Александр Меншиков. Его жизнь и государственная деятельность - Берта Порозовская

“Приезд мой сюда зело счастлив, – писал князь жене, оставшейся в дороге, – ибо его величество с особливой склонной милостью принять меня изволили и зело из моего сюда приезду веселится. А сего числа дан мне ордер дацкий Слона; взавтре, понеже день рождения государе, по отправлении извычайного банкета, что будет в новом нашем доме на Васильевском острову, где не оставим и про ваше здоровье выпить...”

Недаром даже избалованный царскими милостями, привыкший к всеобщему раболепству Меншиков видит “особливую склонную милость” в устроенной ему царской встрече. Вот как описывает эту самую встречу датский посланник Юст Юль, участвовавший в ней вместе с послом польским.

“Я выехал рано утром (29 мая) верхом к Красному кабаку (в 17 верстах от Петербурга) навстречу князю Меншикову. Сам царь выехал к нему за три версты от города, несмотря на то, что недавно хворал и теперь еще не совсем оправился. Замечательно, что князь даже не слез с лошади, чтобы почтить своего государя встречею, а продолжал сидеть до тех пор, пока царь к нему не подошел и не поцеловал его. Множество русских офицеров и других служащих тоже выехали верхом встречать князя; все целовали у него руку, ибо в то время он был полубогом, и вся Россия должна была на него молиться. При его приближении к городу ему салютовали 55 выстрелами”.

У того же Юля мы находим еще много других интересных подробностей, свидетельствующих о том поклонении, которым был окружен в то время фаворит. Между прочим, Юль пишет:

“Меня крайне изумило, что Меншиков перед своим уходом поцеловал цариц и что молодые царевны (вероятно, вдова и дочери покойного царя Иоанна) устремились к нему первые, стараясь наперегонки поцеловать у него на прощание руку, которую он им и предоставил. Вот до чего возросло высокомерие этого человека!” – восклицает Юль, хотя по этому поводу можно было бы подивиться и раболепству тех, которые так унижались перед могущественным временщиком.

Итак, после пятилетнего отсутствия Меншиков вернулся в тот город, который возник на его глазах и при его содействии. Изменился Петербург, успевший за это время сильно вырасти и выйти из тесных пределов Петербургского острова, но еще более изменился и вырос его губернатор. Какая разница между Меншиковым, выехавшим пять лет тому назад из этого “парадиза” на болоте, и фельдмаршалом, светлейшим князем, вернувшимся назад во всем ореоле одержанных им побед? Все эти великие события, в которых он принимал столь непосредственное участие, все то, что он видел и слышал в чужом краю, дали необыкновенное развитие его редким способностям, сделали из него внутренне и наружно почти другого человека. Глядя на этого великолепного вельможу, с таким высокомерно-снисходительным видом принимавшего всеобщее поклонение, так просто и непринужденно, словно равный с равным, державшегося со своим государем, никто бы и не подумал, что он родился в низкой доле и еще так недавно исполнял обязанности лакея. Наружность князя сама по себе была очень внушительна. Высокий, худощавый, но стройного сложения, он обладал очень приятными чертами лица с необыкновенно живыми глазами, умно и проницательно глядевшими из-под густых бровей. Высокий лоб, которого не мог скрыть даже огромный парик по моде того времени, и выдающийся подбородок свидетельствовали о способностях и энергии. Пребывание за границей, сношения с польскими магнатами, частые встречи и беседы с коронованными особами, как Август или король Прусский, которых он запросто угощал в своей палатке, – все это не прошло бесследно для восприимчивого Меншикова и в отношении его внешних приемов. Никто из приближенных царя не усвоил в такой степени внешний лоск западной цивилизации, никто не походил в такой степени на европейца, как этот бывший уличный торговец. Надменный и заносчивый с теми, которые не хотели смириться перед ним, он умел быть любезным и приветливым с низшими, с людьми, охотно признававшими его первенство. Иностранцы, постоянно жалующиеся на грубость и высокомерное обращение с ними русских вельмож, с большой похвалой отзываются о вежливости и предупредительности князя, и особенно о его опрятности – качество, очень редкое тогда между русскими. И дом у него поставлен на более европейскую ногу, чем у других вельмож, у которых, несмотря на новые, заимствованные с Запада, кафтаны и парики, остались прежние грубые вкусы и забавы. У него не только роскошная, но и изящная обстановка, прекрасный стол. Недаром, когда нужно принять иностранца, угостить его на славу, блеснуть пред ним умением, жить, Петр поручает это своему неоценимому Данилычу.

Покончив на время с бивуачной жизнью, Меншиков выписал жену и зажил в своем новом великолепном доме на Васильевском острове с невиданной дотоле роскошью. Богатства, приобретенные им благодаря щедрым пожалованиям царя, подаркам Августа, а еще более благодаря бесцеремонному “гощению” в неприятельской земле, достигали огромных размеров, так что при всей своей скаредности он мог позволять себе и огромные расходы. У него свои карлы, парикмахер, камердинер-француз, мундшенк, берейтор, трубачи, гобоисты, бандуристы, шталмейстер, кучера, ковали, слесари, кухмейстеры, часовник, садовый мастер, огородники: все из иностранцев. Некоторые из них получали по тому времени значительное жалованье. Из русских были только сапожники и псари. По сохранившимся счетам видно, что с конца 1709 по 1711 годы князь на свое содержание (за исключением расходов на княгиню и сына) израсходовал с лишком 45 тысяч рублей. Весь 1710 год был, как мы говорили, почти нескончаемым праздником. Сначала праздновались старые победы, а потом подоспели и новые – взятие Ревеля и Кексгольма. Далее следовали празднества по случаю бракосочетания царевны Анны Иоанновны с герцогом Фридрихом-Вильгельмом Курляндским, происходившего в доме князя (31 октября 1710 года), а вслед за тем новая свадьба, на этот раз шутовская, во вкусе Петровских забав – свадьба двух карлов.

Начавшаяся новая война с турками положила предел этим пирам и забавам. В январе 1711 года Петр отправился в знаменитый Прутский поход, оставив свой “парадиз” на попечение верного Данилыча.

Но и Меншиков недолго мог почивать на лаврах. Еще в том же 1711 году, по внезапной кончине герцога Курляндского, ему пришлось вступить с войском в Курляндию. В 1712 году мы видим его главным начальником русских войск в Померании, куда теперь перешла война со шведами. В 1713 году он находится с войском в Голштинии под командой датского короля, участвует во взятии крепости Тенингена и в победе, одержанной союзниками над шведским генералом Стенбоком, берет Штеттин, который тут же отдает в секвестр королю прусскому и двору голштинскому. Потом, проведя русскую армию через польскую границу до Данцига, возвращается в Петербург в феврале 1714 года. С этих пор Меншиков уже не участвует более ни в одном походе. Хотя война со шведами еще продолжалась, но самый острый период ее миновал; новых крупных предприятий не предвиделось, так как соперничество и подозрительность союзников не допускали Петра до особенно решительных действий – оставалось, главным образом, только удерживать приобретенные уже провинции до окончательного закрепления их за собой миром. Но с этим могли справиться и другие генералы, тогда как в делах внутреннего управления, в заботах о дальнейшем преуспевании “парадиза”, который Петру приходилось так часто покидать для своих разъездов по России и путешествий за границу, Меншиков был решительно незаменим.