Возвращение блудного Брехта - Андрей Готлибович Шопперт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А ещё красавицы современные, чтобы глаза были чёрными и выразительными, закапывали себе в эти глаза атропин (это препарат белладонны — серьёзный яд). Самое интересное, что и через триста лет его будут капать в глаза людям окулисты немного, чтобы исследовать глаза! У современных модниц в глазах всё расплывается, плохо видно окружающих, но — красота же!
Нужно будет попробовать Анхен уговорить не пользоваться всем этим и другим запретить. И начать следует с париков. Анна женщина прижимистая, подсчитать сколько денег дворянство тратит на парики, сколько армия, и она легко должна пойти на запрет этой хрени. Во Франции и Австрии уже выходить начинают из моды парики, нужно ещё и на тщеславии сыграть, типа а тут-то мы Европу опередили. Ещё в париках всякие вши и грибки, чистоплотная до умопомрачения Анна Иоанновна всю эту гадость на дух не переносит. Сто процентов, при правильной подаче, императрица запретит парики. Первыми в мире будем хоть в этом пока, а то ещё Суворов через семьдесят лет будет пословицы про пудру придумывать: «Пудра — не порох, букли — не пушки, коса — не тесак, я не немец, а природный русак!». А за париками нужно будет взяться за румяна с белилами — ввести в моду чистые с небольшим количеством косметики лица. Зная состав турецкой косметики — самой безобидной из всех, можно попытаться наладить её производство. Насколько Брехт помнил, рядом с Москвой есть речка Гжелка, где добывают белую глину для аптекарей и свистулек всяких, там же есть и оксид кобальта. С кобальтом можно чуть подождать, а вот белую глину срочно во дворец заказать. Оливковое масло у торговцев добыть можно, не проблема. Всё не свинцовые белили получатся.
В целом же Анна Иоанновна производила впечатление эдакой легкоатлетки, скажем, метанием ядра занимающейся. Высокая и мощная. Не писанная красавица, но и не уродина. Ну, себя всегда уговоришь.
Событие пятнадцатое
Бывают люди, которые поправляются от одного вида лекарств.
Мишель де Монтень
Ужинали тесным семейным кругом. Чем не семья? Сидит во главе стола Эрнст Иоганн Бирон, со вчерашнего дня — Иван Яковлевич. Он переговорил об этом с императрицей, и Анхен, хоть и удивилась, но охотно пошла на это. И даже дальше пошла. Теперь называет его не Эрнстом, а Ваней. Ваней, так Ваней. Это его настоящее имя и к нему не надо привыкать.
По правую руку от Бирона сидит… как бы жена. У них с Анхен есть полуторогодовалый мальчик Карл Эрнст. Его за столом нет. Спит. Его детская кроватка стоит в спальне Анны Иоанновны. Народ шушукается, но напрямую вопросов не задаёт. Чудит «чудище» и ладно. Спальня Бирона расположена рядом со спальней царицы, и даже дверь есть их соединяющая.
По левую руку сидит настоящая жена. Бенигна Готтлиб спокойно ко всему этому относится. Во-первых, привыкла, а во-вторых, сразу знала, на что шла. Да и времена ноне куртуазные. Все имеют любовников и любовниц. Пётр, а за ним и Екатерина с Петром вторым много сделали, чтобы в России с этим делом было как в Европе. А наши и рады — догоним и перегоним. За матерью сидит сын старший — Пётр. Мальчику идёт седьмой год и он, подражая взрослым, даже пытается ножом отрезать от куска мяса маленький кусочек. Сзади стоит вечный слуга Бирона Карл Вегель и время от времени мальчику помогает справиться с ножом.
Ещё чуть дальше сидит трёхлетняя Гедвига Елизавета, она маленькой серебряной ложкой ковыряет кашу, тоже сама, без помощи стоящих за её спиной двух нянек.
Идиллия. Гедвига крутит головой и прислушивается к разговору старших. А разговор просто судьбоносный для Российской империи.
— Что же Эрнст… Что же, Ваня, как здоровье вице-канцлера, что за недуг у Андрея Ивановича? — Императрицы отхлебнула красного вина. Брехт поморщился. Опять свинец. Просто бич какой-то.
