на 9... Что вы сказали? Поэзия цифр вас не волнует? Понял, весь внимание. Вам про личную жизнь? Я вам скажу, к нам многие ходят, но все интересуются исключительно прессом, такой он уникальный. А вот про личную жизнь еще никто не спрашивал, я лично к этому не приучен, прямо не знаю, что вам рассказать.

Слушаю внимательно ваши вопросы. Какой день самый счастливый в моей жизни? Тот самый, когда я на этот пресс пришел. Видите, снова я на прессе замыкаюсь. А личного в моей жизни еще ничего не совершилось, хожу холостым. Была, правда, девушка, но так, ничего серьезного, даже не поцеловались ни разу, так что дальше намерений дело не дошло. Живу в общежитии, далеко не разбежишься.

Сам-то я пензенский, 55-го года рождения. Кончил Куйбышевский политехнический по специальности "обработка металлов давлением", словно рассчитывал: я диплом получу, а тем временем в Японии пресс построят.

Сто шестая ось? Мы как раз на этой оси стоим. От оси до оси шесть метров, вот пресс и занимает пролет от 103 оси до 111, это примерно 50 метров. А что на сто шестой оси? Нет, ничего такого не замечал, там все в полном порядке. Правда, кое-что было, но это абсолютная мелочь, уверяю вас. После сильных дождей, когда были протечки, с третьей колонны на сто шестой оси вдруг вода пролилась, много воды, но ее быстро собрали насосом. Мы еще удивились, отчего это вдруг пролилось единовременно так много воды, будто шквал какой, проверили всю сто шестую ось, но ничего не обнаружили, кроме непонятного дупла на третьей колонне, откуда все это и пролилось. Так что это все. И никаких последствий.

Давайте я лучше про пресс вам расскажу. Как по-вашему, какая у него высота? Вот и ошиблись, не 20, а ровно 25 метров, десять современных этажей. Вы знаете, что обечайки мы не делаем, мы получаем в виде поковок и ведем механообработку, сдираем стружку. Из обечаек варится корпус реактора. А где взять донышко реактора, да еще такое, чтобы оно радиоактивное излучение выдерживало? Наш пресс и будет давить эти донышки как блюдечки. Каждое такое блюдечко на 200 тонн, кривизна идеальная. Уникальность пресса в том, что он напряжение держит. Такой пресс сначала надо смонтировать. На эту процедуру отводится год.

Монтаж ведут наши, Ростовское монтажное управление № 7, сорок шесть человек. Старший у них Михаил Федорович Грибцов, ас монтажного дела, подлинный новатор. Наблюдают шеф-монтажники, четыре японца.

Знаете, какие страсти тут разгорелись. Я как раз к началу подоспел. Проект сборки пресса был, разумеется, разработан соответствующим институтом, но монтажники его забраковали.