Танцевать под дождём. Сказка для взрослых - Наталья Винокурова

– Ну ничего себе! – тем временем Миша продолжал психоаналитический прессинг. – Бывает же такое! Это как Гитлер, что ли?

– Интересно, почему ты именно его вспомнил в первую очередь? Среди тех, кто отказывался от мяса, есть и другие известные личности, – Дориан отвечал невозмутимо, наверное, он уже далеко не в первый раз вступал в такую полемику и привык реагировать на провокации спокойно.

– Да так, просто к слову почему-то пришлось. Конечно, я знаю, ещё Лев Толстой, например.

– Тоже не самый лучший вариант, судя по дошедшим до нас рассказам о том, как он обращался со своими женщинами.

– Да, многие вегетарианцы, похоже, любили животных больше, чем людей. Интересно, а ты из каких соображений стал одним из них?

– Я за здоровое питание, мне не хочется употреблять внутрь химию, на которой выращивают скот. Да и в целом, если можно не убивать – то почему бы этого не делать? Я не хотел бы сознательно участвовать в этом.

– А может быть, причина на самом деле лежит глубже? Возможно, у тебя присутствует чрезмерный бессознательный страх собственной смерти, и убитое животное напоминает тебе об этом страхе? – не унимался коллега, при этом с показательным удовольствием вкушая куриную грудку.

– Миш, не забывай, мы не на работе, – вклинилась я. – Пусть бессознательное отдохнёт немного, пока мы в отпуске, ладно?

– Как скажете, дама, – он улыбнулся. – А что это вы свою рыбу не кушаете, расхотелось?

Я действительно отложила вилку после того, как услышала последние слова Дориана. Аппетит у меня моментально пропал. Во-первых, я задумалась над его словами об убийстве, потому что они звучали довольно трезво. Разумеется, мне тоже было жалко животных, отдавших свою и без того короткую жизнь, чтобы попасть к людям на стол, но в большей степени меня потревожило другое: я подумала, что Дориану, выросшему в Европе, где вегетарианство уже давно стало модным течением, наверняка было неприятно смотреть в мою тарелку. И хотя сам он никогда не поднимал со мной этой темы, выглядеть неэстетичной дикаркой в его глазах мне не хотелось.

Повинуясь внезапному импульсу, я пошла к шведскому столу и наложила себе варёной картошки с греческим салатом, чем вызвала задорный смех у Миши и едва сдерживаемую улыбку у Дориана.

– А что, Анна у нас – настоящая жена декабриста, ты разве не знал? – с юмором произнёс мой однокашник. – Пойдёт за своим мужчиной куда угодно. В наш век это большая редкость, не упусти свой шанс, парень!

– Сделаю всё, что в моих силах, – спокойно ответил Дориан, коснувшись моей руки. Он озадаченно посмотрел на меня, в его глазах читался немой вопрос: «Боже, как ты выдержала ежедневное общение с этим типом на протяжении целых шести лет?!» Согласна, когда мы разговаривали втроём, Миша частенько перегибал палку, играя во въедливого раздолбая. Изъясняясь так, будто его уровень айкью был не больше шестидесяти, он, наверное, пытался убедить Дориана, что при нём можно снять свою официальную маску и стать настоящим собой, но Дориан не спешил этого делать. И со мной, и с Мишей, он как всегда был сдержан, демонстрируя королевское хладнокровие, которое, возможно, и являлось его истинным лицом.

В тот же день, когда мы, как всегда без Дориана, отправились загорать на пляж, сокурсник сказал обеспокоенно:

– Знаешь, декабристка, я думаю, что должен внести уточнение в диагностическую картину.

– Опять ты за своё!

– Тебе интересно или нет узнать про него больше?

– Ну вообще-то интересно, конечно, – признала я.

– Тогда слушай, что я выяснил. Видя, как он избегает спиртного, мяса и солнечного света, я сперва подумал, что у него есть замашки ипохондрика и он одержим мыслями здорового образа жизни, но нет, это не так. Я видел по движению его глаз в момент моего вопроса – собственной смерти он не боится. Здесь явно что-то другое. Готов сделать ставку на то, что его навязчивые мысли, они же обсессии, связаны со страхом причинить вред своим близким. Ну, знаешь, бывает такое: пациенты бояться ненароком убить своего ребёнка, отравить родителей, зарезать мужа кухонным ножом и так далее. Конечно, в большинстве случаев до активных действий не доходит, но эти неконтролируемые намерения доставляют им много переживаний. Всегда возможно резкое ухудшение картины болезни, когда пациент из-за сильного страха перед самим собой входит в состояние дереализации8, перестаёт понимать, кто он и где находится, и поэтому теряет способность к самоконтролю.