— Подагра у гафа Остермана. Говорят медикусы, да и профессор нам лекцию в Кенигсбергском университете читал, говорил, что это от неправильного питания. Нельзя много мяса есть. А особенно, нельзя вместе с мясом есть хлеб. Рассказывал профессор, что при этом мясо в животе не переваривается, как следует, и откладываются камнями, солями в костях и почках. И тебе Анхен следует о том подумать, жаловалась же, что спина болит. Я по дороге заглянул на рынок и купил корни шиповника у знахарки. Если их заваривать и пить, то камни те растворяются. Я завтра их лейб-медику отдам и пусть он заваривает и тебе три раза в день по половине стакана приносит.
— Почему не выпить, если это медикусы советуют… и ты — любовь моя. А что же Андрей Иванович? Ему лекарственного отвара тоже нужно дать. — А чего добрая барыня о своих людях заботящая.
— Конечно, Анхен. Я со знахаркой договорился, она завтра ещё корешков шиповника привезёт, и Иван Салтыков купит у неё и отвезёт Остерману и рецепт расскажет. Думаю, вскоре поправится вице-канцлер.
— Дай-то бог, — императрица трижды перекрестилась.
— Анхен, мы с Андреем Иванычем обсудили его прожект по созданию кабинета министров и чуть даже доработали. Пока вот на чём остановились. — И Брехт рассказал Анне Иоанновне почти весь разговор с Остерманом до момента создания департамента Специальных операций.
— Почему же он Премьер, а не ты, душа моя? — вскинулась сразу Государыня.
— Меня на всё не хватит. Мне бы с министерством Обороны справиться…
— Не хочешь? — поджала губы императрица.
— Так лучше будет, любовь моя. России нужна сильная армия, и больше, чем на её создание, у меня сил попросту не хватит.
— Ну, смотри, Эр… Ваня. Подготовьте с Андреем Ивановичем, как можно быстрее, ваш прожект. Посмотрю я его. Пора заняться делами.
Глава 7
Событие шестнадцатое
Поэзия —
та же добыча радия.
В грамм добыча,
в год труды.
Изводишь
единого слова ради
тысячи тонн
словесной руды.
В. Маяковский
Остерман не утерпел, хоть бы для приличия «поболел» пару дней, но нет, прямо на следующий день выздоровел и с самого утра припёрся в Кремль. «Над прожектом министерств работать».
Брехт же с утра решил, что пора над собой поработать, жирок лишний сбросить, и репу почесал. Здесь, в Кремле, если он бегать начнёт или на турнике сальты крутить с подъёмом переворотом, то добром это не кончится. В придурошные немцы запишут, а для министра Обороны и фаворита императрицы — это недопустимо. Должны там бояться или уважать, ненавидеть. Но уж никак не смеяться. Чесание репы привело к тому, что один вид спорта всё же нашёлся не смешной. И даже снаряды к нему нашлись. Это фехтование. И есть у преображенцев в полку учебные шпаги тупые и с тупым наконечником. До шарика на конце ещё не додумались. Так его и присобачить на шпагу будет не просто. До резьбы пока тоже не додумались, да и не мудрено, как нарезать резьбу, если нет твёрдых сплавов. Вон сколько места для прогресорства!
Иван Салтыков, вызванный Бироном пред светлые очи, сообщил, что господа офицеры в манеже тренируются.
— Не, рано пока, — Брехт ведь возможностей тела Бирона не знал. Но явно рыхловат и тяжеловат реципиент. Ещё опозорится перед офицерами. — Принеси комплект учебных шпаг, Ваня, с тобой проверю, на что способны лейб-гвардейцы.
Мастерство не пропьёшь. Князя Витгенштейна на совесть учили семь с лишним лет. Лучшие фехтовальщики страны были в учителях, да плюс до этого учил Иван Светлов. Тот правда не на шпагах, а на ножах, но кое-какие приёмы общие. Потому за пять минут, ещё толком и не вспотев, господин Бирон раз десять заколол поручика Салтыкова, сам же только раз напоролся, да и то в реальном бою было бы ранение ноги. Тоже опасно, ещё какую большую вену или артерию проколет клинок, бедренную или подвздошную. Иван Салтыков словил когнитивный диссонанс. Он видел толстячка сорокалетнего, хоть и высокого, про которого знал, что он был секретарём у герцогини Курляндской, а потом управляющим имением, а здесь его — одного из лучших фехтовальщиков полка, как щенка уделали, словно он в первый раз в жизни шпагу в руки взял.
— Ваше Высокопревосходительство, кто же были вашими учителями? — сразу пристал поручик, как только Брехт предложил взять другие шпаги, более тяжёлые.
