Искатель. 2009. Выпуск №3 - Александр Юдин

— Я не голоден.

Остальной путь до Фрунзенской набережной прошел в молчании.

В квартире Горислав сразу проводил гостя в кабинет, а сам отправился на кухню.

— Анатолий Яковлевич, вы располагайтесь пока в библиотеке, а я сейчас кой-чего на скорую руку… состряпаю.

— Это лишнее, — пробормотал библиотекарь, с интересом оглядывая книжное собрание Костромирова, — я говорил вам, что есть совершенно не хочу.

— Кто говорит о еде? — крикнул Костромиров уже с кухни и уточнил: — Вы что будете пить: водку, коньяк, виски, вино?

— Ничего, не беспокойтесь, — отвечал тот.

— Бросьте, Анатолий Яковлевич, вы же не за рулем.

— Тогда водку.

— Значит, под грибочки… Ну вот, все готово, прошу к столу.

Выпив рюмку и закусив, Щербинский восхищенно заметил:

— Замечательная у вас библиотека, Горислав… простите?

— Игоревич.

— Конечно. Извините. Замечательная! Столько редкостей, даже раритетных изданий. О рукописном собрании судить не берусь, ибо не палеограф и не кодиколог, но в остальном…

— Ну что вы! — отмахнулся Костромиров, учтиво отклоняя комплимент. — Ничего сверхъестественного. Вот у вашего дядюшки собрание — это да! Один Даль чего стоит! Собственно говоря, половины моей печатной коллекции и стоит.

— Вы про «Убиение христианских младенцев»? Нелепая и гнусная инсинуация. И опасная притом.

— Да, но эта инсинуация дошла до нас в одном-единственном экземпляре!

— Вот и слава Богу, что в единственном.

— Так, может, вы захотите с ней расстаться? Как я понимаю, вы теперь наследуете в том числе и все книжное собрание Руслана Соломоновича. Надеюсь, вы не собираетесь при таком отношении… гм… избавиться от Даля как-нибудь эдак… того… безвозвратным образом. Ведь в самом деле — оценивать и относиться к сей книге можно по-разному. Я и сам… мы с вами современные люди. Но нельзя же отрицать ее исключительную антикварную ценность.

— Вы волнуетесь, не уничтожу ли я этот опус? Не переживайте. Я же ученый, а не Геббельс. И к книгам отношение имею самое трепетное, как библиофил со стажем.

— Это хорошо. Значит, коллекции профессора Щербинского не грозит распыление по букинистическим магазинам и мелким собраниям.

— Да-да, я библиофил. Согласитесь, это неудивительно. Даже естественно. Имея в виду сферу моих профессиональных интересов… Между прочим, именно как библиофил не могу еще раз не отдать должного вашему собранию. Очень любопытная подборка. В особенности вон та полка с эльзевирами, коли не ошибаюсь, в переплетах Дерома-младшего… И грибы у вас тоже исключительные… это опята?

— Что вы! Опята холодным способом не солят; здесь разные: грузди, волнушки, валуи и… прочие всякие.

— Вот как? — поднял брови гость и покачал головой. — А я, знаете ли, в этом деле полный профан. Полнейший. Житель мегаполиса, что возьмешь? Но грибы… м-да, грибы вкусные… Надеюсь, хе-хе, не отравите?

— Невозможно! Я-то как раз по грибам специалист, можно сказать, профессионал.

— Это обнадеживает. А то я, знаете ли, постоянно чем-то травлюсь. Вот и вчера тоже… Собрался даже «скорую» вызывать, хотя и не люблю врачей, но потом ничего — обошлось.

— Даже не беспокойтесь, — вновь заверил гостя Горислав.

— А… вот вы сказали, что это «холодное соление», да?

— Совершенно верно, — кивнул профессор.

— Выходит, бывает и «горячее»?

— Разумеется. Опята, к примеру, как раз отваривают, а лишь потом солят. Но я лично предпочитаю такой способ, — Костромиров указал вилкой на закуску, — натуральнее. Да и на вкус…

— Да-да, — согласился Щербинский, вновь угощаясь, — на вкус — весьма… Весьма, весьма!.. Гм… так что вы хотели у меня выяснить, Горислав Игоревич?

— Дело в том, что обстоятельства смерти Руслана Соломоновича мне кажутся странными и подозрительными.

— Что понятно: это же убийство, а не инфаркт.

— А отчего вы решили, что лему… то есть я хочу сказать — Руслана Соломоновича, — убили? — поинтересовался Костромиров, внимательно разглядывая собеседника. — Насколько мне известно, прокуратура склоняется к версии о несчастном случае или самоубийстве, даже дела еще не возбуждали. Так почему же — убийство?

Если Горислав Игоревич рассчитывал на то, что библиотечный работник смешается, задрожит, кинется ему в ноги со слезами раскаяния или еще какими-нибудь мелочами выдаст свою причастность к преступлению, то просчитался, ибо ничего подобного не произошло; напротив, Щербинский в ответ только невесело рассмеялся:

— Помилуйте! Какое самоубийство? Какой несчастный случай? Когда бы вы знали моего дядю так, как я его знал! Руслан Соломонович был до безобразия жизнелюбив и патологически педантичен. У него, знаете ли, до последнего времени еще романы со студенточками случались! А касательно несчастного случая… так он каждую ложку супа дважды обнюхивал, прежде чем в рот сунуть, соль на аптекарских весах взвешивал, а вы говорите — стакан соляной кислоты! Нет, нет! Абсурдно даже предположить. Я так и сказал этому следователю — абсурдно!

— Ну что ж, не могу с вами не согласиться. Всё так. Но еще меня преследует чувство… вины, что ли. Понимаете, ваш дядя, как я уже говорил, вчера утром попросил меня срочно приехать.

— А зачем, он не пояснил?

— Нет. Только сказал, что ему угрожает какая-то опасность. Что? Нет, какая именно, не сказал. Так вот, я, естественно, сразу же поехал… Но застал его уже умирающим, он… да вы и сами знаете.

— Да, следователь мне говорил… А дядя успел вам что-нибудь рассказать… в смысле, сказать перед смертью? Имя какое-нибудь назвать? Ну, что-то в этом роде.

— Вы хотите спросить, не прошептал ли он мне на ухо имя убийцы? — печально усмехнулся Горислав. — Увы, нет! Да и проблемы бы никакой тогда не было. Но Руслан Соломонович определенно дал мне понять, что у него пропало некое имущество.

— То есть похищено?

— В данных обстоятельствах трудно предположить что-либо иное.

— Но, черт побери, какое имущество?! — с объяснимым для единственного наследника волнением воскликнул Анатолий Яковлевич. — Неужели даже не намекнул?

— Увы, — вздохнул Костромиров. — А у вас есть догадки на сей счет?

— Нет, нет, и ума не приложу, — покачал яйцевидной головой наследник.

— Понятно, — вновь вздохнул Горислав и, помолчав, спросил: — Между прочим, вы не можете предположить, чего или кого Руслан Соломонович боялся? Ведь он определенно чего-то боялся… Возможно, он с вами, как с единственным ближайшим родственником, делился своими опасениями?