– Миш, знаешь, я уже говорила это, но повторю ещё раз. Мы много общаемся с Дорианом, и мне трудно поверить, что у него есть какое-то психическое отклонение. Наоборот, с каждым днём я всё больше восхищаюсь его способностью управлять своими эмоциями. Ты же тоже видишь, как он ведёт себя в диалогах – практически святой человек.

– Ха, это не более чем видимость.

– Давай, пожалуйста, закроем эту тему, иначе я приду к выводу, что ты говоришь всё это из ревности.

– Делать мне больше нечего, – показательно надулся Миша. – Ладно, я в принципе всё высказал, больше ничего добавить не смогу. Поэтому мы так и поступим – введём табу на эту тему. Но всё же запомни мои слова!

– Такое не забывается. Ты так часто говорил мне об этом, что теперь я до конца своих дней это запомню!

– Вот и славно. Предупреждён – значит, вооружён.

Жаркие безоблачные дни пенящимися морскими волнами уплывали всё дальше и дальше, безжалостно сменялись числа календаря, и каждая новая дата всё настойчивее напоминала о скорой необходимости отъезда. За вторую неделю отпуска так ничего и не поменялось существенным образом, разве что Миша стал поспокойнее: по вечерам он всё меньше штудировал научную литературу, чаще предпочитая ей пару рюмочек спиртного в местном пляжном баре. Я готова была поспорить, что ещё неделя-две, и он окончательно превратился бы в нормального человека, но, к сожалению, таким временем мы уже не располагали. До вылета оставались всего лишь сутки, на следующий день вечером мы снова должны были оторваться от земли, чтобы вернуться к своей серой московской жизни.

На самом деле, когда я вспоминала об этом, я с одной стороны радовалась, немного соскучившись по родной стране и русскому языку на её улицах, а с другой – моему расстройству не было предела: романтический план лишиться невинности в Испании, похоже, терпел крах. Как я ни старалась себя превозмочь, я так и не смогла заговорить с Дорианом об этом, не решилась ночью проскользнуть к нему в спальню или, наоборот, пригласить его к себе. Моей трусости не было конца и края и, задаваясь вопросом о том, как я могла бы хоть немножко её заглушить, я приходила к неутешительному выводу: похоже, мне для этого снова придётся напиться.

«Некоторые новые вещи лучше в первый раз переживать в таком состоянии, – вспоминались мне слова Дориана, – иначе ты запугаешь себя и будешь бояться это повторить». В общем, я пошла ва-банк. Последний вечер в Барселоне мы, по моей инициативе, все вместе отмечали в уже привычном для Миши баре. Дориан, разумеется, как всегда не выпил ни капли, предпочитая яблочный фреш, но компанию нам всё же составил и реагировал на наше пьянство очень спокойно.

Следуя совету Архангельского, успевшего изучить половину ассортимента бара, я остановила свой выбор на текиле. Я выпила одну стопку, потом вторую, третью – и невыразимо расстроилась, потому что на этот раз алкоголь почему-то не подействовал на меня так, как я ожидала. Меня по-прежнему съедали страхи, сковывало стеснение, и даже промелькнула мысль, что моя затея, наверняка, неудачная, но сдаваться было поздно – уже четвёртая доза напитка стояла передо мной на столе. Я запустила в рот дольку лимона и строго-настрого приказала себе продолжать пить до того момента, пока идея об интимной близости не перестанет меня пугать. К моей великой радости, Миша меня поддерживал: не отступая, он тоже активно заливал в себя мексиканскую водку, с каждым разом придумывая всё более нелепый тост.

Никогда не подумала бы, что алкоголь может быть таким коварным. Притворившись, что он бессилен в отношении меня, он дождался того момента, когда я окончательно в нём разуверюсь, и внезапно заявил о себе. Стоило мне потерять бдительность и смириться с невозможностью опьянеть, текила в одночасье пробила мне пенальти прямым ударом в голову. Только подействовала она вовсе не так, как я предполагала – я и думать забыла о страхах, но и о сексе я тоже запамятовала. Вместо романтического настроения на меня снизошла непреодолимая страсть к активному отдыху, которая показалась мне абсолютно логичной и обоснованной:

– Ребята, представляете, а ведь мы завтра улетим и больше не увидим море!.. Я так хочу ещё поплавать напоследок! Айда со мной! – вдруг выдала я. В следующий миг я вскочила с места и с неизвестно откуда взявшейся акробатической ловкостью перемахнула через метровое ограждение бара. Спрыгнув на пляж, я по-детски непринуждённо поскакала к воде.